Дорога Славы (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 81

— Тогда тебе лучше отправить его домой, и пусть твоя семья позаботится о нем.

Джим с норовом посмотрел на Френка.

— Я не сделаю этого. Я не могу!

— Что же ты будешь делать?

— Не знаю. — Он задумался. — Я ничего не буду делать. Я буду хранить его тайно. Хове даже не узнает, что я держу его.

— Ну… твоя затея может провалиться, если кто-нибудь донесет на тебя.

— Я не думаю, чтобы кто-то из ребят был бы на это способен. Они вернулись в свою комнату и попытались удалить краску со своих масок. Это не принесло успеха; краска въелась в пластик, и они только размазали ее по респиратору. В это время в дверь просунулась голова студента. Его звали Смит.

— Вы уже очистили свои маски?

— Как? Это невозможно сделать; краска впиталась.

— Не вы первые обнаружили это. Но, по доброте моего сердца и с готовностью быть полезным обществу, я могу покрасить ваши маски в естественный цвет — по четверти кредита за маску.

— Кажется, в этом есть смысл, — согласился Джим.

— Вы согласны или нет? Скорее, меня ждет народ.

— Смит, ты мог бы продавать билеты на похороны своей бабушки. — Джим отдал ему четверть кредита.

— Это неплохая мысль. Как ты думаешь, какую мне запросить цену? — Он достал кисть и краску и быстро закрасил великолепную расцветку, используя краситель, который был немного светлее, чем темно-коричневый оригинальный оттенок. — Вот! Это высохнет за пару минут. Как ты, Саттон?

— Ладно, пиявка, — согласился Френк.

— Не слишком ли много ты говоришь о своем благодетеле? Вместо того чтобы идти на свидание к девочкам, я растрачиваю мою драгоценную субботу, помогая вам. — Смит быстро разделался с маской Френка.

— Ты хочешь сказать, расходуешь свое время, чтобы собрать деньги для своего свидания, — поправил Джим. — Смит, что ты думаешь о новых правилах, которые выдумал директор? Должны мы подчиняться или поднять крик?

— Крик? Зачем? — Смит собрал свои инструменты. — На каждом пункте можно сделать прекрасный бизнес, если у тебя хватит ума это понять. Когда возникнут затруднения, ищите Смита — специальная служба работает в любое время. — Он остановился в дверях. — Только не упоминайте о билетах на похороны моей бабушки; она захочет провернуть это сама, прежде чем перекинется. Бабуля очень проницательная девочка, если дело касается кредитов.

— Френк, — заметил Джим, когда Смит ушел, — в этом парне есть нечто такое, что мне не нравится.

Френк пожал плечами.

— Он выручил нас. Сдержи свои чувства и пойдем исправлять список наказанных.

— Хорошо. Он напомнил мне, как Док говорил: “Каждый когда-либо написанный закон раскрывает новые пути к взяточничеству”.

— Я бы не сказал, что это неизбежно. Идем.

Перед кабинетом директора Школы они увидели длинную очередь ожидающих. В конце концов, в очередной группе из десяти человек, они вошли в кабинет. Хове быстро осмотрел каждую маску и начал читать нотацию.

— Молодые джентльмены, я надеюсь, что это послужит вам уроком не только в аккуратности, а и в расторопности. Увидев на доске объявлений новое распоряжение, вы, каждый из вас, должны были сразу идти готовиться к проверке. Я хочу, чтобы вы поняли: раскрашивая свои лица, вы далеко перешли границы ребячества и неуемной дикости. Я расцениваю это как оскорбление.

Он остановился и удостоверился, что его внимательно слушают.

— Я не вижу причин, вызывающих такую грубость и вульгарность в манерах колонистов, но, как глава этого учреждения, я хочу видеть, что любые недостатки будут исправлены. Вы не в колонии, и поэтому все предметы в ваших комнатах должны лежать на своих местах. Первая, а возможно и единственная, цель воспитания — это становление характера, но характер может быть выработан только через жесткую дисциплину. Я льщу себя надеждой, что хорошо справлюсь с поставленной задачей, так как прежде чем попасть сюда, я имел двадцатилетний стаж преподавательской работы в Военной Академии Скалистых Гор. Превосходная школа, школа, которая выпускала МУЖЧИН.

