Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 25

— Оставь всё как есть, — сказал Афанасий. — Вернёмся, плёнку сдадим в лабораторию учёным. Пусть разбираются. — Он посмотрел на часы и улыбнулся:

— Скоро вечер. Стрелка на кашу. Пора подкрепиться.

— Вообще, Владимир Константинович, — сказал Николай, — снимай всё, что попадётся на пути. Вдруг это поможет раскрыть тайны гряды.

Глава одиннадцатая. ЗОВУЩАЯ В НОЧИ

— Бр-р, — передёрнул плечами от холода Лазутин и зябко поёжился в пуховом свитере. — От камней холодом тянет прямо-таки арктическим, а на дворе лето… Странная гряда.

— А ты, оказывается мерзляк, доктор, — с иронией проворчал Афанасий, отвязывая от рюкзака спальный мешок, готовясь ко сну. — Конечно, не тропики, но жить можно. От воды всегда холодит.

Николай поддержал Лазутина:

— Константиныч прав: странная гряда, если не сказать больше. Здесь всегда градусов на пять холоднее, чем на берегу: то ли от камней, то ли от чего другого.

— В прошлом году, — усмехнулся Афанасий, взглянув на Николая, — когда мы сбежали от Зага и скрывались здесь, ты не говорил, что холодно.

Николай широко улыбнулся:

— Нас согревала бутылка французского коньяка, которую ты умыкнул из каюты катера…

— Было дело под Полтавой, — рассмеялся Афанасий. — Знатный был пузырёк… Впрочем, — он сделал паузу, — у меня в качестве НЗ полная фляжка водки, специально для сугрева. Хочешь, доктор, налью:

- Премного благодарен, командир, за ваше отеческое отношение к рядовому составу, — съязвил Лазутин. — Но предпочту отказаться: на халяву не пью.

— О, какой мы принципиальный, — Афанасий оглушительно захохотал.

— Какой есть, — отрезал Лазутин, недовольный тем, что приходится спать на камнях под открытым небом. — Лучше бы палатку поставили. Не дай Бог гроза, дождь…

Афанасий задрал голову кверху — на небе сияли частые яркие звёзды.

- Ничего не предвещает непогоды: небо чистое.

- Будет дождь, — отозвался Николай, — спрячемся вон под тем козырьком, — он указал на гранитный карниз, нависший над площадкой сплошь усеянной крупными камнями с отстрыми краями, словно насыпанные из камнедробилки. — Так что, Константиныч, не боись…

- Эти неудобства, почтеннейший наследник поручика, — высокопарно заявил Афанасий, глядя как Лазутин возится со спальным мешком — и так его положит, и этак, — с лихвой окупятся, когда завладеем сундуком. Вот житуха будет!

- Его ещё надо найти, — буркнул Лазутин наконец пристроив мешок.

Улёгся Афанасий, с треском застегнув молнию спальника. Длинно и громко зевнул.

- Отбой! Завтра будем штурмовать подземелья.

Николай спать не торопился. Он сидел на холодном плоском валуне, охватив колени руками. Темнело. В наступающей ночи внизу растворялись воды озера. Сливались с темнеющим небом дальние утёсы. У берега сгущался туман. Что внизу озеро, можно было догадаться только по тому, что в воде отражались звёзды, как маленькик светлячки.

Афанасий и Лазутин уже похрапывали: «афганец» раскатисто и басовито, «наследник поручика» — с придыханием и посвистом, а Николай продолжал сидеть на валуне и смотреть в никуда — в кромешнюю темноту.

Может, он зря ввязался в затею с поисками сундука, вовлёк в авантюру приятелей?.. А почему «ввязался»? Он вынужденно попал в водоворот этих событий. Не попади к нему икона с куском старой телячьей кожи с описанием содержимого сундука. Он бы продолжал писать свои картины, жить прежней, спокойной и размеренной жизнью… «И не интересной», — в мыслях подчеркнул он. Он был волею судьбы вовлечён в довольно опасную круговерть и поначалу не жалел об этом. Новые порции адреналина будоражили кровь, заставляли сильнее биться сердце, он снова почувствовал вкус жизни. Рухнула в преисподнюю пустота его существования. А — теперь? Теперь нет-нет стала проскальзывать то ли усталость от всех передряг, то ли убивает бесплодность их усилий в поисках пресловутого богатства. Николай усмехнулся: «Кому богатство принесло счастье? Внешне да — роскошная жизнь без забот, без дум, как заработать на кусок хлеба, свобода передвижений, делаю, что зочу, зависть окружающих — не таких богатых, но желающих таковыми быть. Зависть! Она толкает на преступления…

Мысли, обгоняя одна другую, проносились в голове Николая. Спать не хотелось. Он стал замерзать и встал, чтобы надеть куртку. Когда он поднялся, за грядой на горизонте, скорее, угадываемом, чем видимым, увидел тонкую светлую полоску. Она как бы мерцала = то тускнела, то разгоралась и расширялась.

