Против ветра - Фридман Дж. Ф.. Страница 99

— Давайте посмотрим, что она говорила сегодня, — продолжает он. — Один из помощников окружного прокурора якобы сказал ей, что, если она не будет лгать при даче свидетельских показаний, ей будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве. Если подобное заявление соответствует действительности, то этот человек, мой основной помощник на данном процессе, за спиной у которого сотни дел, коррумпирован.

Если то, что говорит лжесвидетельница, признавшая себя таковой, соответствует действительности, — гнет он свою линию дальше, — если то, что выдается за правду сейчас, тогда было ложью, значит, они натаскивали ее. Они сами состряпали доводы, которые она впоследствии приводила в суде. Если это правда, то эти люди виновны в том, что препятствовали отправлению правосудия при рассмотрении дела об убийстве. Если это правда, то они могут угодить в тюрьму и сидеть там до конца дней своих.

Я наблюдаю за судьей, он с неподдельным вниманием слушает Робертсона.

— До какой степени мы можем верить в совпадения? — спрашивает, обращаясь к нему, Робертсон. — Эта женщина, которая сама призналась в том, что лгала, которая была знакома с мужчинами, осужденными впоследствии беспристрастным судом присяжных и в настоящее время ожидающими приведения в исполнение смертного приговора за это гнусное преступление, вынесенного с соблюдением всех необходимых формальностей, она их знала, находилась вместе с ними и убитым в ту ночь, убийцы тоже были знакомы с убитым, в ту ночь их видели вместе, в ту же ночь ее изнасиловали, а жертва была убита ими же в том самом месте, где они ее изнасиловали, причем все это бесспорные сведения, достоверность которых ни у кого сегодня сомнений не вызывает, — так вот, как же, принимая во внимание все эти совпадения, у нас получается, что они его не убивали? В это невозможно поверить. Когда я стою и рассказываю вам об этом, у меня и мысли такой не возникает. Вы только послушайте, что она говорит!

Он оборачивается к ней.

— По ее словам, кто-то добрался до нее. Она говорит, причем говорит сейчас, не тогда, а сейчас, больше года спустя, что звонили из полиции, из прокуратуры. Я должен сказать, что она лжет.

Он всем телом подается к ней. Она испуганно откидывается на спинку стула.

— Может быть, она говорит правду, — продолжает он. — Отчасти. Может быть, кто-то на самом деле добрался до нее. Однако я самым категорическим образом утверждаю, что ни полиция, ни мой помощник тут ни при чем. Я готов поручиться за это всей своей репутацией. Всей профессиональной карьерой. Если на самом деле кто до нее и добрался, то человек из «скорпионов», бандитской рокерской группировки, которая и совершила это убийство. Они обнаружили ее местонахождение, принялись ей угрожать и тем самым напугали до полусмерти. Я готов гарантировать, что они куда более опасные люди, нежели господин Моузби.

— Это были не они! — кричит она.

Мартинес с силой ударяет молотком по столу.

— Прошу держать себя в руках, госпожа Гомес, — укоряет он ее. — Речь идет не о суде, а лишь о предварительном слушании.

— У меня протест, Ваша честь, — говорю я.

— На каком основании?

— Все это похоже на заключительную речь, которая к тому же, черт побери, сильно смахивает на небылицу!

— Повторяю, господин Александер, речь идет не о суде, а о предварительном слушании дела.

Поставив меня на место, он кивком делает Робертсону знак, что тот может продолжать.

— Разве не гораздо логичнее заключить, Ваша честь, что то, что я сейчас говорю, не лишено правды, а сегодняшние показания свидетельницы представляют собой попытку испуганной женщины спасти собственную шнуру? Разве не этим она руководствуется, если взглянуть на дело хоть мало-мальски непредвзято?

Подойдя снова к столу, он опирается на него руками, теперь уже успокоившись и овладев собой (хотя нельзя сказать, чтобы он хоть раз не владел собой).

