Царица амазонок - Фортье Энн. Страница 11

– Я только половина сестры. Может, именно поэтому у меня нет твоей храбрости; будь у меня твой отец, я, может быть, получила бы такое же сердце охотницы, как у тебя.

– Не говори так! Отцы приходят и уходят, но мир вокруг остается прежним. И как нет такой вещи, как половина сердца, так не может быть и половины сестры.

– Наверное, – пробормотала Лилли. – Но я что-то не уверена, что когда-нибудь снова буду улыбаться.

– Ну а я уверена, – ответила Мирина, прижимаясь подбородком к макушке Лилли. – Помни, что та, которая не боится встретиться со львом, сама становится львом. Мы победим этого льва и будем улыбаться снова.

– Но львы-то не улыбаются, – тихонько сказала Лилли, не выпуская из рук мешка.

Мирина зарычала и принялась покусывать сестру за шею, пока наконец обе не захихикали.

– Так мы его научим!

Вот уже десять дней, как Мирина и Лилли шагали вдоль реки.

Теперь у них было сколько угодно воды, однако земля по обе стороны от них оставалась сухой и бесплодной. Когда Мирине удавалось найти какое-нибудь растение, выглядевшее более или менее съедобным, она сначала долго жевала его лист или стебель, а потом выжидала некоторое время, чтобы понять, как именно оно подействует на ее желудок, и лишь потом предлагала попробовать Лилли. А там, где слабый поток превращался в небольшой водоем, Мирина останавливалась в надежде выловить из него какую-нибудь рыбешку.

В особо жаркие дни один-два зверя могли неосторожно приблизиться к воде среди бела дня, чтобы напиться, и благодаря луку и нескольким оставшимся у нее стрелам Мирина обычно обеспечивала себе и сестре мясной ужин или обед. В такие минуты они понимали, что жизнь потихоньку возвращается в прежнее русло.

Какими же пустяковыми казались им теперь все прошлые трудности и неудачи! И какими важными виделись все маленькие радости… Покой домашнего очага, мелкие тревоги и сплетни… Все это сливалось в один яркий и счастливый сон – целый мир, живший теперь только в их памяти.

Поскольку обе они родились и выросли в деревне Тамаш, именно ее девочки считали своим домом. И когда другие дети обзывали Мирину и Лилли чужаками, их мать всегда списывала это на детское неведение.

– Они просто думают, что женщине не пристало иметь детей от разных мужчин, – обычно говорила она, со вздохом закатывая глаза. – Им и в голову не приходит, что их настоящими отцами могут быть совсем не те, кого они таковыми считают.

О матери говорили не только как о распутнице, всех также настораживало ее таинственное искусство разбираться в травах и кореньях. Но хотя деревенские женщины могли целыми днями сплетничать о матери, как только кому-нибудь случалось заболеть, страдалец первым делом бежал именно к ней, моля о лекарстве.

Не раз и не два старейшины приходили в их хижину, в нарядных одеждах, с резными посохами, и просили Таллу бросить ее странные искусства. Но она лишь отрицательно качала головой, прекрасно зная, что жены этих самых старейшин ни за что не позволят изгнать ее из деревни. Мирина хорошо помнила, как однажды ее мать задела деревенского старосту:

– Ты думаешь, я налагаю проклятие на твою маленькую одноглазую птичку? Ну, может быть, если бы ты не сидел на ней целыми днями, болтая всякую ерунду, она бы налилась новым весом?

Но даже самые неприятные моменты выглядели прекрасными в их памяти. Грубости были забыты, долги прощены; Мирина с изумлением замечала, с какой легкостью смерть стерла все обиды, оставив в ее памяти целую деревню мелочных людей очищенной от грехов и добродушной.

В их монотонном путешествии сестры все чаще возвращались к немногочисленным радостным воспоминаниям, как будто от повторения они становились только лучше.

– Как сейчас вижу, – обычно говорила Лилли с легким смешком, – мама пытается поймать старого петуха… Ох, как же она сердилась! А все эти безнадежно влюбленные в тебя парни, которые боялись даже улыбнуться тебе…

Мирина никогда не поправляла сестру, когда та заводила подобный разговор. Она просто смеялась вместе с ней и позволяла Лилли бродить в воображаемом прошлом как можно дольше. Она ведь знала, что настоящее вернется слишком скоро.

