Моя сестра живет на каминной полке - Питчер Аннабель. Страница 12

На белой доске-экране маячили какие-то математические головоломки. Я исподтишка глянул на Дэниела. Сидит как ни в чем не бывало. Значит, не попало ему от миссис Фармер. Мейзи протараторила ответ на заковыристую головоломку, и миссис Фармер шагнула к стенду с ангелами. Красный палец Суньи замер. Она даже дыхание затаила.

— Отличная работа, Мейзи, — сказала миссис Фармер, потянувшись к ее ангелу. — Ты еще на шаг ближе к… — И миссис Фармер поперхнулась. Все так и подскочили. Рука ее застыла в воздухе, челюсть отвисла, взгляд прилип к стене.

В левом нижнем углу стенда краснели две большие буквы: АД. А рядом — нарисованный дьявол с аккуратной подписью: миссис Фармер.

— Кто это сделал? — еле слышно прошелестела миссис Фармер.

Она как завороженная таращилась на дьявола. Да и я тоже. Он был такой классный! Рогатый, глазки злобные, а хвост крючком. И весь красный, за исключением черного пятнышка на остром подбородке, подозрительно похожего на бородавку.

Все молчали. Миссис Фармер выскочила из класса. Не прошло и двух минут, как она вернулась в обществе столовской толстухи и директора, такого пижонистого, в черном костюме, блестящих ботинках и при шелковом галстуке.

— Это могло произойти на большой перемене, — сказала миссис Фармер, оглушительно высморкавшись.

— Кто-нибудь покидал площадку? — многозначительно глянув в мою сторону, спросил директор.

Столовская толстуха схватилась за свои бусы и обвела нас внимательным взглядом. У Суньи чуть заметно дрогнули руки. Толстуха удовлетворенно кивнула:

— Вот он, господин директор. — И ткнула пальцем в Дэниела.

— Пойдемте со мной, молодой человек, — вздохнул директор.

Дэниел не двинулся с места.

— Меня миссис Фармер вызвала, — промямлил он. — Потому я и пошел в школу.

Директор вопросительно взглянул на миссис Фармер. Она покачала головой.

— Спросите у него! — сорвался в крик Дэниел, махнув рукой в мою сторону. — Джейми был там, он все слышал!

Легко-легко, почти незаметно Сунья пихнула меня локтем, но я и так сообразил. В голосе Дэниела звенела мольба. Ему было страшно. Он явно перетрусил.

— Скажи им, Джейми! Скажи про ту девчонку с косичками!

Я посмотрел ему в глаза:

— Прости, Дэниел, я не понимаю, о чем ты говоришь.

От расстройства миссис Фармер не могла продолжать уроки, поэтому оставшееся время столовская толстуха читала нам сказки. Когда прозвенел последний звонок, все разом сорвались с мест. Все, кроме Суньи. Мне хотелось что-нибудь сказать ей, только я не знал, с чего начать. Поэтому просто открыл пенал и аккуратно уложил все карандаши грифелем в одну сторону. А когда никаких дел больше не осталось, поднял голову. Сунья наблюдала за мной, посасывая розовый леденец на палочке. В точности такой же, какой лизала та девчонка с косичками.

— Подкуп. — Сунья дернула плечом, мол, подумаешь, ничего особенного.

А ведь это был самолучший, крутейший план во всем мире, а может, и во всей Вселенной, которая, по словам миссис Фармер, расширяется и расширяется без остановки!

Я кивнул, голова у меня шла кругом. Было и страшновато, и под ложечкой сосало, как будто я собирался кататься на «американских горках». Сунья вытащила из кармана два изолентовых кольца. Одно с коричневым камушком посередине, другое — с белым. И шагнула ко мне. Глаза ее светили мне в лицо, словно два прожектора. С очень серьезным видом Сунья надела себе на средний палец коричневое кольцо, а белое протянула мне. Я замешкался на одну малюсенькую секундочку, а потом сунул палец в кольцо.

8

Листья плавают в лужах, как дохлые золотые рыбки. А зеленые горы побурели, стали багровыми, будто им синяков наставили. Я люблю осень. Лето, по-моему, слишком уж нарядное. И слишком веселое. Колышутся на ветру цветы, чирикают птицы — словно природа устроила грандиозный праздник. Осень лучше. Все вокруг чуть привяло, поскучнело, и ты уже не чувствуешь себя чужим на празднике.