Он снова сделал паузу, давая слушателям проникнуться его словами. Придя сюда, Джим был готов выслушать все без пререканий, но высокомерные слова школьного учителя и особенно его намеки на то, что хуже колонистов никого не может быть, постепенно завели его.

— Мистер Хове! — громко сказал он.

— Да? Что?

— Это не Скалистые горы; это Марс. И здесь не Военная Академия.

За короткое время на лице мистера Хове промелькнули удивление и гнев, переросшие в ярость, что, казалось, могло привести его к параличу. Немного сдержав себя, он спросил сквозь зубы:

— Как тебя зовут?

— Мэрлоу, сэр. Джеймс Мэрлоу.

— Было бы гораздо, гораздо лучше для тебя, Мэрлоу, если бы здесь была Военная Академия. — Он повернулся к остальным. — Все могут идти. Наказание в выходной день отменяется. Мэрлоу, останься.

Когда все ушли, Хове сказал:

— Мэрлоу, в твоих словах самое оскорбительное — что самоуверенный и наглый мальчишка, неблагодарный выскочка, не знает своего места. По милости Компании вы получаете прекрасное воспитание. Это просто неприлично — пускать дешевые остроты в адрес человека, которого Компания поставила следить за вашим обучением и благополучием. Ты понял это?

Джим промолчал.

— Ну ладно! Будь откровенным, парень — признай свою вину и извинись. Будь мужчиной!

Джим продолжал молчать. Хове барабанил пальцами по столу.

— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Иди в свою комнату и подумай над этим. В твоем распоряжении все выходные.

Когда Джим вернулся в свою комнату, Френк восхищенно посмотрел на него и покачал головой.

— Парень, ох, парень, — сказал он, — ты был безрассуден.

— Но ему надо было сказать.

— Конечно, надо. Но какие у тебя теперь планы? Перережешь себе горло или уйдешь в монастырь? Старик Хове теперь не будет спускать с тебя глаз. В сущности, жить рядом с тобой становится небезопасно.

— Черт возьми, Френк, если тебя это не устраивает, можешь поискать другого соседа.

— Полегче, полегче! Я не убегаю от тебя. Я буду с тобой до конца. “Улыбаясь, мальчик упал мертвым”. Я рад, что ты все высказал ему. Сам я не смог бы этого сделать.

Джим бросился на свою кровать.

— Не скажу, что мне очень нравится это место. Я не люблю, когда мне выкручивают руки и насмехаются надо мной, словно я бесчувственный чурбан. А теперь еще добавилось это. Что мне делать?

— Будь я проклят, если знаю.

— Это было прекрасное место, когда здесь был старик Стибен. Мне даже нравилось здесь.

— Стибен был хороший. Все, что ты МОЖЕШЬ сделать, Джим, это заткнуться и надеяться, что он все забудет.

— Послушай, мало кому нравятся эти нововведения. Возможно, если мы поднимемся все вместе, мы сможем что-нибудь изменить.

— Ничего подобного. Ты был единственный, у кого не дрогнула кишка, чтобы высказаться. Ерунда. Даже я не поддержал тебя — а я согласен с тобой на все сто процентов.

— Ладно, будем отправлять письма родителям?

Френк покачал головой.

— В письме не расскажешь всего — разве что самую малость. Затем ты окажешься в пиковом положении, вроде подстрекательства к бунту или другой подобной чепухи. Во всяком случае, — продолжал он, — что ты сможешь сказать в письме? Что ты готов отрезать себе палец и этим доказать, что мистер Хове сделал что-то такое, на что он не имел права? Я знаю, что может ответить на это мой старик.

— Что он может ответить?

— Он много раз рассказывал мне о школе, в которую он ходил на Земле, и о том, какое это было суровое место. Я думаю, он даже немного гордится этим. Если я скажу ему, что Хове не разрешает нам хранить печенье в своей комнате, он просто рассмеется надо мной. Он скажет: “Френк, поверь мне, это неприлично держать продукты в комнате”. Вот и все.

— Да, конечно. Я знаю это. Попробуй сказать такое моему старику. Все, что мы можем открыть им, — незначительные факты наподобие этого. Прежде чем мы сможем убедить родителей сделать что-то, у нас должно произойти нечто более ужасное.