В краю исчезнувшего тигра. Сказки - Харламов Юрий Ильич. Страница 21

Под потолком висела клетка с канарейками, а в ог­ромном аквариуме с водорослями и гротами плавали золотые рыбки, но канарейки не пели, а рыбки грустно смотрели на принцессу сквозь толстые стены аквариу­ма.

Открылась дверь, в комнату вошел Пузур-Самукан, за ним двое слуг внесли богатые подарки. Они сложили их перед Бойчечак и, поклонившись, удалились, а тартанашка, в кожаном скрипящем пиджаке, мягких вель­ветовых штанах, с цветком за ухом, расчесал брови рас­ческой и радостно сообщил:

— Подземный дворец полон гостей. Тысячи пауков, вся моя ближняя и дальняя родня, жаждут увидеть не­весту. Я не поскупился, велел отпустить на свадьбу сто мешков рису, пятьсот баранов, триста быков, тысячу индюков, десять тысяч подносов халвы, набота, печака, миндаля, фисташек-орешек. Пир будет на весь наш паутинный мир! Но пусть вас не смутит, светлейшая, — до­бавил он, — если кто-то по старинке будет в уголке пить кровь из мухи, или, не разобравшись в пылу застолья, закусит соседом. Это у нас, пауков, не считается зазор­ным. Мы помним и чтим нашу старину.

Бойчечак, согнув ноги в коленях, изо всех сил пнула груду подарков, и не успевший отскочить тартанашка оказался погребенным под платьями, ожерельями, жем­чугами и хрусталем.

— Какая резвость! Какая игривость! — выползая из-под фаты и снимая с ушей нитки кораллов, словно вязанки сушеных грибов, воскликнул он. — Давно у меня не было такой жены!

— Твоя жена — острая сабля, которой тебе снесут твою подлую башку! — крикнула Бойчечак.

— Какие слова! Какие угрозы! Кровь замирает в жилах, мурашки бегут по телу! – прыгая вокруг неё и потирая ручки от удовольствия, приговаривал тарта­нашка. Потом вдруг остановился и, глядя на нее в упор, сказал: — О, как сладко ты забьёшься в моих се­тях! Смотри!— он отдернул ковер: — Все они были та­кими же неприступными и гордыми, как ты!

И Бойчечак увидала страшную картину — сотни подвешенных за лапки и крылья бабочек, замученных, выпитых до последней кровинки, сухих и легких, как осенние листья. Многих из них она узнала. Это были яркие беспечные существа, она любила играть с ними, а потом они одна за другой куда-то исчезали. Вот, ока­зывается, куда!

— Все они ненавидели и презирали меня! — продол­жал Пузур-Самукан. — Но я сумел заманить их в свои сети. Лестью, подарками, обманом. Вон той, например, Золотоглазке, сказал, что я режиссер и буду снимать её в кино. Подземные съемки, ха-ха!... Да, нам прихо­дится быть и хитрыми, и коварными, и жестокими. Что делать, если все красивое на земле презирает нас. Пре­зирайте! Этим вы только разжигаете наше желание ви­деть вас в своих сетях. И чем больше будет в вас кра­соты и совершенства, тем быстрее мы всех вас выпьем и передушим. Или сделаем такими же, как мы.

— Этому никогда не бывать! — крикнула Бойчечак.

— Именно так и будет! Сколько бы ни боролись добро и зло, солнце и тьма, победим мы, пауки — ти­хие, незримые, неслышные советники сильных мира се­го. Войны объявляют короли, умирают солдаты, а пло­ды пожинаем мы. Весь мир уже оплетен нашей паути­ной! Ну, да ты еще ребенок в этих делах, поживешь со мной — многое поймешь... А сейчас о, свет моих очей, позвольте мне оплести вас подвенечной паутиной и на­деть фату под нею не будет видно ваших связанных ручек и ножек.

— Только посмей! — сказала Бойчечак, поджав но­ги, чтобы быть готовой дать отпор, если тартанашка по­пытается приблизиться к ней.

— Ну что ж, сударыня, в таком случае вам придет­ся повисеть.

— Как это — повисеть? Ты что болтаешь! Не забы­вай: я все-таки дочь царя! — напомнила ему Бойчечак. Но как ни храбрилась она на словах, внутри у нее всё похолодело.

Глазки у тартанашки сузились.

— Как повисеть? Очень просто, как все висят, не­важно — бабочка ты или принцесса.

С этими словами он вдруг метнулся к Бойчечак и впился ей в шею. Она вскрикнула и потеряла сознание. А когда очнулась, Пузур-Самукан деловито бегал вок­руг ее ног, обматывая лодыжки паутиной.

