Нигилэстет - Калич Ричард. Страница 8

Начнем с Ричарда Гоулда, В-23. Женат, двое детей, курит трубку, в последнее время много читает. Ненавидит эту работу, но утверждает, что любую другую работу ненавидел бы даже больше. Ричард Гоулд никогда не ставит себя в такое положение, в котором он потерпел бы неудачу. Чтобы ему что-то угрожало. В ситуацию, где он должен с кем-то конкурировать. По этой причине он важен для меня. Если не принимать во внимание его привычку при случае швырять мне телефонную трубку, думаю, что я могу задирать его всегда, когда хочу, без малейших опасений. Что я и делаю. О, у него имеется защита против всего: целая гамма, от равнодушия до моральной летаргии. «Так или иначе, какая разница» – вот его ежедневный речитатив. Но в глубине души. Какое отрицание. Какое предательство по отношению к самому себе. Он не сможет одурачить меня. Каждый раз, когда мне нужен мальчик для битья, ему нет равных. Конечно, я стараюсь не потерять свое преимущество над ним. Что было бы неправильно и равносильно саморазрушению. Так как, если бы я потерял это преимущество, я не мог бы дольше наслаждаться этой счастливой случайностью. Кроме того, я никогда не раскрываю своих секретов. Если вы знаете это обо мне, вы много знаете. Я не говорил вам этого прежде? Даже если я говорил, стоит повторить: я никогда не раскрываю своих секретов.

Затем Джон П. Нолан, В-22. Крысиное лицо, тридцать с чем-то лет, благочестивый католик. Когда-то хотел стать священником. Но упустил свое призвание. Вынужден работать здесь. Он родился святошей. Мученичество в чистом виде, как у него (он добровольно ежедневно посещает на дому моих пациентов; и пациентов других работников отдела тоже), вызывает у меня смех. Чтобы дать вам представление о том, как он смешон, достаточно сказать, что он восхищается мистером Гоулдом. Я цитирую: «Он сделал вклад. У него есть жена и дети. У меня этого нет. Они часть его. Я считаю, это замечательно. Если бы я любил кого-нибудь…» Его писклявый мышиный голосок прерывается, затем он продолжает: «Если я умру, никто обо мне не вспомнит». Я спрашиваю у вас. Можно ли это превзойти? Стоит ли удивляться тому, что Папа против противозачаточных таблеток? При таких приверженцах, как Крысеныш, какой ловкий политик не захочет увеличить свой электорат? А Церковь, если хотите, политик. Будто бы вы этого не знали.

Следующий сотрудник В-21: Арлин Сэмпсон. Чернокожая женщина пятидесяти пяти лет со своим эго, берущим начало из Матери Земли. И сама она Мать Земля. Дня не проходит, чтобы я не слышал от нее о «папуле» (ее муже) и «мамуле» (ее матери) и «ребятишках» (ее детях). После работы она идет домой готовить для всей семьи. Но особенно для «папули». На следующее утро в офисе она всегда говорит о нем что-нибудь «плохое». Как он совершенно ее не ценит. Как он все время ноет. Как его никогда ничто не устраивает. Ребятишки – это восемнадцатилетняя Дарси (ее «малышка») и двадцатичетырехлетний Донни (ее «мальчуган»). Они ежедневно звонят ей в офис, чтобы получить инструкцию, как идти по жизни. Чтобы вписаться в этот мир, чтобы хорошо знать свое место, чтобы получить это место… Стоит ли удивляться, что я нуждаюсь в Бродски?

Игра продолжается.

Как раньше я много делал для Бродски, так и теперь. Чем больше удовольствия я доставлю ему сегодня, тем труднее придется ему завтра. Я помню, как ребенком мне хотелось поспать утром подольше, а отец приходил в мою комнату и будил меня без всякой жалости: «Просыпайся… вставай». Никогда не забуду, как однажды мать сказала ему: «Пусть он поспит, Эйб, ведь ему всю жизнь придется рано вставать – сначала в школу, потом на работу».

Так что я позволяю Бродски поспать подольше. Он тоже будет вставать рано всю оставшуюся жизнь. И, как мой отец, я стану тем, кто станет его будить.

