На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло. Страница 23

— Потому, должно быть, что горам сужден ужас ный удел, — ответила я. — Они обречены вечно созерцатъ один и тот же пейзаж.

Священник промолчал.

— Я училась для того, чтобы стать горой, — продолжала я. — Всему было предназначено и определено свое место. Я собиралась поступить на службу, выйти замуж, внушать религиозную доктрину моих предков моим детям, пусть даже я в нее больше не верю.

А сегодня я решила все бросить и следовать за человеком, которого люблю. И хорошо, что я вовремя отказалась от участи горы — долго бы все равно не выдержала.

— Ты говоришь мудро.

— И сама этому удивляюсь. Раньше я могла только вспоминать детские годы.

Я встала и двинулась дальше. Священник не пытался нарушить молчание и не заговаривал со мной до тех пор, пока мы не дошли до шоссе.

Я поцеловала ему руки.

— Я прощаюсь с вами, и на прощанье говорю, что понимаю вас и понимаю вашу любовь к нему.

Он улыбнулся, благословил меня и сказал:

— И я понимаю твою любовь к нему.

Весь остальной день я шла по долине. Играла в снежки, побывала в соседнем городке, съела в кафе сэндвич с гусиным паштетом, долго глядела на мальчишек, гонявших по снегу мяч.

Потом зашла в церковь, зажгла свечу. Закрыла глаза и стала повторять молитвы, которые выучила накануне. Потом, устремив неподвижный сосредоточенный взгляд на распятие перед алтарем, начала произносить лишенные смысла слова. Мало-помалу дар языков снизошел ко мне — это оказалось легче, чем мне думалось вначале.

Все это могло показаться глупостями — бормотать что-то бессвязное, произносить слова, ничего не говорящие нашему разуму. Но Святой Дух вступил в беседу с моей душой, и она слышала то, что должна была услышать.

Когда же я почувствовала, что очистилась достаточно, то закрыла глаза и прочла молитву:

"Пресвятая Дева, верни мне веру. Сделай так, чтобы и я сумела стать орудием Твоего труда. Дай мне возможность обрести постижение через любовь. Ибо любовь никого не отдаляет от своих мечтаний.

Сделай так, чтобы я стала союзницей и товарищем того, кого люблю. Помоги ему сделать все, что надлежит ему сделать, и при этом — рядом со мной".

Уже вечерело, когда я вернулась в Сент-Савен. Автомобиль стоял возле дома, где мы сняли комнату.

— Где ты была? — спросил он, едва завидев меня.

— Ходила, бродила, молилась, — ответила я. Он крепко обнял меня.

— Был момент, когда на меня напал страх — мне показалось, что ты ушла насовсем. На этом свете у меня нет ничего дороже, чем ты.

— А для меня — чем ты.

Мы остановились в каком-то городке, немного не доехав до Сан-Мартин-де-Ункса. Из-за того, что вчера шел снег с дождем, путь через Пиренеи занял больше времени, чем мы предполагали.

— Нам бы найти какую-нибудь харчевню, — сказал он, выскакивая из машины. — Умираю с голоду.

Я не шевельнулась.

— Ну что же ты? — он распахнул дверцу.

— Я хочу задать тебе один вопрос. Я не спрашивала тебя об этом со дня нашей встречи.

Он мигом перестал улыбаться, и меня рассмешила его внезапная встревоженность.

— Что-нибудь важное?

— Чрезвычайно важное, — ответила я, стараясь быть серьезной. — Итак, вопрос формулируется следующим образом: «Куда мы направляемся?»

И оба мы расхохотались.

— В Сарагосу, — не скрывая облегчения, ответил он.

Я выскочила из машины, и мы пошли на поиски ресторана, который был бы открыт в этот поздний ночной час. Казалось, что это дело безнадежное.

«А вот и не безнадежное. Другой со мной больше нет. Чудеса случаются», — сказала я себе, а вслух произнесла:

— Когда ты должен быть в Барселоне?

Он ничего не ответил, и лицо его оставалось сосредоточенным. «Надо избегать подобных вопросов, — подумала я. — А то он может подумать, будто я хочу влезть в его жизнь».

Мы в молчании прошли еще немного, и на площади этого крохотного городка увидели неоновую вывеску «Ресторан „Эль Соль“».

