Следствие ведут дураки - Жмуриков Кондратий. Страница 41

В завещании указывалось, что все состояние, включающее движимое и недвижимое имущество, банковские вклады, акции и прочие государственные и негосударственные ценные бумаги, оценивается примерно в сто сорок два миллиона франков, т. е. примерно двадцать три – двадцать четыре миллиона долларов. (Иван Саныч мысленно охнул, думая, кто же отхватил такой жирный кус.)

Тут же он прочитал тем же женским голоском, что такой жирный кус отхватили:

а) Гарпагина Елизавета Степановна, родная дочь покойного, которой отходит половина всего состояния, равняющаяся семидесяти одному миллиону франков. В эту долю входят, помимо прочего, четырехкомнатная квартира в квартале Дефанс, трехкомнатная квартира на Авеню-де-Версаль, а также загородный дом, сгоревший в Сен-Дени, но все-таки подлежащий восстановлению;

б) Астахов Иван Александрович, родной племянник покойного (тут Ваню бросило в жар от радости, а потом его еще раз тряхануло, и он облился холодным потом, вспомнив, что он не сможет пока что получить эти деньги, благо официально является Хлестовой Жанной Николаевной!!), которому отходит вторая половина состояния, среди прочего – недвижимость за пределами Франции: дом в Барселоне (Испания) и двухкомнатная квартира в Санкт-Петербурге (Россия), а также автомобиль «Феррари берлинетта» за номером таким-то.

Однако имелась еще и оговорка, которую Иван прочел с дрожью в голосе, почти сбившемся на свой природный тембр, высоту и прочие кондиции.

Оговорка гласила: свою долю наследства Астахов И.А., племянник покойного завещателя, получит только после того, как будут найдены и преданы правосудию убийцы Жака Дюгарри и Николя Гарпагина. А также возвращен сейф швейцарский за номером таким-то, с содержимым таким-то. До выполнения этого условия Астахов И.А. не получит ни франка из своей доли, равняющейся примерно семидесяти с половиной миллионам в франках Республики.

Не получит!

С губ Вани едва не сорвалось грубое ругательство. Проклятый скряга!!! Даже из могилы, недавно засыпанной, тянул он свои костлявые руки к своим деньгам, не желая разжимать своей цепкой хватки.

Это издевательство! Лучше бы он и вовсе не упоминал его в завещании, тем более что завещать ему, Ивану Санычу, такие деньги было, в общем-то, не за что. Гарпагин знал своего родного племянника только четыре или пять дней, а до того и вовсе не догадывался о существовании сына своей родной сестры Елены.

Чертов скряга!! Вот они, его деньги, так близко! Они завещаны ему, Ивану Астахову, но сто препонов стоит на пути к ним!

…Проклятый скупердяй!!

Только чудом Иван Саныч сдержал себя, да и то только потому, что поднял глаза на всех присутствующих и увидел Осипа, который делал ему знаки.

Кстати, Осип тоже упоминался в завещании. Великодушный Степан Семеныч отписал ему свой старенький «Рено», на капоте которого Гарпагина растянули и колотили бейсбольной битой по заднице, от чего его, собственно, и спас Осип.

Так Осип Савельич впервые в жизни стал автовладельцем. Дожив до пятидесяти пяти лет, он до сих пор не удосужился ни разу не зарегистрировать на свое имя ни одного транспортного средства. Этим средством стал бедный гарпагинский «Рено», поцарапанный еще покойным Жаком.

К тому же Осип мог вступить в права наследования немедленно, потому что был упомянут в завещании как Новоженов Иосиф Михайлович, каковым он, собственно, и был прописан в загранпаспорте.

В завещании Гарпагина упомянули также таксиста Ансельма, который действительно в свое время едва не стал мужем Лизы Гарпагиной. Ансельму был завещан почему-то ночной светильник красного цвета и устрашающих размеров, который долгое время находился в личной спальне Степана Семеновича на Авеню-де-Версаль.

После церемонии оглашения завещания Осип шепотом поздравил Астахова с получением наследства, а потом в голос сказал, что поздравлять-то, в общем, не с чем. Тем более что счастливый обладатель громадного гарпагинского бра Ансельм сказал, что, несмотря на несколько дней работы, пассворды диска, украденного у Жодле, как и остались невскрытыми. Сложность их существенно превысила скромные познания экс-профессора в современных компьютерах.

