Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред. Страница 69

— Поехали, — сказала она мужу.

— Хорошо, — ответил Арт. — Только я к ней заходить не буду. Н–н–не хочу я ее видеть.

— Где ваша машина? — спросила она у Джима.

— Там, на улице. Сейчас подгоню.

— Не надо, — покачала она головой. — Я прогулялась бы. Пешком пройтись хочется.

Они пошли втроем по Филлмор–стрит, мимо магазинов и баров.

— Что она преподает? — спросил Джим.

— Это моя учительница по домоводству, — ответила Рейчел. — Мы с ней иногда встречаемся — поговорить.

Она пнула ногой бутылочную пробку, и та прокатилась по асфальту в канаву.

— Вы извините, что я такая, — сказала она, опустив голову.

— Ты н–н–не виновата, — ласково коснулся ее Арт и стал объяснять Джиму: — Это я виноват. Ей не нравится, что я с этими п–п–парнями вожусь — боится она. Но я с ними завязал, ч–ч–честно.

— Да я не против — дружи себе. Просто они ведь могут…

Рейчел замолкла.

— Она думает, что они затеяли какую–то п–п–пакость. Послушай, — обратился Арт к жене и резко притянул ее к себе. — Все, я больше в этом не участвую, понимаешь? Это был последний раз.

Они подошли к машине Джима. Он отпер дверь и открыл ее перед ними.

— Дорогая, наверное, — предположила Рейчел.

— Чересчур дорогая, — ответил он.

Они полезли было на заднее сиденье, но он сказал:

— Мы все поместимся впереди.

Закрыв двери, он дал задний ход и влился в поток автомобилей. Рейчел и Арт, склонившись друг к другу, едва слышно что–то обсуждали между собой.

— Знаете, она передумала туда ехать, — сообщил Арт и спросил у жены: — А к–к–куда тогда хочешь?

— Помнишь, куда мы все время плавать ходили?

— Т–т–тебе нельзя плавать.

— Знаю, — сказала она, — но помнишь, мы ходили в бассейн, там, где зоопарк Флейшхакера [62]? Можно просто пойти, посидеть. Там, наверное, хорошо.

Повернув налево, он поехал в направлении зоопарка Флейшхакера.

— С–с–спасибо вам большое, — сказал Арт.

— Мне самому приятно, — ответил Джим, и это было правдой.

— Вы там бывали? — спросила Рейчел.

— Гулял раньше — по Парку, по возможности старался выбираться.

— Парк — это дальше, — сказала она. — Там тоже хорошо.

Ее, похоже, отпустило. Она выпрямилась и смотрела в окно на дома и машины. Асфальт отражал яркий июльский солнечный свет.

— Как малыш, хорошо? — спросил Джим.

— Хорошо, — сказала Рейчел.

— Армия, как я понимаю, теперь вам не грозит?

— Что вы, Арта могут забрать, — ответила она. — Ему даже успели извещение прислать — и он пошел. Сказали, что годен. Только у него почки плохие — есть надо поменьше, особенно сладкого. А он не сказал им — забыл. Его чуть было уже не призвали, даже уведомление пришло, когда явиться нужно. Тогда я им позвонила. Пришлось мне идти, разговаривать с ними. Тогда его отпустили. Так что могли забрать — но теперь, наверное, уже вряд ли.

— Ты ведь не хочешь в армию, — сказал Джим, хотя это и так было понятно.

— Если придется, я п–п–пойду, конечно, — ответил Арт. — Только ведь войны нет никакой.

— Рано или поздно они до каждого доберутся, — сказала Рейчел. — Им просто нужно, наверное, зацепить человека, чтобы он у них всегда на крючке был. На всякий случай. У них там на каждого дело заведено.

— Кроме женщин, — уточнил Арт.

Солнце согревало своими лучами деревья, дорожки, посыпанные гравием, воду в бассейне. На берегу загорали подростки в плавках и купальных костюмах. Кое–где стояли пляжные зонтики.

Рейчел села на низенькие ступеньки, спускавшиеся к воде. Джим почувствовал себя в их компании каким–то долговязым стариком. Но, судя по всему, дела у них обстояли примерно так же, как и у него. И ему, и им было одинаково несладко.

— Давайте пройдемся, — предложила Рейчел. — Здесь так скучно.

Они пошли втроем от бассейна к зоопарку. Рейчел отстала. Обернувшись, Джим и Арт увидели, что она в задумчивости стоит у проволочной клетки.

— Что там? — спросил Джим, вернувшись к ней.