— Открыто, давай зайдем, — вот и все, что он сказал.

Окруженные красными перцами анчоусы уложены на блюде в форме стрелы, а рядом — полупрозрачные ломтики овечьего сыра.

На середине стола стоят зажженная свеча и бутылка «Риохи».

— Средневековый погребок, — пояснил паренек-официант.

В этот поздний час в баре никого не было. Он поднялся, подошел к телефону, а потом вернулся за стол. Мне ужасно хотелось спросить, кому он звонил, но на этот раз я сумела сдержаться.

— Мы работаем до половины третьего утра, — продолжал официант. — Но, если вам угодно продолжить после закрытия, можем подать еще ветчины, сыра, вина, и вы посидите на площади. Вино не даст продрогнуть.

— Да нет, засиживаться мы не можем, — ответил он. — Нам надо к рассвету быть в Сарагосе.

Паренек вернулся за прилавок. Мы снова наполнили бокалы. Как тогда, в Бильбао, я почувствовала легкость: это «Риоха» начала оказывать свое мягкое действие, помогая нам в трудные минуты разговора.

Я сделала еще глоток и сказала:

— Ты устал вести машину, и мы пьем. Лучше бы нам заночевать где-нибудь здесь. По дороге я видела парадор [4].

Он кивнул в знак согласия и сказал:

— Погляди-ка вон на тот столик. Японцы называют это шибуми — истинная сложность простых вещей. Люди запасаются деньгами, приезжают в дорогие рестораны и считают, что приобщаются к изысканности.

Я выпила еще.

Парадор. Еще одна ночь рядом с ним.

Таинственным образом восстановившаяся девственность.

— Забавно слышать, как семинарист рассуждает об изысканности, — сказала я, пытаясь отделаться от своих мыслей.

— Отчего же? В семинарии-то я и понял, что чем ближе мы благодаря нашей вере подходим к Богу, тем проще Он становится. А чем проще Он становится, тем сильнее Его присутствие.

Его рука скользила по столешнице.

— Христос учился своему предназначению, пиля и строгая дерево, делая шкафы, кровати, стулья. Он пришел к нам как плотник, чтобы показать: не важно, что мы делаем, — все что угодно может привести нас к постижению Божьей любви.

Он вдруг остановился:

— Не хочу говорить об этом. Хочу говорить о другой любви.

Его руки прикоснулись к моему лицу.

Вино облегчало многое для него. И для меня.

— Почему ты замолчал? Почему не хочешь говорить о Боге, о Пречистой Деве, о духовном мире?

— Я хочу говорить о другой любви, — повторил он. — О любви мужчины и женщины. В этой любви тоже случаются чудеса.

Я сжала его руки. Может быть, ему открыты великие тайны Богини — но о любви он знает столько же, сколько и я. Хоть и объездил весь свет.

И ему придется уплатить предложенную цену — сделать первый шаг. Потому что женщина платит дороже — она отдает себя.

Довольно долго мы сидели так, взявшись за руки. Я видела в его глазах отблеск древних страхов — они присущи истинной любви как испытания, которые должны быть пройдены. Я видела в его глазах, что он помнит и о том, как прошлой ночью я не отдалась ему, и о нашей долгой разлуке, и о годах, проведенных в монастыре, посвященных поискам мира, где ничего подобного не происходит.

Я видела в его глазах, что тысячи раз он представлял себе, как это будет, воображая себе все, что будет окружать нас, все, вплоть до моей прически, до цвета моей одежды. Я хотела сказать ему «да», сказать «добро пожаловать», сказать, что сердце мое победило в этом сражении. Я хотела сказать, как я люблю его, как желаю его в эту минуту.

Однако продолжала молчать. Молчать и словно со стороны, как бывает во сне, наблюдать за его внутренней борьбой. Я видела, что перед ним стоит мое «нет», что его тяготит страх потерять меня, память о резких словах, звучавших в подобные моменты, — ибо все мы проходим через это, и никто не сумел доселе обойтись без рубцов и шрамов.

Но вот глаза его заискрились. Я поняла, что он сумел одолеть все эти препоны.

Тогда, высвободив руку, я взяла стакан и поставила его на самый край стола.