Против ветра - Фридман Дж. Ф.. Страница 98

— Тебя бы не убили, — говорю я с жаром и убежденностью, на какие способен. — Я же тебе обещал.

— Мне было страшно.

— Там, где ты сейчас, тебе ничто не угрожает?

— По-моему, нет. Надеюсь, во всяком случае.

— О'кей, теперь слушай! Ты помнишь того адвоката, моего приятеля? Того самого, в конторе которого ты делала заявление, в Денвере?

— Ну?

— Он скоро приедет за тобой. Потом отвезет тебя в Денвер и останется с тобой, пока я не приеду. Поняла?

— Да.

— Ты будешь в полной безопасности.

— Я больше не убегу, не хочу.

— Вот и хорошо. Хорошо. Это совсем ни к чему.

— Я ни в чем не виновата. Разве в том, что они меня заставили сделать. — Она начинает плакать.

— Ни в чем. Совершенно верно. Ты будешь в безопасности. И убегать тебе никуда не нужно.

— Когда вы приедете?

— По возможности скорее. К утру буду.

Она называет свой адрес в мотеле и номер телефона. Хоть один-единственный раз проявила сообразительность, потому что зарегистрировалась там под вымышленным именем.

— Мой друг будет у тебя через пару часов, а потом я и сам приеду.

— Я больше никуда не убегу, — снова повторяет она, словно повторение придает ей силы. — Когда я увидела вас по телевизору и услышала все, что о вас говорили, я сказала себе: «Рита, если он может помочь им, то может помочь и тебе».

Сукин сын! Ну что ж, поделом мне, в самом деле поделом.

— Совершенно верно. А теперь просто сиди и жди. Я скоро буду.

— Послушайте, — говорит она, когда я уже собираюсь положить трубку, — знаете, кто мне звонил? По-моему, я знаю… кто это был.

Сама призналась. Я так и думал, что рано или поздно до этого дойдет.

— Полицейский. Тот, что был пообходительнее.

— Гомес. — Обходительные обычно первыми тебя и трахают.

— Я узнала его по голосу.

28

— Мы готовы, Ваша честь.

— Пригласите Риту Гомес на место для дачи свидетельских показаний.

Прошло пять месяцев с тех пор, как я благополучно выбрался из тюрьмы штата и она позвонила мне. Моя главная свидетельница. И сегодня мы снова явились в окружной суд, чтобы добиваться удовлетворения своего ходатайства на предмет возобновления судебного разбирательства. Система правосудия, может, и не спит вечным сном, но, даже проснувшись, работает ни шатко ни валко.

Я не знал, что сделает Мартинес, однажды возможность повторного слушания дела в суде мне уже была предоставлена, я ею не воспользовался, а второго шанса обычно не дают. Уверен, что только урегулирование конфликта в тюрьме склонило чашу весов в мою пользу. В конечном счете все решают политические соображения, власти не хотят, чтобы пресса раздувала судебную ошибку, допущенную по отношению к закоренелым убийцам, которые прозрели и спасли жизнь ни в чем не повинным людям, а также их адвокату, который, продемонстрировав бескорыстие и мужество, добился урегулирования бунта.

Так или иначе, речь пока идет только о слушании дела. В лучшем случае Мартинес даст нам возможность представить свежие улики, из которых явствует, что на предыдущем процессе был вынесен неправильный приговор и следует назначить новое разбирательство. Даже если победа окажется на нашей стороне, шансов на то, что Мартинес отменит собственное решение, кот наплакал. Но новый судебный процесс, если таковой последует, берет начало именно здесь, и это важно: если и на этот раз мы потерпим неудачу, дело можно будет считать проигранным окончательно.

Робертсон вставлял мне палки в колеса везде, где только мог, и пришел в неописуемую ярость, когда Мартинес решил заслушать апелляцию, основанную исключительно на показаниях свидетельницы, признавшей, что она лжесвидетельствовала.

— В прошлый раз я вел себя по-джентльменски, — сказал он. — На этот раз пленных я брать уже не намерен.

— Размечтался! — отшил его я.