Конец октября — чуть ли не самое мое любимое время в году. А из всех праздников — ну, там, Рождество, Пасха — я больше всего люблю Хэллоуин. Обожаю напяливать на себя маскарадные костюмы и выпрашивать конфеты, а уж по части всяких приколов я чемпион! Когда я был маленьким, мама не разрешала мне покупать готовые приколы, поэтому я придумывал свои собственные. Она говорила: «Все тебя и так будут угощать, и никто не захочет никаких проделок». А это оказалась неправда. Никогда еще мама меня так не обманывала. Если не считать того раза, насчет папы. В третью годовщину Розиной смерти папа здорово напился и начал цепляться к маме. Все из-за того же — Трафальгарская площадь и голуби, и, мол, если бы она была построже, то ничего бы и не случилось… Мама рисовала на кухне, только краски путала, потому что в глазах у нее стояли слезы. Сердце, например, выкрасила в черный-пречерный цвет. Я сказал:

— Так не бывает. — Взял кисточку и обвел сердце ярко-алым. А потом спросил: — Вы с папой хотите разойтись?

Мама шмыгнула носом и пробормотала:

— Мы и так уже разошлись.

Я бросил кисточку в раковину.

— Это значит — нет, не хотите? — переспросил я на всякий случай, для верности.

Мама чуть помедлила и кивнула. Вот и выходит, что она меня обманула. А с Хэллоуином получилось еще обиднее, потому что я не подготовился и в результате лоханулся.

Когда тот злющий сосед, у которого бульдог, хмыкнул: «Проделка!» — я страшно растерялся. Он рявкнул: «Ты что, оглох?» Я покачал головой. А он: «Ну так давай, показывай свою проделку!» Тогда я попросил его закрыть глаза и попросту ущипнул за руку. Сосед пробурчал слово на букву «б», и я убежал, а бульдог лаял мне в спину. В тот год я больше уже никуда не ходил — боялся, вдруг будет то же самое. Зато на следующий год запасся собственными приколами — очень уж не хотелось снова остаться без конфет.

Но нынешний Хэллоуин должен быть необыкновенным. У Суньи воображение богаче, чем у Вилли Вонки[3]

, а лучшего придумщика, по-моему, и на свете нет. Я все никак не могу забыть ее фокус с дьяволом. Никто ведь так и не догадался, что это она обтяпала, а Дэниела на три дня исключили из школы. Его ангела со стенда сняли и вышвырнули в мусорную корзину.

Я понятия не имел, что мусульмане тоже празднуют Хэллоуин, и сказал Сунье:

— Я думал, это христианский праздник.

Она так и покатилась со смеху, а Сунья уж если начнет смеяться, то остановиться уже не может. Хохочет и хохочет. И ты сам начинаешь хохотать вместе с ней. Так мы сидели на нашей скамейке на площадке и помирали со смеху. А что тут было смешного — сам не пойму. Она сказала:

— Хэллоуин — это британская традиция, и христиане тут ни при чем.

Я чуть было не ляпнул: «Почему же ты его празднуешь?» — да вовремя спохватился. Все время забываю, что Сунья родилась в Англии.

— Вот мы с тобой и встретились, Человек-паук, — сказала Сунья.

А я ответил:

— Сколько человек ты сегодня спасла, Чудо-девушка?

Она сделала вид, что считает по пальцам.

— Девятьсот тридцать семь, — и пожала плечами, — скучноватый выдался денек. — Мы оба фыркнули. — Ну а ты, Человек-паук?

Я почесал в затылке:

— Восемьсот тринадцать. Но я поздновато взялся за дело, да и закончил рано.

Мы громко расхохотались. Мы так дурачились каждый божий день, и нам не надоедало.

Странновато было видеть Сунью не в классе и не на школьном дворе. Она сидела под каштаном, на коленях у нее лежал пластиковый пакет, а сбоку — белая простыня. Я не сразу сел рядом, сначала внимательно оглядел местность. Оранжевые листья на деревьях пожухли и сморщились, как кожа у стариков, когда они засидятся на солнышке. Папа сейчас в магазине, пошел за выпивкой. Этот лес совсем в другой стороне, но у меня все равно душа была не на месте.

Я вообще только в последнюю минуту решил пойти. Одно дело дружить с мусульманкой в школе и совсем другое — встречаться с ней в выходные. Сунья позвала меня на «конфетную охоту», и я согласился, начисто забыв про папу. Думал только про то, сколько конфет мы раздобудем, и какие шутки сыграем, и насколько это будет веселее, чем все прежние Хэллоуины в Лондоне, потому что на этот раз я буду не один. А утром стащил несколько бинтов, чтобы смастерить костюм мумии, и мне вдруг стало совестно. Мы ели хлопья перед телевизором. Показывали новости, и у дикторши кожа была того же цвета, что у Суньи. Папа буркнул: