Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 29

– Мы тоже не думаем, что здесь личные мотивы, – безапелляционно заявил Морозов.

– Дай-то бог... – ответил Климов и вздохнул...

– И на этом закончилась ваша беседа? – спросила Марина.

– Нет, еще долго говорили. Кстати, они мне и сказали, что кто-то из твоего начальства, то ли гендиректор, то ли кто-то из главных продюсеров или спонсоров – старики и сами толком не разобрались, – объявил во всеуслышание о том призе... Ну о котором ты мне как-то намекала.

– Да, я тебе уже говорила, что наши собирались это сделать. Разговоры шли о миллионе рублей тому, кто решит важнейшую задачу следствия – найдет или поможет найти преступника. Либо заказчика убийства. Но при всем том, что это было практически решено, наши не очень были уверены, надо ли это делать именно в такой обстановке. Все-таки круг собравшихся на поминках был достаточно узок и специфичен...

– В каком смысле? – перебил Климов.

– Ну в том, что широкой прессы не было. А ее не было именно потому, что никто никакой сенсации не ожидал. Всем известно, как у нас вообще ведется следствие – ни шатко ни валко... Только, ради бога, Сереженька, не принимай мои слова на свой счет. Я просто повторяю не раз говоренное в кулуарах, да ты и сам знаешь, как вашего брата полощут – был бы повод... Вот поэтому, я думаю, у наших еще оставались какие-то сомнения. Не в смысле – объявлять или нет, в том плане, когда, в какой обстановке? Может, собрать прессу отдельно, устроить небольшую пресс-конференцию... Ну чтобы придать акции дополнительное общественное звучание. Словом, говорили, говорили, и неожиданно, по-моему, для всех Генка Сапов, наш генеральный, встал и объявил. Будто в речку бултыхнулся. Мне показалось, что действительно никто не ожидал. И даже не знали, как отреагировать на его заявление. Вроде претензий официальных к следствию не было. Запросов там, протестов и прочего – тоже. Депутаты вопрос не заостряли, как это обычно делается ими, чтобы придать себе максимум значительности в своей неустанной заботе о свободе слова и демократии. В общем, не мне тебе рассказывать. А что будет дальше, пока никто не знает. Вероятно, завтра эту весть уже озвучат официально. Напечатают в нескольких газетах. Пошлют, наконец, запрос в прокуратуру – не с бухты же барахты такие акции объявляются! А на нашем канале – так вообще впервые. Надо, значит, оправдать ее хотя бы формально. Ох, а в принципе только очередную заботу свалили на собственные головы.

– А что, у идеи не оказалось оппонентов? – «тонко» поинтересовался Климов, с улыбкой глядя на огорченную Марину.

Ему, конечно, хотелось верить, что она действительно огорчена тем, что не сумела хотя бы как-то прикрыть его, зная, что он работает честно и ответственно и в любой момент готов положить на стол своего руководства подробный отчет о произведенных действиях. И все это – не липа. И что всем также известно, что подобные убийства просто так, случайно, не раскрываются. Уж если к ним тщательно готовились, то и расследование должно быть серьезным и основательным, а самое главное, доказательным. Не секрет, что в последнее время по причине вынужденной торопливости следователей переданные в судебные инстанции дела разваливаются до основания. То доказательная база отсутствует, то свидетели отказываются от своих показаний, то даже пойманный и сознавшийся в своем преступлении киллер начинает утверждать, будто на него было оказано давление. Куда уж дальше-то ходить?..

И все равно было неприятно. Но приносить Марине дополнительные огорчения он не желал и попытался смягчить свою невольную колкость:

– Да ты не бери в голову. Думаешь, у меня это впервые? Я уж привык, что каждый считает, будто следователь, как в книжке, все наперед знает. И чаще всего такие заявления звучат из уст именно тех, кто ни черта не понимает в нашем собачьем деле. Уж куда тебе бороться с этими!.. Ничего, милая, завтра объявят, а послезавтра или раньше вызовет на ковер мой прокурор и станет пенять. И придется мне, вместо того чтобы искать подходы к шоуменам, педофилам или там участникам «царской охоты» – к ним ведь с простым вопросом: «Это случайно не вы „замочили“ журналиста Морозова?» – не придешь, самого «замочат» за милую душу, – садиться и писать длиннющий отчет. Со всеми рабочими версиями. С имеющимися на руках фактами, которых не так и много. Со всей уверенностью, что ты действуешь в правильном направлении. А знаешь, для чего?