— Задача сегодняшнего слушания — решить, существуют ли веские основания для того, чтобы назначить новое судебное разбирательство. Повторяю, веские основания. А их нет. Все, что мы видели, — одна-единственная свидетельница, которая сегодня говорит одно, а завтра — другое. С вашего позволения, это уже вчерашний день. Правдивы или нет были ее показания, как и показания множества других свидетелей, присяжные уже решили. Все это уже в прошлом. Это уже история. Ходатайство должно быть отклонено, иначе все мы так или иначе будем причастны к совершению грубейшей ошибки не только в том, что касается собственно законодательства, но и всей нашей системы правосудия в целом.

Мартинес объявляет получасовой перерыв. Он просит меня с Робертсоном пройти к нему в кабинет.

— Ваша аргументация звучит на редкость убедительно, Джон, — говорит он. — Но если она действительно тогда солгала, значит, четверо невиновных парней должны умереть. Неужели кто-нибудь из нас готов взять такой грех на душу?

Он оборачивается ко мне.

— У вас есть какие-нибудь другие свидетели, другие улики, что-нибудь такое, что можно было бы представить в подтверждение своей позиции?

Читай между строк, тем самым как бы говорит он. Ты — молодчина, помог властям штата, но, если хочешь, чтобы я тебе помог, придется представить что-то еще. Если это все, то шансы у тебя ничтожны, я не могу пойти против окружного прокурора после того, как тот представил столь убедительные аргументы.

Прежде чем я успеваю ответить, раздается звонок телефона. Взяв трубку, Мартинес несколько секунд слушает.

— Да, это так, — говорит он, отвечая на какой-то вопрос.

Зажав рукой трубку, он бросает на нас взгляд.

— Губернатор, — тихо говорит он.

Затем снова прикладывает ухо к трубке.

— Да, я знаю, — после долгой паузы говорит он. — Я целиком и полностью отдаю себе отчет в том, что они спасли жизнь людям. Согласен — они заслуживают снисхождения. — Он слушает еще несколько секунд, потом качает головой. — Нет. Я не стану заходить настолько далеко, чтобы утверждать, что они невиновны, не буду этого делать даже в частной беседе с вами. Возможно, они и виновны, доводы, представленные против них, выглядят достаточно обоснованно и убедительно. Но я склонен согласиться с вами в том, что при малейшей возможности, при малейшем сомнении в том, что свидетельница, возможно, раньше лгала, они заслуживают, чтобы им был дан еще один шанс.

Он слушает еще несколько секунд.

— Так я и сделаю, спасибо.

Положив трубку, он смотрит на нас.

— По мнению губернатора, они заслуживают того, чтобы можно было усомниться в правомерности предъявленных им обвинений.

— Хорошо, если бы еще было, в чем усомниться! — отвечает Робертсон, не желая сдаваться без боя. — Губернатор вправе думать так, как считает нужным, однако закон есть закон и его надо соблюдать.

Вот ублюдок, упрям как осел! Во что бы то ни стало хочет поставить на своем!

Мартинес окидывает его холодным взглядом.

— Я отдаю себе отчет в том, что закон надо соблюдать, — бесстрастно отвечает он.

Приходит письмо от начальника тюрьмы, выдержанное в хвалебных тонах. Затем в аналогичном духе высказываются все восемь охранников и три женщины. Рокерам и особенно Одинокому Волку они обязаны жизнью.

— Когда я был у себя в кабинете, мне звонил губернатор, — объявляет Мартинес. — Открытое судебное слушание возобновляется. Он просил меня принять максимально возможное участие в судьбе этих людей, которые помогли предотвратить то, что обещало вылиться в серьезную трагедию. — Сделав паузу, он бросает взгляд в сторону, поверх голов собравшихся. Затем продолжает: — Я поблагодарил его за совет и поддержку, но напомнил, что в своих решениях я должен руководствоваться законом. И ничем другим. Он понял, что я имею в виду. — Мартинес склоняется над нашим письменным изложением обстоятельств дела, затем поднимает голову.

— Прошу принять во внимание, что я не питаю каких бы то ни было недобрых чувств ни к вам лично, ни к вашим подчиненным, ни к сотрудникам полиции.