Ваня забрал у Ансельма мини-диск, который принес ему столько бед (и если бы только ему!) и в раздумиях засел в маленьком баре на второй платформе Эйфелевой башни с неизменным Осипом – пить джин, оглядывать с высоты 115 метров величественную панораму ночного Парижа и решать, что же делать дальше.

Деньги Гарпагина, казалось лежали у ног, как Марсово поле у подножия Эйфелевой башни: Астахов был упомянут в завещании, дочь же, покойного, Лиза, кажется, была серьезно неравнодушна к Осипу. Который, кстати, сам удивлялся, пышно и косноязычно разглагольствуя на тему того, что же она, собственно, в нем такого нашла. Впрочем, один из моментов притяжения был ему известен: Лизе чрезвычайно нравились замечательные татуировки Осипа.

Особенно ей нравилась та, что изображала кота в шляпе с пером, покуривающего трубку. Лиза умилялась мордочке кота, которая была вытатуирована почти как живая, его шляпе и трубке. Осип не стал мешать Лизе умиляться зверьком и говорить, что эти милые усики, шляпка и трубка, все это тату, сделанное на зоне в восемьдесят шестом году, означает специализацию вора-рецидивиста и расшифровывается так: «Я – вор-рецидивист, и у меня нет средств, чтобы содержать свою совесть.»

Но мутное прошлое Осипа не мешало ему нравиться Лизе, чего нельзя было сказать о мутном настоящем Астахова: благодаря этому настоящему он не мог получить деньги, которые он наследовал от покойного дядюшки.

Деньги лежали у ног, но нагнуться и подобрать их Астахов не мог.

Последний разговор в Париж был напряженным и хмурым, и даже джин без всяких там намеков на тоник не мог снять этого напряжения.

– Черт его знает, – говорил Иван Саныч, дергая сигарету несколькими глубокими нервными затяжками и рассеянно стряхивая пепел прямо на пол, – черт его знает, но старый скавалыга так испортил мне жизнь!.. Подвесил перед носом семьдесят миллионов, что ни достать их, ни на зуб попробовать, только раздразнил!! Лучше бы он вообще не упоминал меня в своем завещании, чем такое! Найти убийц Жака и Николя, вернуть этот гребаный сейф!! А кто будет контролировать исполнение этого договора, это блядской приписки в завещании? Может, даже если найдут этих подонков, разыщут сейф со всем его содержимым, может… все равно я ничего не получу, а деньги прикарманят?

– Да нет, вряд ли, Саныч, – ответил Осип, – енти парижские адвокаты да нотариусы-крючкотворы свое дело туго знают. Все твое наследство плотно упаковано и ждет только тово, кады ты исполнишь приписку. Про мокрушников и про сейф. А вот с ентим сложнее. Я тут понавел справочки и выяснил, что наши старые знакомые месье Жодле и ентот Али Магомадов несколько дней назад вылетели из Парижу в Питер. Лучше бы они в трубу вылетели!

– А они куда вылетели?

– В Петербург, ежкин кот!

– А откуда это у тебя такие сведения?

Осип хитро прищурился:

– Да так… нашлись знакомые. У Лизы теперь много хороших знакомых, после того, как она папашины денюжки огребла. Тут много вокруг нее роиться будет всяческих хлыщей. Ну да я такого фарта не упущу. Подумать только, такая деньга сама в руки прет! – Осип пощелкал языком, а потом добавил также пафосно, хоть и с несколько меньшим энтузиазмом:

– Да и баба она ничаво, ента Лизавета. В моем, как грится, вкусе. Фактурная. Я-от тут решил жаницца. Разница у нас в возрасте, правда, приличная, да мало ли енто чаво? Вон ентот… Гете женился в восемьдесят лет на малолетке. И ишшо налево ходил до восьмидесяти двух. И ентот, хранцуз местный… Виктор Гюгов, – Осип произнес имя и фамилию великого писателя с ударением на первый слог, что придало им вполне русское звучание, – он тоже с бабами до старости барахтался.

– Так то же Гете и Гюго, – сказал Астахов. – Писатеи. А ты в своей жизни одни показания писал, а печатал только «пальчики» в мусарне.

– И чаво ж? – наскочил на него Осип. – И чаво ж, что писатели? У писателев что, хрен из другова теста вылеплен-от?