На одиннадцатый день их путешествия русло реки разделилось, превратившись в дельту, и теперь наконец Мирина заметила отчетливые признаки присутствия людей. Узкие каналы, вырытые для орошения, тянулись вокруг, точно паутина, но ни капли воды не текло по ним к полям. Земля здесь была такой же иссушенной, как у них дома, и нигде не видно было ни одного хозяйства.

– В чем дело? – спросила Лилли, немного испуганная долгим молчанием сестры.

– Все в порядке.

Мирина постаралась придать своему голосу бодрости, хотя в душе ее с каждой минутой нарастала тревога. Куда бы она ни кинула взгляд, везде видела лишь брошенные впопыхах инструменты и опустевшие полосы пастбищ. Единственными живыми существами вокруг были тощие вороны, кружившие в небе. Но куда же подевались люди?

– Тсс! – Лилли внезапно вскинула руку. – Ты это слышишь?

– Что?

Мирина слышала только птичьи крики.

– Голоса… – Лилли повернула голову в сторону. – Мужские голоса.

Преисполнившись надежды, Мирина забралась на самый большой камень, чтобы оглядеться. Впереди она заметила береговую линию и полоску воды и тут же испытала громадное облегчение.

– Там море! – воскликнула она. – Оно огромное… как и говорила мама.

В их деревне никто, кроме матери, никогда не видел моря. Однако старики, сидя в тени большого дерева, частенько о нем говорили. Оно большое и синее, твердили они, рассеянно отгоняя мух, и очень опасное, и на его далеких берегах стоят города, полные опасностей и страдания, города, битком набитые злобными чужеземцами…

Их мать всегда смеялась над подобными речами, напоминая дочерям, что мужчины всегда склонны отвергать то, чего не понимают.

– В городе ничуть не больше зла, чем в деревне, – объясняла она, отмахиваясь от стариковской болтовни перепачканной в хлебной муке рукой. – На самом деле там люди куда менее завистливы, чем здесь.

– Но тогда почему ты оттуда ушла? – спрашивала Мирина, посыпая мамины руки мукой. – И почему мы не можем туда вернуться?

– Может быть, когда-нибудь мы и вернемся туда. Но пока что богиня желает, чтобы мы оставались здесь.

Однако обмануть Мирину ей не удалось. Дочь прекрасно знала, что ее мать умалчивает о чем-то, что касалось богини Луны. Но как бы она ни формулировала вопросы, ей никак не удавалось услышать тот ответ, на который она надеялась. Ее мать просто повторяла:

– Мы ее преданные служанки, Мирина. Богиня всегда будет с нами. Никогда не сомневайся в этом.

Когда сестры уже пробирались сквозь густой кустарник, росший вдоль устья реки, Мирина обнаружила, что море больше похоже на болото. Высокий тростник торчал прямо из воды, и не видно было хотя бы маленьких волн на ее поверхности.

– Мне это не нравится, – заявила Лилли в какой-то момент, когда сестры очутились по колено в грязи и скользких морских водорослях. – А что, если тут водятся змеи?

– Не думаю, что они тут есть, – солгала Мирина, прощупывая дно древком копья. – Змеи не любят открытую воду.

И в то же мгновение звук чьих-то голосов заставил сестер замереть на месте.

– Вот, это как раз то, что я слышала! – прошептала Лилли, в страхе прижавшись к сестре. – Ты их видишь?

Мирина осторожно раздвинула тростник копьем. Сквозь путаницу зеленых стеблей она рассмотрела маленькую лодку, в которой сидели трое рыбаков. Они были слишком заняты своими сетями, чтобы заметить сестер, и Мирина тут же решила, что это люди работящие, а потому им можно доверять.

– Идем!

Она потянула Лилли за собой, спеша выбраться на открытое место прежде, чем лодка исчезнет из виду. Мысль о том, чтобы провести еще одну ночь на пыльном речном берегу или вот в этих зарослях, где полным-полно насекомых, ужасно пугала ее. Куда бы ни направлялись эти трое рыбаков, они с Лилли отправятся с ними.