Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Дюма Александр. Страница 147

Как бы то ни было, я выбрала себе в спутники более молодого из двух слуг, оставив старого слесаря сторожить у двери.

Подземный ход петлял, от этого его длина сильно увеличивалась. Воздух был влажен, и капли ледяной воды падали со свода.

О том, что мы приближаемся к выходу, я догадалась, увидев трех-четырех летучих мышей — они вспорхнули, потревоженные нами в своем укрытии, и в свою очередь разбудили сотни своих соплеменниц, днем прятавшихся в этом темном коридоре, а по ночам выбиравшихся наружу сквозь решетчатую дверь подземного хода, выходившую к военной гавани.

Борясь с ужасом, что внушал мне их мрачный полет, я продолжала путь, и скоро впереди забрезжил свет.

Как уже говорилось, выход был у самого моря, и достаточно было пересечь набережную шириной не более двенадцати — пятнадцати футов, чтобы перенести все что угодно на борт шлюпок, которые будут стоять у причала.

Итак, можно было в тот же вечер начать переносить сундуки в подвалы.

Я поднялась к королеве, чтобы сообщить ей эту добрую весть, и она призналась, что на моем месте просто умерла бы от страха, так как летучие мыши внушают ей глубочайший ужас.

И в самом деле, отвращение королевы к этим созданиям стало причиной того, что королевская семья при своем бегстве не использовала этот новый путь, в отношении которого я сыграла роль если не Христофора Колумба, то Васко да Гамы.

Остаток дня ушел на то, чтобы упаковать в сундуки все золото, которое можно было раздобыть в банке, ломбарде или подобных им заведениях.

Итак, в четверг 19-го парусным мастерам было поручено приготовить на «Авангарде» каюты для короля, королевы и королевской семьи; пригласили художников, чтобы преобразовать расположенную под кормой офицерскую кают-компанию, которой предстояло стать королевским салоном. В ночь с четверга на пятницу первые сундуки были подняты на борт.

Распоряжался перемещением всех этих ценностей граф Турн — как уже было сказано, королева не хотела, чтобы к подобному делу оказался причастен кто-либо из неаполитанцев.

Пятница прошла все в тех же сборах, причем эти хлопоты по возможности следовало производить внутри замка, ибо народные сборища продолжались: в любую минуту Дворцовая площадь могла быть затоплена массами лаццарони, кричащих: «Да здравствует король!», «Смерть якобинцам!», «Смерть французам!»

Отплытие было назначено на ночь с 21-го на 22-е. Королю не хотелось отправляться в пятницу, но королева, боясь, как бы муж не переменил своего решения, настаивала, заставляя его устыдиться своих суеверий, и добилась, что он согласился взойти на корабль в тот же вечер.

Двадцатого адмирал Караччоло получил приказ приготовиться сопровождать «Авангард». Ему дали понять, что, хотя королева со всей семьей и мы с лордом Гамильтоном отплываем на «Авангарде», король потом собирается перейти на борт «Минервы», и это примиряло всех и не вызывало вражды у неаполитанского адмирала.

Двадцать первого около полудня Нельсону сообщили, что отплытие назначено на вечер, и он тут же дал соответствующие распоряжения графу Турну.

Кроме того, он написал письма маркизу де Ница и капитану Хоупу. Эти послания содержали приказ сжечь суда неаполитанского флота, чтобы помешать им стать вражескими в случае, если они попадут в руки французов, или мятежными, если они попадут в руки патриотов.

Нетрудно понять, какое волнение царило во дворце в ту злосчастную пятницу; королева, сама желавшая отъезда и торопившая его, рыдала от ярости и готова была отменить собственные распоряжения.

Князь Пиньятелли был назначен главным наместником королевства. Пришло письмо от Макка, где говорилось, что он направляется в Неаполь, чтобы взять город под свою защиту. Для него был оставлен патент военного наместника королевства.

Когда князь Пиньятелли осведомился, до каких пределов простираются его новые полномочия, королева отвечала:

— До самых крайних, вплоть до того, чтобы сжечь Неаполь! Вы вольны распоряжаться жизнью и смертью всего mezzo ceto и аристократии; здесь нет ничего доброго, кроме одного только простонародья.

