Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит. Страница 90

– Заканчивай все это поскорее, будь ты проклят!

Ответом ей был шепот, холодный, как его сердце:

– Зачем? Чтобы ты могла меня назвать насильником, а не только трусом и убийцей? Пальцы его проникали все глубже, не прекращая движения. – Ни за что!

Губы его сомкнулись вокруг ее соска, язык совершал круговые движения, и Джулия с трудом сдерживала крик возмущения. Помимо воли бедра ее приподнимались навстречу его руке, и Зак тихо засмеялся. Джулия замерла, напрягая все мышцы, пытаясь сопротивляться тому, что он делал с ней, заставляя ее вероломное тело предавать ее.

– Ты же совершенно мокрая, – сказал Зак, не отрывая взгляда от ее лица, и даже расчетливое бессердечие того, что он делал, не могло умерить стремительных, острых, пронизывающих спазмов желания, которые уже заставляли Джулию дрожать. – Ты хочешь меня, Джулия?

Она хотела, чтобы он был в ней, она хотела разрядки, которую он мог бы ей дать, так сильно, что, казалось, вот-вот умрет.

– Отправляйся в ад! – выдохнула она.

– Я уже в аду, – прошептал он, накрывая ее тело своим и целуя против ее воли. Его поцелуй вдруг стал нежным, он целовал так, что все в Джулии таяло, и одновременно медленно двигал бедрами, давая ей ощутить, насколько сильно он возбужден.

– Скажи, что хочешь меня, – уговаривал он ее.

В тисках сладострастного обещания его возбужденного тела и будоражащей настойчивости его губ тело ее начало дрожать от неподконтрольного разуму желания, и слова сорвались с губ, но ее ответ скорее походил на отчаянный всхлип:

– Я хочу тебя…

И в тот же миг, как она сдалась, он вошел в нее, сильно вращая бедрами, и за несколько секунд довел ее до ослепительного оргазма. Он вышел из нее, когда ее тело все еще сотрясалось от спазмов, и встал, высвободившись из ее объятий.

– Ровно три минуты, – сообщил Зак.

Дверь захлопнулась за ним, знаменуя конец всему, что было между ними.

Джулия осталась лежать, раскинув ноги, оцепенев от шока, не в силах постичь масштабов своего разочарования, не в силах принять очевидное доказательство того, что Зак был настолько низок, что решил доказать ей свою правоту таким образом. Эмоционально выхолощенная, Джулия медленно подползла к изголовью кровати, подняла упавшее на пол одеяло, натянула на себя и закрыла глаза. Но она не плакала. Больше она не проронит из-за него ни слезинки. Никогда.

Зак сидел в кресле перед камином, опустив голову на руки, и изо всех сил старался ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он сделал то, что намеревался, и даже более того: доказал себе и Джулии, что не нуждается в ней, даже как в сексуальной партнерше. И он доказал ей, что он не тот мужчина, каким ей стоит дорожить, из-за которого стоит переживать. И это, безусловно, очень ей пригодится, когда утром она покинет его.

Ни разу в жизни еще Зак не чувствовал себя таким одиноким. И никогда еще ему не было так стыдно.

Он знал, что после того, что произошло сегодня, Джулия не станет воображать, будто влюблена в него. Она его возненавидит. Но все равно она не сможет возненавидеть его сильнее, чем он ненавидел себя. Он презирал себя за то, что сделал с ней, и за свою слабость, потому что только бесхребетный слабак может после всего, что он сделал, так хотеть пойти к ней и попросить прощения. Зак посмотрел на кровать, в которой они спали вместе, но он знал, что не сможет в ней уснуть, – он вообще не сможет спать, зная, что Джулия лежит без сна в соседней комнате и ненавидит его.

Глава 39

Когда на рассвете следующего дня Джулия встала с постели, ключи от «блейзера» лежали на туалетном столике. В доме стояла зловещая тишина. Страшная боль вчерашней ночи утихла и перешла в странное онемение. Словно у нее ампутировали какой-то орган, отвечающий за эмоции. Джулия натянула одежду, даже не отдавая себе отчета в том, что делает. Все, чего ей хотелось, – это оказаться как можно дальше от этого места и как можно быстрее. Забыть обо всем. Забыть, как страшный сон. Все в ней было нацелено на то, чтобы напрочь забыть об этом мужчине и о том, что она имела глупость его полюбить. Ей не хотелось никого больше любить. Зачем влюбляться, если тот, кто любит, всегда так беззащитен перед тем, кого любит?.. Джулия вытащила свою пустую нейлоновую вещевую сумку из кладовки, сложила в нее туалетные принадлежности, застегнула молнию и повесила сумку на плечо.