— Я заставила пуму зарычать.

Животное возлежало на ветке искусственного дерева за решеткой. У него была массивная морда — скорее собачья, чем кошачья, с ощетинившимися короткими жесткими усами. Пума не удостоила людей даже взглядом.

— Побриться бы ей не мешало, — пошутил Джим.

— Вы на нее рыкните — она в ответ зарычит, — сказала Рейчел.

Они поплелись дальше.

Вдруг Рейчел спросила:

— Что же делать?

Джим растерялся.

— Да мало ли чем можно заняться.

— Нет, — покачала она головой. — Нечем. То есть не только сейчас, а вообще.

— Скоро у вас появится много дел. Когда малыш родится.

Но он и сам понимал, что это не ответ. Нужно было найти что–то получше.

— Главное в жизни человека — это работа, — сказал он. — И это нормально. Это то, на чем ты концентрируешься. Совершенствуешься, чем бы ты ни занимался. Узнаешь все больше. Нарабатываешь мастерство. В работе можно идти все дальше и дальше — и тогда это будет уже не просто работа, а что–то большее.

— По–моему, вы правильно поступили, — сказала Рейчел. — Что рекламу эту не прочитали.

— Да нет. Я просто устал. Нелады с Пэт доконали меня.

— Мы как раз в тот день с вами встретились, — припомнила Рейчел. — Это как–то с нами связано?

— Связано, — сказал он.

— Вы из–за нас расстроились?

— Да, странно как–то себя почувствовал.

— Значит, работа для вас не самое важное в жизни — вы готовы потерять ее ради чего–то другого.

— А почему ты меня тогда булочкой угостила? — спросил он.

— Потому что вы мне понравились. И мне захотелось вам как–то это показать. Ваша передача для нас много значила. Мы ее постоянно слушали. Вам можно верить. Если вы что–то говорили, это была правда. Вы поэтому не стали рекламу читать? В ней не все было правдой? Они ведь так иногда свой товар расхваливают — как будто он из одних достоинств состоит. А вы, наверное, посчитали, что если прочтете это, то все решат, что вы и сами так думаете, но вы–то знали, что так не думаете, знали, что это вранье, да? Когда я услышала, что вы отказались, то так и решила: поэтому вы так и поступили. Я знала: вы не будете читать того, во что сами не верите. Вы ведь нам всегда только правду говорили. А если бы врали, мы бы и слушать не стали вас.

— Ну, от парня за микрофоном не стоит так много ждать, — сказал Джим. — Я же только диджей, сижу себе музыку популярную кручу, чтобы время как–то убить.

— Хорошо, кого же нам тогда слушать? — возразила она. — Нас в школе всякой ерундой пичкали, в журналах мы то же самое читаем, в церкви все то же твердят. Какая–нибудь кучка старых теток из родительского комитета вечно учит нас жить. Но я уже давно все поняла. Им так выгодно, им так просто удобней. Может быть, удобнее всего будет, чтобы мы исчезли с лица земли? Ничего бы больше не просили, не хотели — перестали бы им мешать. Они всегда сумеют объяснить, почему они правы. Но постоянно долдонят про водородные бомбы, которые нужно будет сбросить на врагов. Надеюсь, если война начнется, им тоже от бомб достанется.

— В смысле нам, — сказал он.

— Нет, им. Что значит нам? Зачем нас бомбить–то?

— У нас тоже можно отнять жизнь.

— Мне все равно. Какая разница? Нас все равно впереди ничего не ждет.

Она медленно брела мимо клеток со зверями.

— Я тут в одной книге про женщин–переселенок читала. Сбивали себе масло, сами одежду шили.

— Ты бы тоже так хотела?

Она медленно и тяжело произнесла:

— Да кто этим теперь занимается?

И не поспоришь.

— Знаете, у меня есть знакомая девушка, еврейка, — сказала Рейчел. — Уехала в Израиль. Работала там на ферме. Жила в пустыне, на работу с ружьем ходила. Ели там все вместе, владели всем совместно, денег за работу не получали — они жили в этом, как его… Не помню, как называется. Еврейское слово. Что–то вроде коммуны. А до того она жила, как мы, юбку просиживала, транжирила время на всякую чепуху. Мы вместе ходили по субботам в кино — я, она и еще компания подруг, сидели, пялились на экран, фильм обычно был про любовь, понимаете, в конце славный парень и славная девушка оказываются вместе, он ее целует, и все замечательно. И у них там дом за городом, куча мебели и окно такое большущее в доме.