«Сколько же времени я просидел? — подумал Николай. — Уже рассветает». Но понял, что ошибся — небо светлело не на востоке, а на западе».

В ту же минуту, не успел он подумать, что происходит, вдали раздалось тихое шелестение, словно под порывами ветра тёрлись друг о друга листья жёсткой осоки. Николай вздрогнул, вспомнив майский вечер в отсутствии Афанасия, когда его посетил призрак умершей жены.

Небо на западе набухло и стало светиться. Николая будто что-то толкнуло изнутри и он посмотрел вниз гряды, на берег. В каких-нибудь двухстах метрах от кромки берега он увидел мертвящий свет похожий на силуэт женщины. Что это женщина догадаться было нетрудно по облику, по одежде, хотя не мог понять во что она была одета. Скорее это была не одежда, а космы тумана, которые превращали её одеяние то в накрахмаленную короткую пачку балерины, то вились у ног длинным змеистым шлейфом, то напоминали пышные одежды знатных дам ХХ1 века. Она плыла в тумане, приближаясь, обратив к Николаю лицо, и волнообразным движением рук как бы приглашала его к себе. На одно мгновение туманная пелена спала, и Николай увидел лицо. Оно было неестественно бледным, застывшим, словно гипсовая маска, глаза были закрыты, но и незрячие они манили его. Николай вздрогнул — он узнал призрак.

Он не мог попасть в рукава куртки: руки не слушались. Забилось сильно сердце, то ли от волнения, то ли от будораживающего чувства страха, внезапно охватившего его. Всё, что он сумел сделать, это растолкать Афанасия. Тот уже крепко спал, изредка издавая сильный храп. Он вскочил сразу, как по тревоге, ещё не поняв, зачем его разбудил Воронин.

— Что случилось?

Николай указал рукой на призрак:

— Посмотри!

С пятачка, где они расположились на ночлег, хорошо была видна часть берега, противоположная той, на которой стоял особняк. Этот берег был равнинный. Болотистые низины перемежались молодыми берёзовыми рощицами. Берёзы были не прямые, а корявые, сучкастые, горбатые, словно их скрутила неведомая сила и так оставила.

Афанасий взглянул в направлении указанным Николаем и протёр глаза, не веря увиденному.

— Эфиоп… твою мать, — пробормотал он. — Что это такое, едрёна копоть?..

Николай ответил пересохшим от волнения ртом:

— Привидение…

Голос его дрогнул.

— Хозяйка медной горы, — проронил Афанасий, сохраняя внешнее спокойствие и стал будить крепко спящего Лазутина.

— Доктор, вставай!

Тот, не поняв, зачем его будят, огрызнулся:

— Ещё рано. Не рассвело, Дай поспать…

— Ты сначала протри глаза, а потом ругайся, — попенял ему незлобиво Афанасий. Голос Афанасия, выдававший волнение, заставил Лазутина приподняться, и он сразу увидел призрак. Несколько секунд сидел с открытым от удивления ртом, не произнося ни слова. Невероятное видение сковало ему рот.

Призрак, скользя по озеру, медленно приближался к гряде. Он был похож на затухающее не совсем чёткое, расплывчатое белое пятно, в центре которого отчётливо прорисовывалась женская фигура. Она плыла вместе с пятном, и её руки, иногда похожие на сгустившиеся туманные хлысты, раздуваемые ветром, звали к себе, манили, притягивали.

Афанасий шепнул Лазутину на ухо:

— А ты не верил…

— Да… я… что… только и нашёлся, что ответить Лазутин, целиком уйдя в созерцание фантома.

— Где твоя камера? Снимай скорей!

Лазутин стронулся с места, но тут же плюхнулся обратно.

— А я… она не заряжена… Да я… как в темноте…