Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 20
- Сеньора Мольнар очень больна. У нее мало шансов выжить. Чтобы это малое совсем не исчезло, нужна забота и исключительная внимательность. И даже с этим будет трудно ее спасти.
- Сделайте все возможное, доктор.
- Уже делаю. Но возможно, есть малая вероятность. А пока я остаюсь рядом.
Он вернулся в каюту. Хуан остался снаружи, неподвижный, со скрещенными руками. Рядом с кроватью глаза доктора увидели маленькую фигурку негритенка, которая приковала взгляд к Монике большими глазами, полными слез.
Очень бледная, с посуровевшим лицом, София Д`Отремон появилась меж кружевных занавесок, и это потрясло Айме. Сжатые губы обвиняли, ясные сверкающие глаза, скользнувшие по жене единственного сына, пронизывали бессловесным упреком. Словно злосчастная тень, за ней стояла медная фигура Янины, чьи руки надевали на плечи дамы шаль. София, не глядя на нее, приказала:
- Оставь нас и закрой дверь. Последи, чтобы никто нам не помешал.
Она дождалась, когда дверь за служанкой закроется, чтобы приблизиться ближе к красавице, вопреки себе испугавшейся.
- Айме, знаешь, где я была?
- Нет, донья София, у меня нет дара предвидеть.
- Не столь важно. Тебе достаточно услышать голос своей совести, если она у тебя есть.
- Донья София! – возразила встревоженная Айме; но свекровь сурово ее прервала:
- Напрасно я пыталась напасть на след варвара, в чьих руках оказалась твоя невинная сестра, заплатившая, пожертвовавшая собой за твой позор, сделавшая все, чтобы спасти тебя, опустила на дно свою жизнь, чтобы спасти твою.
- Почему вы так говорите? С чего вы это взяли? Уверяю, я не понимаю.
- Ты все понимаешь. Я сама не могу понять, когда смотрю в твое ангельское личико и спрашиваю себя, как можно прятать за маской столько цинизма, лицемерия, столько подлости, и ты жена моего сына, змея, которой я позволила привязаться навсегда к жизни моего сына! Ты, ты! Я узнала об этом слишком поздно.
- От кого вы узнали? Никто не мог знать, ни вы и никто!
- А нотариус Ноэль? Ах, ты изменилась в цвете! Ну да, я говорила с Ноэлем, я заставила его сказать мне, и связала все необходимые концы.
- Вы все сошли с ума? – с тревогой, охватившей все ее существо, пыталась защищаться Айме.
- Мы все были ослеплены. Только теперь, к сожалению, для меня все ясно, хотя и поздно. Теперь я понимаю поведение твоей сестры, отчаяние твоей матери, наглость этого проклятого, осмелившегося прийти в собственный дом Ренато. Ты не сможешь отрицать этого. Ты, и только ты – любовница Хуана Дьявола!
Слова Софии сошли с губ, словно она их выплюнула, словно дала ими пощечину, и это ужасное попадание подкосило Айме, протянувшей руки, и тревога, не имеющая равных, поднялась к горлу. Вскоре, сделав неимоверное усилие, дрожа, она встала, чтобы наброситься как загнанная змея. Она подняла голову: у нее вновь появился проблеск надежды, шанс, за который она ухватилась.
- Что может знать Ноэль? Что мог рассказать?
- Твое поведение и поведение этого мерзавца, думаешь, этого недостаточно? Как ты к нему приближалась… как с ним говорила. Он относился к тебе, как к какой-то…
- Он относился ко мне плохо, но по вине сестры. Я старалась защитить ее, хотела убедить его уехать. Ренато был виноват.
- Замолчи! Не позорь имя моего сына; хватит уже. У ног Ноэля лишилась чувств твоя испуганная, дрожащая мать, правильно предположив, что Ренато убьет тебя. И он рассказал мне больше, даже больше. Что ты видела его до замужества, что была у него дома, спрашивала об этом человеке, о проклятом Хуане Дьяволе, о кошмаре всей моей жизни с того дня, когда несчастлив был родиться. И должен был быть он, именно он, с которым ты изменила Ренато. Ты признаешься, признаешься, заявишь об этом?
- Я ни в чем не признаюсь, и ничего не буду заявлять, – отрицала Айме, избавляясь от смятения. – Для чего хотите заставить меня говорить? Чтобы пойти и сказать об этом Ренато?
