Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 63

— И колоды. И… присмотрись внимательно — видишь ямы? Там лежат трупы.

— Что это? — спросил я. — Там был бой?

— Нет, еще недавно эта низина была у нас в тылу. Это место называется Долина справедливости. Только никто ее так не называет. Ее мы называли долиной казней или низиной смерти. Здесь казнили дезертиров и других преступников. Даже моего бывшего комроты Шундарая… казнили. Так что вы не думайте, что мы здесь играем в футбол с перерывами. Если вы совершите преступление, то кончите жизнь в долине казней. И казни бывают плохими. Здесь и четвертуют, и вешают, и расстреливают. И от этого зависит, кем ты родишься завтра.

— Я уже родился, — сказал Цыган, вовсе не испуганный и не подавленный видом этой низины.

— Я имею в виду перерождение, — сказал Коршун. — Вам еще не объясняли?

Я отрицательно покачал головой.

— В штабе они все с ума посходили. Они думают, наверное, что если вас из газа вытащили, то вы помните о перерождении. Ну ничего, сегодня будет патер-лама, он придет, чтобы освятить новые окопы.

Это сообщение никого не удивило.

— А дальше что? — спросил Ким. — Вон там, справа от низины казней?

— Там был наш лазарет, полковой лазарет.

— И что?

— Когда ублюдки наступали, они перебили раненых и докторов, а санитарок увели.

— Зачем? — спросил Цыган.

— Зачем наших женщин уводят? Чтобы измываться. Вот зачем.

— А почему вы отдали лазарет? — спросил Ким. — Почему вы не вывели их в безопасное место?

— В тот момент я был далеко. Если бы знал… но я же не могу все знать!

Коршун почти прокричал последние слова. И я понял, что гибель лазарета связана у него с личной бедой. Может быть, там добили его друга, может быть, среди санитарок у него была девушка… я это узнаю, время будет.

— Мы отступили, — сказал Коршун. — Людей мало. И воздушных шаров нет, чтобы на разведку полететь. Они прорвали наш фронт. Но теперь мы накопим сил и отберем эти позиции.

— Тех, кто погиб, не вернешь, — сказал я.

— Все бывает, — сказал Коршун.

— А новый лазарет будет? — спросил я.

— Его в безопасном месте устраивают, — сказал Коршун. — Впрочем, нам некуда дальше отступать.

Коршун обернулся.

Я обратил внимание, какой изысканной работы рукоять его меча, а металлические ножны украшены чеканкой, чуть напоминающей скифский звериный стиль.

— Я точно не знаю, где будет лазарет. Но, наверное, вон там, за грядой. Иначе бы мы увидели.

— А можно туда будет сходить? — спросил я.

— Это зависит от того, сколько времени осталось до боя, — сказал Коршун. — Черт их знает. Обычно промежутки стандартные — но бывает, несколько дней проводим без боя, а порой два боя в день. Разве угадаешь?

— И никакой системы?

— Есть система, мы с Шундараем обсуждали… Но она нарушается. Может, нарочно.

— А кто решает?

— Черт его знает! Штаб фронта! Или Господь Бог!

Коршун не стал продолжать эту тему, он рассматривал тылы. Отсюда, сверху, я смог рассмотреть скопление сараев и пакгаузов, в которых была наша учебка, и даже переплетение рельсов, схожих издали с рассыпанной по земле связкой прутьев. Мне было ясно, что этими рельсами давно не пользовались, и на путях было пусто, — впрочем, вдали я разглядел несколько платформ, но не был в том уверен, потому что по земле полз бесконечный, светлый, но не белый, мышиный туман, и даль скрывалась в его пелене. Когда Коршун сказал нам, что там, за туманом, за станционными путями, и лежит столица, то пришлось признаться, что, пока не распогодится, мы города не увидим и мне не удастся сделать никакого вывода о том, что за город мы так отчаянно защищаем и считаем своей родиной.

— С нами была девушка, — сказал я. — По приезде ее от нас отделили — как вы думаете, куда она могла попасть?

— Я думаю, что они срочно новый лазарет делают, — сказал Коршун. — Ведь начнется боевое время, а мы вообще без лазарета, так у нас даже легкораненые помрут от заражения.

— А где этот лазарет будет?

— Где-то поблизости, — ответил Коршун.

— Но можно будет узнать?

— Все можно будет узнать. Потом мы к Дыбе завалимся, посидим, надо же как-то познакомиться, поговорить. Дыба может знать.

— Это командир батальона? — спросил Ваня.

— Вот именно.

Я еще раз посмотрел назад, где в тумане скрывались рельсы, где был лазарет, Маргарита и сам город, куда мне хочешь не хочешь надо пробираться.

Можно считать, что мне повезло — я получил офицерский чин, возможно, это даст мне чуть большую свободу. Главное — пока, первое время, быть послушным и вне подозрений. Опасным для меня был не Коршун, а Шейн и майор-идеолог.

Но оказалось, что опасность разоблачения исходила от патер-ламы.

Когда мы спустились в широкую траншею, которая, видно, служила уже не первому поколению солдат, я утвердился в мысли, что мы попали в некое подобие Вердена — того поля сражения Первой мировой войны, которое множество раз переходило из рук в руки и где не осталось ни одного живого дерева, ни клочка земли, который не был бы перекопан воронками от снарядов и лопатками саперов.

Сколько же лет идет эта война?

Какой-то давно читанный фантастический роман о бесконечной третьей мировой войне возник в памяти, но я никак не мог вспомнить деталей. Только помнил я, что сначала они сражались, используя танки и самолеты, потом кончилось топливо, кончились патроны, были уничтожены все заводы, да и знающих людей не осталось. В конце книги враги уже дерутся дубинками, душат друг друга голыми руками… но война никак не может закончиться.

Ясно, что образ, придуманный писателем, гиперболизирован. Но ведь в принципе это же происходит и здесь.

И две последние платформы на пустых проржавевших путях, пакгаузы и станционные здания без крыш — разве это не вещественное выражение той страшной сказки?

Я должен попасть в самое сердце этого мира, понять, что же происходит, и главное — разыскать и освободить Маргариту, которая потеряла из-за меня своего любимого мужчину.

— Пошли дальше, — сказал Коршун. — Я покажу вам расположение взводов. Пора приживаться!

Оказывается, у меня был свой блиндаж — квадратная яма глубиной два метра, для меня и моего помощника. В помощники мне Коршун выделил ротного старшину Мордвина.

У длинной траншеи, в которой можно было проходить не сгибаясь, нас встретил здоровый мужик на деревянной ноге — ну точно как стивенсоновский пират, только без попугая на плече.

Его звали Мордвином. Он и провел меня в мой взвод, а Коршун занялся Кимом.

Мой штаб, или, вернее, моя нора, был подметен, у стены стояла лежанка, покрытая одеялом. У другой стены находилась еще одна лежанка, но уже без одеяла, на которой должен был спать Мордвин.

В моей яме еще стоял колченогий стол, под ножки которого не было смысла что-либо подкладывать — они просто были заглублены на разную глубину в твердый земляной пол блиндажа. Простите, но офицерам унизительно таиться в яме, так что я назвал свою яму блиндажом. Наконец, рядом с лежанкой стоял старый сундучок.

Затем Мордвин загнал ко мне в яму весь мой взвод. Четыре человека, усталых и грязных до умопомрачения, зато вооруженных до зубов, были остатками взвода, уцелевшими после последнего боевого времени.

Еще шесть человек я получил из меховского пополнения, но об этом я никому не смел сказать, так как мои подчиненные были убеждены, что их родина лежит в тылу. А я знал, что там Меховска нет.

Солдаты расселись на полу, я сел на лежанку, и тут пришел сам господин патер-лама. Он действовал в области идеологии, но на более абстрактном уровне, чем майор-идеолог.

Патер-лама оказался мелким старикашкой с бородкой, как у Хо Ши Мина, и лысеньким до стеклянного блеска. Лысину он скрывал под оранжевым колпаком, правда, она была такой скользкой, что колпак постоянно съезжал с нее, и тогда в глаза бил лучик от невероятно отполированной поверхности.

Наверное, он был лысеньким с детства или с юности, у него никогда ничего не получалось с женщинами, они начинали сразу смеяться и не разрешали себя трогать руками.