— Ага, щечки порозовели, — сказал он. — Значит, всё в порядке. Почему-то мой первый поцелуй всех па­рализует. Многие бабочки вообще не приходят в соз­нание. Но ведь никогда нельзя угадать, кому какую порцию яда ввести, я ведь не аптекарь, во мне, кхе-кхе, тоже кровь играет.

Бойчечак все слышала и видела, но не могла ни от­ветить, и пошевелить хотя бы пальцем. А тартанашка, закончив оплетать ей ноги, взлетел наверх, прикрепил там паутину, в противоположном углу сделал растяж­ку, стал как матрос на рее, расставив ноги, потянул, пе­ребирая лапками за конец паутины — и Бойчечак на­чала медленно, рывками подниматься вверх, пока не очутилась под самым потолком, словно воздушная ак­робатка в цирке, подвешенная за ноги. Она раскачи­валась и вращалась от каждого движения Пузур-Самукана, а тот все суетился вокруг нее, выкручивая ей руки и по-хозяйски закрепляя их, приговаривая при этом: «Ай да жена! Такой у меня ещё не было. И кра­савица, и умница. А повисит да присмиреет — цены ей не будет. Заживем с нею, как два голубка».

Бойчечак набрала полный рот слюны и плюнула в него.

— А еще принцесса! — утершись, буркнул он.

ГЛАВА 17

В целлофановом пакете — к Пузур-Самукану

Нескончаемая вереница мастериц вытянулась перед входом в царский дворец.

Они без сожаления отрезали свои косы, из которых тут же сплеталась длинная прочная веревка.

— Друзья! — сказал царь Навруз, обращаясь к принцам и царевичам. — Не успели вы отправиться на поиски волшебной тюбетейки, как новое несчастье по­стигло наше Хлопковое царство: мою дочь похитил па­ук. Кто из вас спустится под землю, сразится с ним и выручит их беды принцессу?

Принц Хурдак подошел к норе, смерил ее диаметр и свой живот и облегченно вздохнул:

— Не пролезу. А то бы я показал этому паучишке!

Принц Шоди, который всё время был навеселе, и у него двоилось в глазах, храбро шагнул вперед, качнул­ся, икнул и чуть не упал в нору.

— В какую из них — в ту или эту? — спросил он. — Нет, вы скажите: в ту или в эту? Не могу же я спус­титься в две норы одновременно!

Сын Шохтута и племянник королевы Роз Бутон, очень вежливые воспитанные юноши, раскланивались друг перед другом, великодушно уступая эту честь один другому.

Храброму Пулоди мешал его длинный меч.

У принца Анзура кончился бензин, и он срочно ука­тил на заправку.

Принц Шерзод вспомнил, что ему надо постричь свою гриву — она у него отросла, как у льва.

— Позвольте мне, ваше величество...

Царь обернулся. На краю паучьей норы, воинствен­но задрав хвост, стоял Чирка.

— Ты?! Да ведь он убьет тебя одним щелчком!

— А я навяжу ему воздушный бой! — Серый хвост расправил крылья и показал, как он это сделает: — Залечу слева, удар клювом в челюсть, разворот, удар в другую челюсть, набираю высоту, делаю мертвую пет­лю, вхожу в штопор...

Вдруг что-то черное мелькнуло в сухой прошлогод­ней траве. В ту же секунду с неба со свистом, словно метеор, упал Петька, вонзив свой клюв, как шпагу, воз­ле самой Чиркиной ноги и нанизав на него маленького» но страшно ядовитого паучка по имени Кара-курт — Чёрная смерть. И хоть он не проглотил его, а только проткнул и отшвырнул, его тут же начало трясти, как в лихорадке, а пальцы на лапах свело судорогой.

Чирка бросился к нему. Он готов был отдать свою кровь и дыхание, только бы спасти друга, но яд дейст­вовал неотвратимо.

Срочно послали за врачом. Расцепив Петьке клюв, он влил ему ложку какого-то снадобья. Петька открыл глаза и слабым голосом шепнул Чирке:

— Прилетишь домой — поклонись от меня речке, камышам, лягушкам... А бабке Бобылячке скажи: «Не­кому теперь клевать твою вишню...», пусть сама клюет... Прощай друг...

— Ты будешь жить! — крикнул Чирка. — Ты не име­ешь права! Вспомни нашу клятву: «Но мы вернемся с первым червяком...».

— «И по полям... поскачем... босиком...» — с тру­дом выговорил Острый клюв, и глаза его начали заво­лакиваться пленкой.