В десять вечера все королевское семейство собралось в покоях Марии Каролины; там же вдобавок находились мы с сэром Уильямом и посол Австрии с семьей. Король выразил было желание увезти с собой кардинала Руффо, но королева, ненавидевшая этого прелата, воспротивилась.

В результате кардинал отправился на «Минерву».

Только тогда из уст его преосвященства адмирал Караччоло узнал, что ему отказано в чести везти на своем судне короля. Это известие нанесло двойную рану его гордости князя и патриотизму неаполитанца. Он хотел тотчас отправить королю прошение об отставке, однако Руффо убедил его исполнить свой долг до конца и заявить о своем уходе со службы после прибытия в Палермо.

В каком бы секрете ни хранился отъезд короля, слухи о нем просочились в город. Надо знать Неаполь, чтобы в должной мере представить, что творилось весь день в окрестностях дворца. В Неаполе крики народной любви так похожи на вопли злобы, что можно было подумать, будто эти людские толпы, боящиеся потерять своего короля, собрались с целью перерезать ему глотку.

В половине одиннадцатого граф Турн, подведя шлюпки к подножию лестницы, известной под названием дель Карако, поднялся по ней, чтобы открыть дверь на верхнюю лестницу, ведущую к королевским покоям. Но, пытаясь отомкнуть дверь в эти покои, граф Турн сломал ключ, застрявший в замочной скважине, и дверь пришлось ломать.

Затем король во главе нашей маленькой процессии двинулся вперед, держа свечу. Но, дойдя до середины лестницы, он услышал шум, доносившийся со стороны спуска Джиганте, поэтому, опасаясь быть замеченным и узнанным, потушил свечу. Мы оказались в беспросветном мраке, и приходилось двигаться ощупью. Наконец мы все-таки добрались до Молосильо, но море так бушевало, что было опасно выйти из гавани. Мы ждали в шлюпках, кутаясь в свои плащи и шали, а поскольку юных принцесс забыли накормить, они просто умирали от голода и все просили есть. У одного матроса нашлись анчоусы, и девочки съели их без хлеба, запивая мутной застоявшейся водой. Но вот море успокоилось, и мы направились к «Авангарду», до которого добрались незадолго до полуночи.

Несмотря на все старания лорда Нельсона, королевскому семейству на «Авангарде» было довольно тесно. В адмиральскую каюту и офицерскую кают-компанию набилось десять человек, не считая нас с сэром Уильямом и австрийского посла с женой.

Эти десять персон были: король, королева, наследный принц с супругой и маленькой, недавно родившейся принцессой, юный принц Леопольдо, принц Альберто, Мария Кристина, Мария Амелия и Мария Антония.

В первую минуту король, увидев, что оказался в такой тесноте, захотел было сдержать обещание, данное Караччоло, и перейти на его корабль, однако королева категорически потребовала, чтобы он не разлучался со своей семьей.

С наступлением дня задул легкий бриз, к несчастью встречный. До «Авангарда» доносился шум города, похожий на рычание громадного медведя.

И действительно, народ только что узнал, что Фердинанд, вопреки всем своим обещаниям, покинул его. Объявления, расклеенные на всех углах, на площадях и перекрестках, сообщали, что князь Франческо Пиньятелли назначен главным наместником и наделен неограниченной властью, что Макк принимает командование разбитой армией, а Симонетти освобождает пост министра финансов в пользу банкира Дзурло.

Все эти назначения подтверждались декретом, составленным накануне и написанным с первой строки до последней собственной рукой короля.

Всюду повторяли слова королевы, произнесенные в ответ на вопрос князя Пиньятелли, сколь далеко простираются его полномочия: «Вплоть до того, чтобы сжечь Неаполь!»

Набережные были заполнены публикой, однако на море поднялось слишком сильное волнение, чтобы хоть кто-нибудь рискнул спустить лодку на воду. С корабля можно было различить кучки людей, видимо депутации, но все они, потоптавшись у воды, одна за другой расходились, заранее уверенные в отказе лодочников доставить их на борт флагманского судна, на мачте которого развевался королевский вымпел.