– Для чего? – с усталым выражением на лице спросила Марина.

– А чтобы мой шеф, Прохор Петрович, мог ясно и четко изложить в кабинете генерального прокурора либо у его заместителя, что мы все в городе не зря едим казенный хлеб. Только и всего. И при этом преданно смотреть в глаза верхнему начальству, когда оно станет выражать недовольство. Как же, вторая неделя пошла, а то, что осталось от некогда живого человека, уже землей засыпали! Общественность не спит! Она взбудоражена откровенным бездействием тех, на ком лежит ответственность! Мы требуем! Мы поднимаем голос!.. Что, не так формулировали причину?

Неожиданно простой вопрос, после пафосных восклицаний произнесенный спокойным, даже несколько интимным тоном, застал Марину врасплох, и она покраснела.

– Ах ты, девочка моя милая, – с нежной улыбкой Климов посмотрел на нее. – Совсем ты врать не умеешь. И слава богу, что вовремя не научилась, а теперь тебе уже поздно усваивать чуждые твоему характеру инвективы.

У Марины в глазах сверкнул огонек.

– Послушайте, любезный господин следователь, вы что, нарочно словари читаете перед тем, как приехать ко мне ужинать?

– Извините, мадам, но, во-первых, не только ужинать, а во-вторых, я и сам считаю, и вам советую заглядывать в них иногда, что чтение вообще вещь полезная во всех смыслах. Вон словарь, видите? Откройте на букву «и». Из всех значений я выбрал «устное обвинение», хотя оно может быть и «гневным письменным». А говорю к тому, что, сказав «а», ваши должны сказать и «бэ». То есть направить в прокуратуру как минимум жалобу на мое бездействие. Иначе объявление приза в миллион рублей, хоть и лишенных конвертации, но все же денег, теряет всякий логический смысл, верно? Так куда решили жаловаться, к нам или выше?

Неприятный это был вопрос для Марины, всячески хотела она его избежать, потому что, в худшем случае, выглядела бы предательницей, а в лучшем, хотя и тут не было ничего хорошего для Сережи, просто неумной женщиной. И она, томительно размышляя, физически ощущала на себе его насмешливый взгляд. Это было и унизительно, и обидно, тем более что он, по ее мнению, был при любом из вариантов абсолютно прав. Нечего было соваться со своей помощью. А может быть, и вообще не стоило доводить знакомство до такой близости...

– Э-э, милая, – предостерегающе заметил он, – ты, по-моему, не о том сейчас думаешь.

– А почем ты знаешь, о чем я сейчас думаю? – прямо-таки рассердилась она. – Тоже еще Вольф Мессинг на мою шею! – И осеклась, почувствовав, что перебрала с эмоциями.

– Да у тебя же все на лице написано, – совсем мирным голосом ответил он. – Я же тебе сказал: не бери в голову. Больше того, не фрондируй и, если потребуют, ставь и свою подпись под петицией. Я тебя все равно меньше любить не стану. Этому-то хотя бы веришь?

И вот тут Марина не выдержала дневного, долгого напряжения, заплакала – навзрыд, как девчонка. Вопрос о ее подписи под обращением руководства телевизионного канала и общественности, причастной к его работе, в Генеральную прокуратуру мучил ее с самого утра, с начала заседания в дирекции. Естественно, она не могла заявить во всеуслышание, что спит со следователем, ведущим расследование, и потому знает, в каком оно состоянии. Но, увы, знала это лишь она одна. Для всех остальных работа Климова была тайной – одни разговоры, расспросы, просмотры видеоматериалов, а дела-то – никакого, получается. И сколько эта волынка будет тянуться, никто не мог ответить определенно – неделю, месяц, год? А всем хотелось, чтоб завтра, пока память о погибшем при исполнении обязанностей журналисте не иссякла.