Сегодня днем, тайком от Бродски, я поставил на подоконник портативный радиоприемник. Звуки диско-музыки заполнили его комнату. Бродски тут же сморщился. Я немедленно приступил к делу. Вначале я захлопнул окно и опустил радио в задний карман. Затем, держась вне поля зрения ястребиного взгляда Бродски, я поспешил к проигрывателю. Спустя несколько секунд успокаивающие аккорды концерта Гайдна томно поплыли по комнате. Мурлыканье Бродски подсказало мне, что я был прав. У него классический вкус. Он улыбкой благодарил меня за то, что я доставил ему это удовольствие.

Сегодня сразу после полудня, по дороге к своему клиенту, проходя мимо больницы Маунт-Синай, я заметил группу детей, столпившихся в вестибюле вокруг телефонной будки. Один маленький мальчик был очень похож на меня в детстве. Он будет похож на меня, когда вырастет и достигнет моего возраста. А как я буду выглядеть… тогда? Подгоняемый тревожным чувством, я решил отменить этот визит и вместо него бросился к Бродски.

Не все мои игры требуют от меня так много. Иногда (правда, довольно редко) самые лучшие идеи приходят ко мне совершенно неожиданно. Просто нужно держать глаза и уши открытыми. Как влюбленный видит в каждом предмете сокровище для своей возлюбленной, так и я – для Бродски.

Спустя несколько недель в квартире Бродски вновь возникла проблема. Причиной стал недавно въехавший по соседству жилец. Дело в том, что у него вошло в привычку заполнять свою черепушку каждое утро, день и вечер одной и той же диско-музыкой. Даже закрытое окно не защищало от этих давящих на мозг звуковых волн. Не помогал и проигрыватель Бродски. Даже если бы и возможно было увеличить громкость этого древнего аппарата, все равно музыка Бродски не смогла бы перекрыть звуков, изрыгаемых мощным магнитофоном соседа. Пронзительный кошачий вой возникал всякий раз, как любитель диско включал свой агрегат.

Но я разрешил эту проблему. То, что я сделал, было восхитительно по своей простоте. Потребовалась только пара наушников и плеер. Когда я надел наушники на голову Бродски, давая ему возможность впервые за несколько дней услышать его любимую музыку без помех, его глаза засияли так сверхъестественно ярко, что мне стало не по себе. Без слов было ясно, куда он перенесся в это время. Я знаю одно: он больше не с нами. Понятно, что где бы он ни был, он постиг значение выражения: «Я ПРИНОШУ БЛАГОДАРНОСТЬ БОГАМ». Да, я быстро становлюсь богом для Бродски. Богом, который даже не требует благодарности.

То, что я сказал несколькими страницами раньше об искусстве, требует дальнейшего комментария. Я спросил себя, почему, если я чувствую так, как я чувствую, искусство занимает такое большое место в моей жизни? Конечно, Бродски не первый любитель прекрасного, которого я выбрал для своей игры.

Может, это все фрейдистские штучки, когда тебя отталкивает единственный, кого ты любишь?

Я люблю Бродски?! Нет. Никогда!

У меня вошло в привычку навещать Бродски каждое утро. Или, вернее, я сделал его посещение своим главным делом. Я хочу, чтобы малыш хорошо начинал день. Мать говорила мне уже не раз, как Бродски мучится со своим завтраком. «Его нельзя кормить насильно, – говорит она, – а то он будет держать пищу во рту часами, не глотая. Он ослабеет, если не будет есть, мистер Хаберман, – причитает она в панике. – Он умрет. Он такой упрямый…»

Я нашел способ, как улучшить аппетит Бродски. Каждое утро я приношу ему что-нибудь, что наполняет его маленький рот слюной. Не икру, не шоколадный мусс. И даже не полезное детское питание, приобрести которое специально для него меня убеждала миссис Гонсалес, помощник главного врача по детскому питанию больницы Горы Синай. Это питание я уже преподнес миссис Ривера. Tо, что я приносил сейчас, предназначалось только для Бродски. Я приносил ему КРАСОТУ. Однажды это мог быть поднос с профилем кисти Модильяни; в другой раз блюдце или чашка с мотивом из Пикассо или Матисса. Каждое утро, когда я приходил к нему, он ел специальное детское питание под аккомпанемент успокаивающих звуков музыки Гайдна или, для разнообразия, Шопена из наушников, которые я надевал ему на головку Я раскладывал перед ним мои сокровища, и только когда он глотал то, что ему клали в рот, как хороший мальчик, только тогда папа давал ему его награду.