Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 67

— Ну теперь пойдешь со мной? — спросил Ким.

— Как договорились, — сказал я.

Мы выбрались из канавы и снова пошли по траншее, которая вела в тыл.

— Так ты тоже Риту не помнишь? — спросил я Кима.

— Ты эту имеешь в виду? — Он показал в сторону госпиталя.

— Вот именно. Ведь когда мы были в рефрижераторе, ты ее еще узнавал. Значит, нашей памятью они занялись уже здесь.

— Не говори загадками, — сказал Ким.

Мы шли по траншее, и нам никто не встретился. Наверное, отдыхали перед боем в своих ямах.

— Мне любопытно понять, — сказал я, — что сохранилось в твоей голове, а что пропало.

— Я улицу помню, на которой я родился.

— И какая это была улица?

— Обыкновенная улица… — Он сделал усилие, вспоминая, как она называлась. Потом сказал: — Пушкинская улица. Точно помню. Пушкинская. — Он обрадовался, что вспомнил. — Теперь нам легче будет найти.

— А ты и город забыл? — спросил я.

— Почему. Помню… Сейчас выйдем наверх, посмотрим и сориентируемся.

Он был прав — вскоре траншея кончилась, и нам пришлось выбираться наверх. Мы оказались на длинном холме, словно насыпи братской могилы. Левее, ближе к реке, в низине, сколачивали помост. Рядом была яма и лежал столб с перекладиной.

— Все это очень похоже на виселицу, — сказал я.

— Да кончай ты! — рассердился Ким. — Ну кому здесь нужна виселица?

— Виселицы, мой друг Горацио, — сказал я, — самое распространенное украшение тыловых областей Войска Донского.

— Цитируешь?

— А ты и грамотный притом?

— А почему я должен быть неграмотным? — удивился Ким.

— Может, ты и в школе учился?

— И в техникуме, — сказал Ким.

— В каком?

Вот этот вопрос натолкнулся на заслонку в его мозгу. До того он отвечал как бы автоматически, как в рассказе Чапека, — там следователь допрашивает свидетеля по аналогии: Лицо? — Нос! — Нос? — Горбатый… — Труп? — Яма. — Забор?.. И так далее.

Но когда я спросил о техникуме, должна была включиться часть мозга, отвечающая за сознательную деятельность. А она была блокирована.

Я посмотрел вперед. Перед нами плыла легкая мгла. Но сквозь нее, как только она чуть рассеялась, я увидел очертания города. Смотри-ка, он есть на самом деле! Я уж думал, что он — выдумка, чтобы подольше продержать нас в этой Боснии.

— Вот и пришли, — сказал я, показывая на город.

— Сколько до него идти? — спросил Ким.

— Может, тут трамваи ходят? — предположил я.

— Нет, тут уже давно ничего не ходит, — сказал Ким. — Помнишь, нам майор-идеолог говорил?

Я не помнил, чтобы майор нам говорил нечто подобное. Но, может быть, сила его убеждения и заключалась в том, что разные субъекты его обработки слышали различные тексты?

— А что он еще тебе рассказал? — спросил я.

Мы стояли на возвышенности и старались угадать строения сквозь подвижную мглу.

Ближе к нам поднимались дома окраины — в основном невысокие, старые, хотя справа был виден более или менее современный район, из скучных блочных корпусов. Центр города скрывался во мгле, даже в ясную погоду вряд ли мы смогли бы что-то разглядеть на таком расстоянии.

Я глядел вдаль и в отличие от Кима, который был убежден, что видит родной город, понимал, что скопище домов, путаница улиц, вывески магазинов, цветы на окнах, светофоры или знаки переходов — все это ко мне не имеет никакого отношения.

— Ты чего смотришь? Не видел раньше? — спросил Ким.

— Отсюда не видел, — сказал я.

— Пожалуй, и я отсюда не видел, — вдруг согласился Ким.

— А что в центре? — спросил я моего спутника.

— Там? Там конторы всякие. Ты же знаешь!

— Нет, не знаю. В жизни не был в том городе.

— Ну ладно, Седой, кончай трепаться, — обиделся Ким. — Ты что, иностранец, что ли?

— А разве мало у нас городов? — спросил я. — Страна большая, я из другого города.

— Из другого? — Как ему было трудно впитывать разрушительные мысли! В него ввели понятие — «город», которое равно понятию «родина». Но множественность городов не позаботились предусмотреть, потому что не думали, что среди новобранцев окажется подлец и провокатор — то есть ваш покорный слуга.

— Пошли дальше? — спросил я.

— Пошли. А то накроют нас — так я и не повидаю своих. А знаешь, как хочется перед боем увидать родные пенаты!

— Кого ты имеешь в виду?

— Пенаты — ну, значит, свою улицу, дом, свои места. Места — это пенаты.

— А я думал, что это древнеримские боги — хранители очага. Вроде наших домовых.

— Может быть, — сказал Ким и начал спускаться с пригорка.

И вовремя.

Я увидел, как в нашу сторону движется патруль.

Вот любопытно: никто не говорил мне, что это патруль, никто мне ничего не подсказывал. Почему же я почуял опасность в этих молодцах, одетых иначе, чем мы, — на них были длинные, чуть не до колен, кольчуги и военные каски. Металлические маски спускались с касок, как забрала шлемов… Как они называются? Кажется, личинами.

Патрульные шли не спеша, как-то лениво, у каждого в руке было по арбалету. Арбалеты были невелики и чем-то напоминали автоматы. Может быть, тем, как эти молодцы их несли. Небрежно, но привычно, так что в мгновение могли приставить к плечу и выпустить стрелу, не спрятанную в колчане, — мне издали было видно, что у этих арбалетов есть предохранители и стрелы лежат в ложах боевых машинок, готовые выстрелить.

Город был современным, каски на патрульных были современными, даже наши башмаки были более или менее современными, тогда какого черта здесь арбалеты? Запрет на употребление любого современного оружия? Значит, все же будущее?

Голову можно сломать!

Я дернул Кима вниз, и мы покатились обратно в канаву, из которой недавно вылезли.

Через секунду мы уже лежали на дне.

— Там патруль, — прошептал я.

— Но мы же ничего не делаем, — с сомнением ответил Ким.

— Товарищ лев не предупрежден, кого кушать, а кого нет, — прошептал я. — Они идут в этом направлении. Давай пойдем в сторону. Не хочется мне с ними встречаться.

Ким послушно побежал за мной в сторону низины, где возводили помост и виселицу.

— Мы здесь пройдем, — сказал я, выпрямляясь.

За солдатами, которые занимались производительным трудом, наблюдал человек в красном халате и колпаке — еще один патер-лама. Другой человек, в рубахе с закатанными рукавами, думаю, палач, сидел на чурбачке и строгал щепки. На растопку костра? Черт их тут разберет.

Наш путь к городу лежал мимо них, но я негромко сказал Киму:

— Не обращай на них внимания. Мы идем куда надо. Их это не касается.

Ким кивнул. Ему не нравились эти люди и их занятия.

— Что они делают?

— Насколько я понимаю, намереваются укреплять дисциплину в нашем боевом соединении.

— Чепуха какая-то, — сказал Ким. — Средневековье — если ты не шутишь.

— Сейчас проверим, — сказал я, решив рискнуть. Я подошел к солдатам, которые как раз устанавливали в яме столб с перекладиной наверху.

Один из солдат взглянул на нас, второй даже не обратил внимания — зато патер-лама заторопился к нам. Он был такой же худенький и лысенький, как наш, но на голову выше ростом.

— Скажи, служивый, — спросил я, — это все для своих или для наших смертных врагов?

— Не знаешь, что ли? — буркнул солдат.

Патер-лама поглядел на наши нашивки и строго, но не злобно закричал:

— Проходите, проходите, сержанты! На месте исполнения наказаний посторонним находиться запрещено.

— Простите, патер-лама, — сказал я жалким голосом, — но мы здесь недавно, и вот у меня с коллегой возник спор: правда ли, тут и ведьм жгут?

— Что за чепуха! — возмутился патер-лама. — Что за дикие суеверия! И еще боевые командиры! Нам опасны не ведьмы, плод воображения некоторых перетрусивших воинов, а настоящие предатели, трусы и дезертиры. Вот их мы не пощадим!

— Для них и сковородка найдется, — откликнулся палач, который строгал щепки.

— Спасибо, патер-лама, — сказал я.

Мы пошли дальше. И когда уже дошли до конца низины, патер-лама вдруг закричал нам вслед: