Гормон счастья и прочие глупости - Вильмонт Екатерина Николаевна. Страница 19
— Ничего страшного, ты справишься!
Но легко говорить ему, мастеру, с опытом и стажем, равным всей моей жизни. А у меня от ужаса помутилось в голове. И ч застыла.
— Ну что же вы стоите, не в дверях же мне с вами разговаривать? — опять пришел на помощь Гордиенко. — Ох уж эта провинциальная застенчивость! — И он незаметно для зрителей, но очень больно ущипнул меня. Это помогло. Я очнулась и с грехом пополам доиграла свою роль. Но как только закрылся занавес, у меня помимо воли потекли слезы.
— Ну что ты ревешь? — напустился на меня Юрий Митрофанович, — все нормально, считай, это было боевое крещение! Можно сказать, — посвящение в актрисы! Но сделал это, безусловно, негодяй! Ты же неопытная.., кто-то хотел тебе напакостить… Или мне? Да, скорее всего, мне хотели напакостить.
Я посмотрела на него сквозь слезы. Кому может прийти в голову напакостить ему? Да нет, он просто успокаивает меня! Чтобы я со страху не отказалась выйти на сцену в следующий раз.
— А где Вениамин? — спросил он вдруг.
— Не знаю! Я его сегодня видела только мельком, перед спектаклем.
— Он обязан разобраться, кто это так развлекается у нас.
В целях экономии и по каким-то еще соображениям все подсобные обязанности выполняли местные мастера. Гримерша, костюмерша, двое рабочих сцены, осветитель и тэ дэ. Всех их нанял Оскар. Но я даже вообразить не могла, что кто-то из них подложит мне такую свинью. Хотя, конечно, бывает всякое.
— Бронечка, теперь шлепанцы будешь держать у себя и сама приносить на сцену. Береженого Бог бережет.
— Но могут придумать что-то другое… — всхлипнула я.
— Ну вот что, хватит тут лить слезы. Приглашаю тебя поужинать.
— Спасибо, Юрий Митрофанович, но совсем нет настроения…
— Дуреха ты! Кому-то захотелось, чтобы ты плакала, а ты и рада реветь? В конце концов, ничего страшного не произошло. Поверь, бывают истории куда хуже. Пошли-пошли.
Венька стоял у микроавтобуса. Когда все собрались, он объявил:
— Господа, завтра у нас свободный день, сами понимаете, пятница, шабад.
— И значит, следующий спектакль у нас только в воскресенье? — спросил Демин.
— Нет, Сергей Николаевич, шабад заканчивается в субботу вечером. Й у нас спектакль в субботу. В Бат-Яме. Это совсем близко.
В этот момент раздались громкие вопли:
— Юра! Юрочка!
И к Гордиенко кинулись четыре человека — трое мужчин и одна невероятно толстая женщина. Он так обрадовался, что буквально ринулся им навстречу. Они начали обниматься, целоваться и что-то восторженно выкрикивать. Наконец Юрий Митрофанович что-то сказал им и решительно подошел ко мне:
— Бронечка, дорогая, прости, это мои школьные друзья. Я не ожидал их увидеть всех вместе… Перенесем наш ужин на завтра, согласна?
— Ну конечно, Юрий Митрофанович, о чем речь.
Он улыбнулся и поцеловал мне руку:
— Выше носик!
По дороге Венька вдруг обнял меня и шепнул:
— Ты большая молодчина, я тобой горжусь!
— Ты о чем?
— О шлепанцах!
— Венька!
— Только не вздумай разреветься! Я предлагаю пойти вдвоем поужинать. Ты как?
— Согласна.
Я заметила, что Андрей сегодня мрачнее тучи… С чего бы? Лариса при нем, играл он сегодня прекрасно, я посмотрела… И вдруг меня как будто что-то стукнуло — а ведь шлепанцы приклеила Лариса! Больше просто некому! Хотя зачем? Я ведь ей не конкурентка. Неужто приревновала Андрея ко мне? Ну если так, то я могу собой гордиться!
Когда мы с Венькой сделали заказ, он тихо сказал:
— Я тебя предупреждал: держись подальше от Андрюхи. Вот и дождалась.
— Ты думаешь, это Лариса?
— Уверен! Больше вроде некому, народ солидный, и потом, к тебе все прекрасно относятся. Мне даже Вовик сказал, что ты ему очень понравилась. И Барышева тебя хвалила. А Оскар от тебя просто в восторге и все намекает на какого-то таинственного поклонника.
— Мне тоже намекал.
— Ты не очень на меня злишься за то, что я тебя втравил во все это, Буська?
— Нет, не очень.
— Но ты же и вправду талантливая баба. У тебя такой чудный голос, и поешь ты здорово. Может, еще не поздно пойти по этой дорожке? Записать для начала диск…
— А дальше что?
— Я попробую что-то с этим сделать. Но я горжусь не только и не столько тобой, сколько собой.
— Ну еще бы!
— Нет, правда, я на свой страх и риск взял на гастроли совершенно неопытную и никому не известную особу — и попал в десятку! Ты не только не портишь обедню, ты даже в некотором роде придаешь свежести и Гордиенко, и вообще всей труппе. А что касается пения, то Лариска, если хочешь знать, тебе в подметки не годится. Да, у нее есть определенная выучка, школа, так сказать, но нет и сотой доли твоего обаяния. Вот она и бесится.
— А я думала, она не из-за этого…
— Не из-за этого тоже… Хотя я, честно говоря, не понимаю, почему они не расходятся. Она же лажает его на каждом шагу, не знаю, как еще у него башка не отвалилась от тяжести рогов.
— Дуэт «Рожки да ножки»! — произнесла я вслух свою давешнюю придумку.
Венька посмотрел на меня и чуть не упал со стула:
— Буська! Блеск! Сама придумала?
— А то кто же?
— Я тебя обожаю!
Мне показалось, что сейчас самый подходящий момент, и я вытащила из сумки фотографию Венчика:
— Посмотри!
— Что это за чудо?
— Нравится?
— Красота! Кто такой?
— Это… Бенчик!
— Его мама хочет, чтобы его снимали в кино?
— Не думаю? А ты знаешь, чей он сын?
— Понятия не имею. Господи помилуй, неужто Андрюхин?
— При чем тут Андрюха? Это мой двоюродный племянник.
— Какой еще двоюродный племянник?
— Ну а кем же мне приходится твои сын'?
— Мой сын? У меня нет никакого сына, — испуганно пробормотал Венька.
— Есть, как видишь. И он жутко похож на твои детские фотографии.
— Что ты несешь? Откуда? Это такой дурацкий розыгрыш?
— Нет, — покачала я головой. — Ты отдыхал на Кипре?
— Отдыхал… Давно… И что?
— А то, что ты там.., сделал одно неосторожное движение.
— Какое движение, что ты лепишь?
— Неосторожное. По Жванецкому — Постой, постой… Ты хочешь сказать… Но каким боком ты…
— Венька, выслушай меня спокойно.
— Это вранье… Парень, конечно, красавчик, но я тут ни при чем!
— Послушай, ко мне пришла бабушка той девицы…
— Она уже тогда не была девицей. И вообще… Если хочешь знать, она меня почти изнасиловала… Я от нее бегал…
— Но не убежал?
— Нет. Я ее пожалел.
— И бот результат.
Он выглядел совершенно несчастным.
— А ведь малый и вправду на меня похож… Так чего хотела бабка? Черт, я даже не помню, как ту.., как ее звали. Хоть убей!
— Соня.
— Да-да, действительно… Кстати, ненавижу имя Соня. А парня как звать?
— Бенчик.
— Вениамин?
— Бенином.
— Черт знает что, Бенцион! Беня Крик, а я, выходит, уже Мендель Крик? — И вдруг он как-то странно хмыкнул.
— Ты чего?
— Понимаешь, у меня в Москве сейчас девушка… Ее Марусей звать. Точь в точь Мендель Крик.
— Только без Нехамы и Левки. Хотя теперь я не поручусь, что где-то не подрастает еще и Левка.
— Кошмар! Но это все хохмочки. Бабель, конечно, гениальный писатель, но что я теперь должен делать? И почему бабка этой окаянной Сони явилась к тебе? Что за дела? И чего от меня хотят?
— Ну, насколько я поняла, Соня даже не подозревает, что бабка пошла ко мне.
— Так я и поверил!
— А я поверила!
— Ну-ну, излагай дальше.
Я изложила. Братец был мрачнее тучи.
— Да, влип… Хотя если от меня ничего не требуют, то пусть все идет как идет.
— То есть ты просто как не знал, так и дальше знать не хочешь?
— А что ты предлагаешь? Жениться на совершенно чужой, ненужной, нелюбимой женщине, да еще и с обширным семейством, — так, что ли? Видит Бог, я ее не домогался! Ты же сама всегда утверждаешь, что я пассивный бабник. Говорю тебе, даже клянусь, чем хочешь могу поклясться, что я долго от нее бегал. Провел с ней всего две ночи. И то вторую уже из чистой вежливости. Да и я ей, по-видимому, давно не нужен. Она же не пыталась даже меня найти, поставить в известность… Это блажь ее бабки, и только. Я эту бабку понимаю даже, обожаемая внучка родила без мужа, и выросло такое вот чудное дитя. А тут биологический папаша прибыл в страну. Надо бы его проинформировать! Пусть знает! Зачем ему спокойно жить, козлу вонючему! Бабка же не в курсе, как ее внученька за мной по всему Кипру гонялась!