- Ренато? Нет, ты прекрасно знаешь, что я не скажу Ренато. Не притворяйся, ты уверена, что я не пойду доносить. Или хочешь, чтобы я пообещала тебе соучастие в молчании?
- Ренато убьет меня. А одна я не буду платить за минутную слабость и безумие, когда даже не была его женой. Не буду платить одна. Заплатит и сын Ренато, невинное создание, которого я ношу.
- Что? Как? – испугалась София в совершенном смятении.
- Что плоть от моей плоти – это и кровь Ренато! Ради него я молчу, ради него защищаюсь, ради него приняла жертву сестра, она хотела это сделать, хотела пожертвовать собой ради любви к Ренато.
- Что ты говоришь? – прервала все более удивленная София.
- Да, да, это правда! Если хотите знать все, совершенно все, я должна крикнуть об этом. Моника любила Ренато, она соревновалась со мной, когда он уже был моим женихом. Движимая ревностью, загнанная в угол обстоятельствами, я совершила безумие. Потом раскаивалась и сильно пожалела об этом. Только Ренато я любила всей душой. Только его всегда любила, а теперь я умираю, потому что потеряла его любовь и доверие!
София Д`Отремон отступала, пытаясь отвергнуть вероломные и ядовитые слова, наполовину понимая, одновременно удивленная и испуганная. Айме, видя, что завоевала пространство, подбежала к ней, и смелым поступком пошла ва-банк:
- Но я не могу так больше, больше не выдержу. Я расскажу Ренато все, признаюсь во всей ужасной правде, пусть он сразу меня убьет, пусть закончится моя жизнь и жизнь сына, который…!
- Успокойся! – остановила ее София властным тоном. – Не открывай дверь, ни шагу! Ты не будешь делать то, что хочется, ранить и разрушать, когда имела несчастье прийти в нашу жизнь. Не превратишь моего сына в убийцу, уничтожив и опозорив его. Думаешь, ты не причинила уже вред? Думаешь, у меня нет причин проклинать тебя?
- Я расплачусь жизнью, и никто не должен будет проклинать меня! Поэтому я пойду к Ренато. Пусть он сдавит это горло, которое единожды произнесет. Почему вы не позволите ему убить меня?
- Потому что не тебя, которая заслуживает, нужно наказывать, а меня, которую ты оскорбила, меня, которая отдала тебе счастливого сына, радостного, полного иллюзий: меня, которая поверила тебе, передав тебе охранять ваше счастье, в то время, пока ты была полна грязи; меня, которая теперь приказывает тебе замолчать. Замолчи, как молчат другие!
- Нет! – притворно настаивала Айме.
- Да! Я хорошо знаю, что половина твоих слов лжива; знаю, чего стоит твоя выходка, и что ты не ищешь смерти. Ты была способна молчать, когда молчала перед ним, ты достаточно эгоистична, чтобы позволить себя убить. Ладно, я хотела заставить тебя уйти из этого дома, чтобы ты убежала, уехала, чтобы мой сын не смог ни увидеть, ни достать тебя. Я готова защищать твою жизнь, не из-за тебя, потому что ты не заслуживаешь, а ради того, кто больше всех важен мне на этой земле. Но теперь я не позволю тебе уйти, теперь ты останешься. Прошло несколько часов, и если бы я не вошла в вашу спальню, то ты бы уже заплатила своей жизнью. Я спасла тебя в тот раз, и буду спасать; но ты будешь делать все, что я скажу и прикажу. Я обрекаю тебя жить, молчать, искупать грехи, принадлежать моему сыну не как жена, а как рабыня!
Неожиданно раздались нетерпеливые удары в дверь, и голос Ренато позвал:
- Мама, мама, открой немедленно! Открой!
- Что-то произошло, – указала София. – Не бойся, я обещала защитить тебя и сдержу слово, Айме.
- Мама! Ты слышишь? – снова позвал Ренато, свирепо колотя в закрытую дверь.
- Иди в ту комнату, – посоветовала София Айме. – Не выходи, пока я не позову. Иди!
София увидела, как та повиновалась, затем положила руку на грудь; от волнения сердце выскакивало из груди. Она разволновалась, побледнела, но героическим усилием овладела собой, и через мгновение решила, как будет вести себя в будущем, и пока открывала дверь, что-то вроде молитвы поднималось в ее душе, молитвы за человека, который нетерпеливо звал.
- Что случилось? Я боялась, что дверь упадет.