В глубине души у меня все клокочет — он заходит уже слишком далеко. Вражда с ним принимает слишком ожесточенный характер. Мы же оба адвокаты, неужели он это забыл? Всего несколько месяцев назад рокеры спасли шкуру ему, губернатору, да и всем остальным тоже. Он так уперся, руководствуясь какими-то одному ему ведомыми соображениями, что в случае проигрыша последствия для него могут быть самыми плачевными.

Мы сердито смотрим друг на друга, в то время как Рита клянется на Библии говорить правду и ничего, кроме правды, и усаживается на свое место.

Народу в зале немного. С одной стороны — стол, где сидим мы с Мэри-Лу и Томми, с другой — Робертсон и Моузби, а позади них, в первом ряду, Гомес и Санчес.

Я задаю Рите один за другим вопросы по поводу заявления, сделанного в Денвере. Она испугана, но держится спокойно, отвечает уверенно. Время от времени Мартинес тоже спрашивает ее, но большей частью для того, чтобы уточнить ответ. В остальном все выглядит довольно буднично.

После обеда за дело берется Робертсон. Он подходит к ней неторопливо, напустив на себя обычный недоверчивый вид.

— Вам никогда не приходилось читать книжку под названием «Алиса в Стране чудес»?

— Нет, сэр.

— Но вы, наверное, слышали о ней, не правда ли?

— Да, сэр. Кажется, по ней еще фильм сняли.

— Возможно, — сухо отвечает он, — о чем только фильмы не снимают! Значит, вы примерно представляете, о чем там речь?

— Более или менее, — осторожно говорит она, словно боясь, что сейчас он станет задавать вопросы об этом фильме, а она не будет знать, что ответить.

— Знаете, о чем я думаю? — продолжает Робертсон, почти с дружеским видом улыбаясь ей одними губами. — По-моему, вы все же читали «Алису в Стране чудес», госпожа Гомес.

— Нет, сэр. Не читала.

— По-моему, вы читали «Алису в Стране чудес» и тогда подумали про себя: «Черт побери, вот, наверное, здорово, что там все, что ни возьми, искажено настолько, что никто уже не может отличить правду от лжи, если только правда существует на самом деле!» Вы ведь об этом про себя подумали, когда прочитали «Алису в Стране чудес», не так ли?

— Нет. Я ведь сказала уже, что не читала.

— О чем пишут в этой книге? — задается он риторическим вопросом. — О том, как белое становится черным, о том, как все ставится с ног на голову, пока уже невозможно разобраться, что к чему… становится все любопытнее, помните, как там сказано, госпожа Гомес?

— Нет!

— Протест! — говорю я. — Обвинитель придирается к свидетельнице. К тому же подобная линия ведения допроса просто смехотворна.

— Неужели? — рявкает Робертсон, оборачиваясь ко мне, затем снова поворачивается к судье. — Неужели она смехотворнее тех высосанных из пальца показаний, с которыми свидетельница выступила сегодня в суде? Ваша честь, благодаря ей Алиса становится больше похожей на Диогена [23].

— Держитесь сути дела, господин обвинитель, — укоряет его Мартинес.

— Суть дела, сэр, заключается в том, что все, о чем говорила сегодня свидетельница, — беспардонная ложь от начала и до конца, ложь чистой воды, продиктованная испугом и недобрым умыслом, исходящим от женщины, которая не в себе и совсем запуталась. Ваша честь, эта женщина в течение недели выступала свидетельницей на предыдущем процессе. Она была буквально отдана на растерзание не одному, а сразу четырем уважаемым адвокатам, представлявшим защиту и задававшим ей вопросы независимо друг от друга. Тогда даже малейшего намека не было на весь тот вздор, который я слышу сейчас. А теперь, почти год спустя, она каким-то загадочным образом все вдруг вспоминает и начинает рассказывать прямо противоположное. Очевидно, что просто уму непостижимо поверить в то, о чем она говорит.

На Риту Гомес уже никто не обращает внимания, спор начался между Робертсоном и судьей. Я наблюдаю за Робертсоном, пока он излагает свои доводы в пользу того, почему ее рассказ непременно является вымыслом.

— Если свидетельница сейчас говорит правду, — с жаром начинает он, — значит, вся окружная прокуратура, вся полиция Санта-Фе коррумпирована от и до! Если она сейчас говорит правду, я сам коррумпирован.