Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Дюма Александр. Страница 146

При появлении своей жертвы он дал знать собравшемуся неподалеку портовому люду, что это тот самый человек, о котором была договоренность.

Те также знаками известили его, что все поняли.

Феррари, ничего не подозревая, прыгнул в лодку и приказал двум матросам доставить его на борт корабля Нельсона.

Те потребовали плату вперед.

Феррари дал им четыре карлино. Это было щедро, но матросы потребовали пиастр.

— Поостерегитесь! — сказал им Феррари. — Я курьер его величества.

— Ты-то? — отвечал один из матросов, приободренный знаками Паскуале Де Симоне. — Мы тебя знаем, ты якобинец.

Едва лишь это слово было произнесено, двадцать ножей блеснуло в воздухе и несчастный Феррари упал, пронзенный клинками…

А накануне произошло событие, весьма прибавившее королю решимости остаться в Неаполе.

Громадная толпа собралась на Дворцовой площади и с криками «Смерть якобинцам!» требовала, чтобы ей назвали их имена, выражая намерение истребить всех, чтобы, избавившись от врагов внутренних, легче было покончить с внешними.

Эти бешеные вопли, вырывающиеся из множества глоток, заставили короля выйти на балкон. Жестом и словами поблагодарив верноподданный народ, он послал к толпе князя Пиньятелли, поручив поговорить с вожаками и заверить их, что слухи об отъезде короля преждевременны, что это далеко еще не решено и, по всей вероятности, король останется, если будет уверен в народной поддержке.

И народ начал кричать:

— Ради Господа нашего и короля умрем до последнего!

Вспышка народного гнева привела в ужас королеву и всю тесную кучку сторонников бегства.

На следующий день в тот же час король снова услышал глухой шум, яростные выкрики и вой, что всегда издают большие людские скопления, в какой бы части света они ни собрались, а уж в Неаполе тем более. Подумав, что это еще одна безобидная демонстрация, не грозящая ничем, кроме буйных пустых призывов, он, по своему обыкновению, вышел на балкон.

Толпа на этот раз валила со стороны театра Сан Карло; в самой ее середине было видно что-то бесформенное, и король стал тщетно всматриваться, пытаясь разглядеть, что это такое.

Раздавались крики:

— Якобинец! Смерть якобинцу!

Тут король начал понимать: бесформенное нечто, окровавленное, влекомое по дорожной грязи, может оказаться человеческим телом.

Но это тело, если и было действительно трупом человека, могло принадлежать только врагу, а король Фердинанд был недалек от того, чтобы согласиться с мнением Карла IX, который, увидев мертвого адмирала, воскликнул: «Труп врага всегда хорошо пахнет!» И Фердинанд встретил толпу своей обычной приветливой улыбкой.

Но, когда толпа, желая достойно ответить на эту улыбку, показала ему труп, поставив его на ноги, король, мгновение поколебавшись, узнал Феррари. С криком ужаса он закрыл руками лицо и, отшатнувшись назад, упал в кресло.

Королева ждала этой минуты. Она вошла, взяла мужа за руку и чуть ли не силой подвела к окну со словами:

— Посмотрите! Они принялись за наших слуг, а кончат нами. Вот судьба, что уготована нам всем: и вам, и мне, и нашим детям!

— Отдавайте распоряжения и едем! — крикнул Фердинанд, торопливо закрыл окно и укрылся в глубине своих покоев.

Партия была выиграна.

LXXXV

Как только это решение было принято, королева послала записку Нельсону, и он, со свойственной ему обязательностью, тотчас прибыл во дворец.

Она официально объявила ему о нашем отъезде, впрочем, день еще не был назначен. Я говорю «день», хотя вернее было бы сказать «ночь», ибо королевское семейство намеревалось покинуть Неаполь под покровом темноты, никого не известив о своем бегстве.

Королева обратилась за помощью к Нельсону, а не к Караччоло по двум причинам. Первой была, видимо, антипатия, которую неаполитанский князь внушал ей, несмотря на то что она была принуждена отдать должное благородству его натуры. Но вторая — и главная — причина, по всей вероятности, заключалась в том, что Каролина не хотела позволить неаполитанцу узнать, сколько богатств она увозит с собой — ведь слухи об этом, просочившись в город, могли поднять шум, чего она опасалась.

Поскольку наиболее ценные вещи следовало переправить на корабль в тот же вечер, Нельсон тотчас отправил капитану Хоупу с «Алкмены» следующий приказ:

Встреча назначалась у Витториа; поскольку набережная Витториа находилась точно напротив дворца английского посольства, я могла, не будучи замеченной, отнести сама или приказать отнести на борт самые драгоценные украшения королевы, упакованные в две или три шкатулки, которые ее величество должна была отправить мне еще днем.

Однако, коль скоро было намерение захватить с собой также и все произведения искусства, какие только удастся собрать — статуи, картины, — следовало найти для этого иной путь.

Старинное дворцовое предание гласило, что существует подземный ход, ведущий из дворца к морю. Теперь задача была в том, чтобы отыскать его.

В том же предании утверждалось, что подземный ход не использовался с самых времен испанского владычества.

Королева приказала доставить к ней самого престарелого из дворцовых служителей. Это был старец восьмидесяти четырех лет, следовательно, он родился в 1714 году и ему был двадцать один, когда Карл III был провозглашен королем Неаполя.

Когда-то он был дворцовым слесарем, а ныне пребывал на пенсионе, но его пятидесятивосьмилетний сын заменил его, исполняя при дворце ту же службу.

Порывшись в памяти, старик обещал с помощью сына, которому доверял как себе самому, отыскать ход. Насколько он мог вспомнить, этот ход был шириною в туаз, а высотой футов в восемь-девять.

Таким образом, статуи и картины вполне могли там пройти.

Старику было приказано взяться за поиски и доложить королеве, как только подземный ход будет обнаружен.

Через полчаса он вновь поднялся в покои королевы сообщить, что нашел внутреннюю дверь. Его сын теперь ждал только приказа королевы, чтобы открыть ее; впрочем, это было не так просто, если принять во внимание, что никто, разумеется, понятия не имел, куда подевался ключ.

Королева не желала, чтобы кто-нибудь узнал, что ведется обследование подземного хода. Вместе с тем ее собственное участие в этом слишком явственно говорило бы о чрезвычайной важности происходящего. Поэтому разведать ход взялась я.

И вот, взяв факелы, мы отправились — старик шел впереди, я следовала за ним.

Подземный ход сообщался с дворцовыми подвалами; вход в него был скрыт рядом пустых бочек, которые рассыпались в прах, едва лишь до них дотрагивались, так как стояли там, вероятно, уже три четверти века.

Я приказала слесарю открыть дверь, что не обошлось без некоторых затруднений, поскольку ржавчина проела и замок, и петельные крюки.

Наконец дверь уступила.

Когда пришла пора войти в этот темный и смрадный проход, я почувствовала, что смелость мне изменяет; казалось, что, ступая по этой липкой грязи, я рискую натолкнуться на каких-нибудь самых невероятных гадов.