У двери в ванную она остановилась, оглядевшись, чтобы убедиться, что ничего не оставила, затем выключила свет. Она тихо повернула ручку, вошла в полутемную гостиную и вдруг остановилась как вкопанная. Сердце ее испуганно подпрыгнуло. В сероватом полусумраке предрассветного часа у окна напротив она разглядела силуэт Зака. Он стоял к ней спиной, сунув левую руку в задний карман брюк. Отвернувшись, Джулия молча сделала шаг к выходу, но еще до того, как сделала следующий шаг, он сказал, не оборачиваясь:

– Список всех, кто был на площадке в день убийства, лежит на журнальном столе.

Стараясь не замечать спазма, сдавившего грудь – реакция на его слова, – Джулия заставила себя сделать еще шаг к двери, потом еще. До двери оставалось еще несколько шагов.

– Не уходи, – хрипло окликнул ее Зак. – Пожалуйста.

В голосе Зака прозвучала такая отчаянная мольба, что сердце Джулии сжалось от боли, но уязвленная гордость не позволила ей остановиться. Надо быть последней дурой, чтобы остаться здесь после того, что произошло вчера. Она уже взялась за ручку входной двери, когда вновь услышала его хриплый от напряжения и внутреннего страдания голос. На этот раз он звучал гораздо ближе, почти за самой спиной.

– Джулия, пожалуйста, не уходи!

Рука ее так и не смогла повернуть ручку, плечи затряслись от молчаливых рыданий, и Джулия, уронив сумку, прижалась лбом к двери. Она плакала от стыда за собственное безволие и от страха. Ей было страшно от того, что любовь ее оказалась сильнее ее самой. Зак развернул ее и крепко прижал к груди.

– Прости! – отчаянно прошептал он, тщетно пытаясь ее утешить. – Прошу тебя, прости меня. Пожалуйста!

– Как ты мог так со мной поступить? – всхлипывая, говорила она. – Как ты мог?!

Судорожно сглотнув, он приподнял ее лицо и, чувствуя, что не заслужил прощения без покаяния, признался:

– Я поступил так, потому что ты назвала меня убийцей и трусом, и я не смог этого перенести. От тебя – не смог. И я сделал это, потому что я бессердечный мерзавец – именно такой, каким ты меня назвала.

– Ты действительно самый настоящий бессердечный мерзавец! – давясь рыданиями, воскликнула Джулия. – И самое ужасное во всем этом то, что я все равно тебя люблю!

Зак привлек ее к себе, отчаянно сопротивляясь искушению произнести те слова, которые, как он знал, она хотела услышать, слова, которые бы выражали его настоящие чувства. Он справился с собой и, прижимая Джулию к груди, стал целовать ее лоб и щеки, а потом, прижавшись к ее ароматным волосам, замер, чувствуя, как растекается по телу сладостное тепло. В тридцать пять он наконец познал, каково это – чувствовать, что тебя любят таким, каков ты есть, любят тогда, когда у тебя нет ни богатства, ни славы, ни положения в обществе… Когда тебя с такой отвагой и преданностью любит женщина, не выдвигая никаких условий. Теперь он это знал, знал так же точно, как и то, что, если он скажет ей о своих чувствах, эта ее отвага и преданность заставят ее ждать его годами после того, как он исчезнет из ее жизни. И все равно он не мог допустить, чтобы это сладостное признание осталось без ответа, и потому потерся щекой о ее волосы и нежно сказал то, что тоже было правдой:

– Я не заслуживаю этого, дорогая.

– Знаю, что не заслуживаешь, – вся в слезах пошутила Джулия. Что с того, что он не признался ей в любви? Это ее не сломит. Она слышала в его голосе надрыв, она видела, как он страдал, думая, что она сейчас уедет. Она почувствовала, как рефлекторно напряглись его руки, слышала, как сильно забилось его сердце, когда она сделала свое признание. И с нее этого хватит. Другого не дано. Джулия закрыла глаза, чувствуя, как Зак нежно гладит ее затылок. Но когда он заговорил, его голос показался ей невероятно усталым: