Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан. Страница 72

Я испугалась, бросилась бежать и блуждала по Лондону, пока не попала в какой-то переулок. Там было много народу — мужчины, женщины, дети. Дело было в субботу; ребята плясали, играли, бегали; женщины валялись на мостовой, мужчины дрались. Все были пьяны. Меня охватил страх. Вдруг кто-то потянул меня за платье: какой-то человек пытался привлечь меня к себе… Я снова убежала, разыскала то место, где осталась сестра, но ее там больше не было…

— Ваша сестра красива? — перебила Бланш, которую читатель, вероятно, уже узнал.

— О нет, мисс; из всех нас она одна дурна собой, у нее лицо в веснушках, как у отца.

— Вы голодны, милая?

— Нет, мисс, право, я не голодна, мне совсем не хочется есть. Не найдя сестры, я пошла к Темзе, но у меня не хватило решимости. Я долго смотрела на воду и колебалась, пока не рассвело. Мне так хотелось найти сестру! Я искала ее весь день, но безуспешно. Вот почему я вернулась сюда. Вы сами видите, мисс, мне нужно умереть…

— Нет, — сказала Бланш. — Слушайте! Вот ключ, вот карточка с моим адресом. Идите туда, скажите, что я вас послала. Меня зовут Бланш де Мериа. В моем столе вы найдете несколько сот гиней; я отдаю их вам с сестрой. Разыскать ее вам поможет Анна Демидова, которая будет завтра вечером в немецком клубе на Роуз-стрит. Расскажите ей о встрече со мной и о вашей жизни; она окажет вам всяческую поддержку. Вы не забудете то, что я вам объяснила?

Девушка нерешительно кивнула. Бланш подумала: сумеет ли Элен сама выполнить все, что ей велено сделать? К тому же, какая разница — часом раньше или часом позже? Она решительно взяла девушку за руку и повела ее по широким пустынным улицам в свою комнату на Шарлотт-стрит.

Когда Бланш зажгла свечу, Элен в ужасе отпрянула. Бланш, смертельно-бледная, как бы окаменевшая, была уже не от мира сего. Темзе оставалось лишь схоронить ее…

— О мисс, мисс! — воскликнула испуганная Элен. — Вы — из царства мертвых?

Не отвечая, Бланш велела ей съесть немного печенья и выпить два-три глотка вина.

— Теперь ложитесь, — сказал она, с материнской нежностью укладывая Элен в свою постель.

Разбитая усталостью, девушка заснула, а Бланш села писать. В длинном и грустном письме она просила Анну позаботиться об Элен и помочь ей найти сестру. «Обращаюсь к вам потому, что ухожу из жизни…» — так заканчивалось письмо.

Бланш разбудила девушку, объяснила ей, что за квартиру уплачено вперед и что Элен может жить здесь вместе с сестрой; Анна их не оставит.

Затем, поцеловав Элен, Бланш ушла. Эта несчастная мечтательница чувствовала, что не в состоянии больше жить. Полная презрения к себе самой, она понимала, что была недостойна любви Михайлова. Если б не это, Бланш смело продолжала бы его дело и пала бы лишь под ударами судьбы.

Город тонул в темноте. Бланш направилась к реке. Сейчас она шла, высоко подняв голову, так как знала, что смерть, подобно пламени, очищает все. На берегу не было ни души. Несколько мгновений она смотрела в черные воды Темзы, потом бросилась с моста.

XLIV. Графиня Болье

В Нуази [45] на улице Дез-Орм, есть красивый домик, окруженный благоухающей изгородью из боярышника и шиповника, в которой жужжат пчелы. Уличка эта тениста и тиха; на ней живут мелкие рантье. Среди однообразного чередования дач и палисадников тянутся аллеи нескольких парков.

В домике, о котором идет речь, поселилась необычайно кокетливая дама, графиня Олимпия де Болье, с горничной Розой и кухаркой. На вид графине можно было дать от двадцати до сорока лет; она в таком совершенстве владела искусством казаться молодой, что ее возраст не поддавался определению. Кожа ее была розово-белой, как лепесток лилии; она тщательно причесывалась, добавляя к своим волосам и чужие, и к ней обращались: «деточка», «мадемуазель» или же «мадам», в зависимости от того, на каком расстоянии от нее находились.

Горничная Роза являлась шедевром другого рода: служанка мольеровского типа, но в то же время вполне современная, любопытная, нахальная, болтливая и притом настолько же рассудительная, насколько ее хозяйка была легкомысленна.

Круг знакомых графини был ограничен: несколько старых дев, подобострастно именовавших ее «госпожой графиней», и недавно окончивший семинарию аббат, которому она покровительствовала.

Графиня слегка напоминала газель; кое-кто находил в ней менее поэтическое сходство с козой.

Аббат раболепствовал перед нею: он имел обыкновение угождать титулованным дамам. Графиня, в свою очередь, привыкла почитать духовных особ. Поэтому оба все время обменивались изысканными любезностями, которые Роза иногда сопровождала язвительными замечаниями.

В тот день, когда читатели заглядывают в этот домик, кухарка, в нашем повествовании никакой роли не играющая, пожелала оставить свое место. Пришлось через бюро найма прислуги подыскивать новую. Явилось множество желающих. Роза уже выпроводила нескольких слишком неопытных или, напротив, чересчур развязных. Наконец она решила показать графине одну, более других достойную, по ее мнению, вести хозяйство. У этой женщины было печальное выражение лица; одетая просто, но изящно, она понравилась Розе.

Когда графиня и та, что претендовала на место кухарки, увидали друг друга, обе весьма удивились, но ничем не выдали своих чувств.

Графиня любила порисоваться. Томно растянувшись на кушетке, так чтобы ее лицо оставалось в тени, она спросила:

— Как вас зовут?

— Это ты, Олимпия! — воскликнула пришедшая. — Нечего разыгрывать передо мной графиню, милочка! Ведь я же — Амели! Если бы ты знала, как со мной поступил Николя! Что за скотина! Но он дал тягу. Нет такого преступления на свете, какого бы он не совершил!

Растерявшись от этого потока слов, графиня замахала руками. Роза сочла уместным скромно удалиться, предварительно, однако, проверив, заперты ли все шкафы и окна. Затем она вышла, чтобы подслушивать за дверью.

— Что означает эта сцена? — спросила графиня, волнуясь, но напуская на себя важный вид.

— Однако и устроилась же ты, милочка! Здорово! Шикарная обстановка!

Амели с интересом осматривалась кругом.

— Но я не знаю вас! Я не знаю вас! — повторяла Олимпия.

— Полно, полно, не ври! Ты меня отлично знаешь. Да разве я мешаю тебе прикидываться графиней? Я сама была одно время графиней Амелией де Санта-Клара!

Олимпии стало дурно. Она побледнела, голова и руки ее бессильно повисли.

— Вот те раз! — воскликнула Амели. — Чем это я так ее доняла? Я, кажется, выражалась вполне прилично!

Она подхватила Олимпию, уложила ее поудобнее на кушетке и постаралась привести в чувство.

— Прости, милочка, что я тебя расстроила! Видишь ли, я около двух месяцев жила у одной дамы, госпожи Руссеран; мне посчастливилось спасти ее дочь; потом я расскажу тебе об этом подробно. Но когда мне понадобилось съездить в Париж, меня опять засадили: Николя, этот изверг, все время забывал вычеркнуть мое имя из списков имеющих билет. Я провела две недели в Сен-Лазаре и вышла оттуда благодаря этой самой даме. Она же дала и рекомендацию, чтобы помочь мне найти место. Правда, деньги у меня пока есть, но я не хочу оставаться одна, мне будет скучно. Госпожа Руссеран уезжает за границу с дочерью и звала меня с собой, но мне не хочется покидать Париж, я его люблю…

Тараторя без умолку, Амели прыскала на Олимпию всеми душистыми эссенциями, какие попадались ей под руку.

— Боясь опять попасть в тюрьму, я решила поступить куда-нибудь в услужение. Мне сказали, что одинокая старая графиня ищет кухарку, вот я и пришла…

При слове «старая» Олимпия испустила такой пронзительный визг, что вбежала Роза.

— Что случилось? Что вы ей сказали?

— Ничего особенного. Это никого не касается, кроме нас, — ответила Амели.

Роза улыбнулась — она все слышала.

Олимпия, забыв, что только что у нее готовы были хлынуть слезы, разразилась смехом. Лед был сломан, и старые подруги обнялись. Потоком полились жалобы: с одной стороны — на Николя, с другой — на де Мериа.