Обреченный на бой - Злотников Роман Валерьевич. Страница 76

– Франк Элот, Восточный бастион, второй полк, действительно рядовой, «давильный чан» прошел этой зимой.

Кто-то присвистнул:

– И уже в «ночные кошки»? Ну орел.

Франк улыбнулся и произнес:

– Просто я хорошо играю на киафаре и сладко пою.

Десяток несколько мгновений молчал, переваривая его слова, а потом стены комнаты затряслись от хохота.

Осенью, когда десятки вернулись из степи. Франка вызвал капитан Гагригд. Он окинул Франка сосредоточенным взглядом и неожиданно метнул ему что-то через стол. Франк машинально поймал предмет. Это оказался сержантский шеврон.

– У меня забирают десятника из второго десятка. Тебя представлю сегодня за ужином.

Франк поднял удивленные глаза:

– Но…

Капитан молча смотрел на него. Франк захлопнул рот, отдал честь и вышел.

Зима прошла в изнурительных тренировках. Временами накатывала тоска, но ни сил, ни времени поддаваться ей особо не было. Тут еще в крепости Грон открыл что-то, что назвал Академией, и Франка тут же взяли в оборот, так как он пристрастился в свободное время торчать в комнате обучителей. Те и настучали на Франка Сиборну, на которого Грон повесил это дело как на знатока философских трактатов. Франк раз семь мельком видел командора Грона, а два раза тот даже был на его занятиях, но подойти и поговорить не приходило в голову. Наконец пришла весна.

Грон ждал его, сидя в седле. Когда Франк подскочил к командору, предусмотрительно остановившись в недосягаемости крепких зубов Хитрого Упрямца, Грон окинул его спокойным взглядом и приказал:

– Догонишь по пути. Сам плюс три человека – эскорт. Едем надолго. – И, тронув коня, неспешно двинулся в сторону ворот.

Франк стиснул зубы, чтобы не выглядеть глупо перед бойцами линейных сотен, и бегом рванул в казарму. Через два часа они уже заняли место в куцей колонне командора.

В Эллор они прибыли к началу лета. Когда белоснежные стены города показались из-за поворота дороги, Грон подозвал Франка к себе, сумрачно улыбнулся и произнес:

– Ну что, сын базиллиуса, научился драться?

Франк улыбнулся уголками рта и еле заметно кивнул. Грон хлопнул его по плечу:

– Вот что, милый. Считай себя в бессрочном отпуске. Если надумаешь – вернешься. Нет – останешься дома.

Франк помолчал, потом спросил:

– Я УЖЕ в отпуске?

– Да.

– Тогда два вопроса, Грон.

Тот кивнул.

– А ТЫ бы хотел, чтобы я вернулся?

– Не знаю, парень, – чуть подумав, ответил Грон. – Стоит ли тебе это говорить, но… да. Мне нужны такие командиры. Но запомни, на тебе долг крови перед твоей страной. Так что думай.

– И второе, – помедлив, сказал Франк. – Как ты относишься к моей сестре? В казармах ходили разные разговоры.

Грон нахмурился:

– Если ты думаешь, что с ее помощью я хочу…

Франк резко мотнул головой:

– Нет, я спросил не об этом.

Грон помолчал. Потом осторожно ответил:

– Мне кажется, что она единственная женщина, с которой я мог бы связать свою судьбу. Но знай – этого никогда не будет.

Когда Франк вышел за дверь таверны, в которой остановился Грон, он улыбался. Грон был прав, на нем лежал долг крови, и он знал, как выполнить его наилучшим образом. Чтобы это сделать, надо дать Элитии наилучшего базиллиуса, а он знал – где его найти.

Дома его ждал полный восторг. Мать, которую за время его отсутствия задвинули на самые задворки дворцовых интриг, просто взлетела от счастья. Правда, с вернувшимся сыном она пробыла не более получаса, тут же укатила во дворец – восстанавливать утраченное реноме. Больше всех радовалась няня. Он два дня нежился в постели, объедался фруктами, а потом надел новую тунику и тоже поехал во дворец, в нижние покои. Молодежь встретила его несколько отчужденно, он даже слышал, как кто-то пробурчал:

– Явился, сын базиллиуса, где только прыщи свои потерял?..

Франк улыбнулся про себя: чему-чему, а терпению сержант Смив его научил. Посидев чуть-чуть, он взял в руки киафару и стал наигрывать простенькие, но приятные мелодии. Народ навострил уши, а потом стал перебираться поближе. Когда Франк запел, песню дружно подхватили, и он почувствовал, как отношение к нему начинает меняться. Подошло время обеда, все поднялись и пошли к дверям в обеденный зал, и тут от дверей раздался голос, от которого у него дрогнуло сердце:

– Ба, маленький сын базиллиуса, где же ты столько пропадал?

Франк улыбнулся и произнес:

– Здравствуй, Беллона.

Она подошла к нему, все такая же рослая, крепкая и гибкая, и окинула его насмешливым взглядом:

– А ты изменился, не знаю, правда, насколько?

Народ замер, с любопытством ожидая, что будет дальше. Франк, продолжая улыбаться, отложил киафару, поднялся и произнес:

– В чем-то изменился, а в чем-то нет.

Она впервые взглянула на него снизу вверх и спросила:

– А в чем да и в чем нет?

– Я избавился от прыщей и слегка подрос, но я все так же хорошо пою и играю на киафаре, и ты мне по-прежнему нравишься.

Встреча с сестрой прошла неожиданно тепло. Возможно, это была заслуга Грона. Во всяком случае, из ее личных покоев он вышел обладателем собственных покоев во дворце, о чем раньше страстно мечтал, но не мог даже надеяться.

Вечером он сидел в одном из дальних покоев, смотрел на звезды сквозь открытое окно и бездумно перебирал струны киафары. За спиной было обширное ложе, застеленное шкурами, и он подумывал, о том, что, возможно, и не стоит возвращаться в выделенную ему комнату, а, когда потянет ко сну, завалиться прямо здесь. Тут дверь покоя тихо отворилась. Видимо, пришел хозяин комнаты. Франк взял еще несколько аккордов и вздохнул – надо было идти.

– Прости, друг, что задержался в твоей комнате, я уже ухожу.

Он встал и, повернувшись, замер. Беллона, нагая, сидела на ложе и насмешливо смотрела на него:

– Эй, ты случайно там не умер? Кто-то говорил мне, что я ему по-прежнему нравлюсь.

Франк шагнул к ложу, взял ее лицо в ладони, нежно поцеловал и опрокинул ее на ложе.

На следующую ночь она вернулась. И на следующую тоже. Потом он уже перестал их считать. Однажды ночью он проснулся и увидел, что она сидит на ложе и плачет. Он коснулся ее плеча и спросил:

– Что случилось?

Она дернула плечом.

– Ничего.

Он сел и обнял ее. Она уткнулась в его волосатую грудь и затихла. Только всхлипывала. Он поцеловал ее в макушку и нежно сказал:

– Расскажи мне, и, клянусь, я сделаю так, что ты больше никогда не будешь из-за этого плакать.

Она вдруг дернулась, оттолкнула его и отвернулась. Он схватил ее за плечи и повернул к себе. Она попыталась вырваться, но ей это не удалось. Минуту он смотрел в полные слез глаза, а потом, она прошептала:

– Проклятье, я слишком стара для тебя.

Франк улыбнулся и провел, рукой по ее крепкой груди:

– Я этого не заметил.

В этот момент в дверь грубо забарабанили. Франк. погладил Беллону пo волосам и пошел к двери. Когда он открыл, на пороге стоял Алкаст. Окинув Франка насмешливым взглядом, он иронично произнес:

– Прошу простить, но тебя хочет видеть мой отец и твоя мать.

Франк улыбнулся. Матушка добилась своего. Ее опять включили в политические раскпады. Он мягко покачал головой:

– Сейчас ночь.

Алкаст высокомерно усмехнулся и шагнул в комнату, открыв стоящих за ним дюжих реддинов.

– Не бойся, дворец безопасен, к тому же тебя проводят.

Сопроводив свои слова выразительным взглядом, он повернулся к ложу. В то же мгновение его брови взлетели вверх, а потом он засмеялся:

– Так ты все-таки затащил ее к себе в постель? Поздравляю, ты присоединился к славному братству.

Франк почувствовал, как кровь хлынула к лицу, но он тут же взял себя в руки и расслабился. Алкаст шагнул к ложу и пренебрежительно махнул ему рукой:

– Иди, Франк, я побеспокоюсь, чтобы она не замерзла.

– Алкаст, тебе лучше уйти.

– Что-о? – удивленно повернулся к нему Алкаст.

– Ты меня раздражаешь.