Щегол - Тартт Донна. Страница 63

– Понастроили домов в такой-то жопе, – сказал Борис. – Вот пустыня всё и отбирает назад. И банки, – он рассмеялся. – Вот кому срать на Торо, правда?

– Да на него срать хотел весь этот город.

– А знаешь, кто реально обосрался? Владельцы этих домов. К большинству из них даже воду нельзя подвести. Все дома поотбирали, потому что люди не могут за них платить – поэтому-то отец снял наш дом по такой дешевке.

– Ага, – сказал я после еле заметной неуютной паузы. До этого я и не задумался ни разу, а откуда у моего отца-то взялись средства на такой огромный дом.

– Мой отец роет шахты, – неожиданно сказал Борис.

– Что?

Он пятерней убрал со лба взмокшие темные волосы.

– Куда бы мы ни приехали, нас везде ненавидят. Потому что обещают, что шахта не навредит окружающей среде, а потом шахта вредит окружающей среде. Но тут, – он пожал плечами – фаталистический русский жест, – господи, да тут просто сраная куча песка, кого она волнует?

– О, – сказал я, поразившись тому, как далеко разносятся наши голоса по пустынной улице, – да здесь правда вообще ни души.

– Да. Как на кладбище. Тут только одна семья живет еще, вон там. Видишь, возле дома большой грузовик стоит? Похоже, нелегальные иммигранты.

– Но вы с отцом здесь легально, да? – В школе с этим были проблемы, несколько учеников оказались нелегалами, и по коридорам были развешаны предупреждающие плакаты.

Он фыркнул – пффф, что за чушь.

– Конечно. Шахта за этим следит. Ну или кто-то там. А вот там – человек двадцать, а то и тридцать, все живут в одном доме. Может, наркотиками торгуют.

– Правда?

– Что-то там очень странное творится, – мрачно сказал Борис. – Это все, что мне известно.

Дом Бориса стоял между двумя заброшенными и заваленными строительным мусором постройками и был очень похож на дом отца и Ксандры: везде сплошной ковролин, новехонькая бытовая техника, та же планировка, так же мало мебели. Но в доме было невыносимо жарко, в бассейне не было воды, а на дне лежал слой песка – и никакого намека на двор, даже кактусов не росло. Везде – на бытовой технике, столешницах, кухонном полу – лежала тонкая песчаная пленка.

– Выпить хочешь? – спросил Борис, открывая холодильник, где поблескивали ряды бутылок с немецким пивом.

– Ух ты, круто, спасибо!

– В Новой Гвинее, – сказал Борис, утирая лоб тыльной стороной ладони, – когда я там жил, короче, случилось сильное наводнение. Змеи… очень опасные, очень страшные… во дворе плавали неразорвавшиеся мины времен Второй мировой… почти все гуси передохли. Ну и, в общем, – продолжил он, открывая бутылку с пивом, – вода вся испортилась. Тиф. Осталось только пиво – “Пепси” закончилась, “Люкозад” закончился, йодные таблетки закончились, и три недели и мы с отцом, и даже все мусульмане пили одно пиво! На завтрак, на обед – одно пиво.

– Звучит не так уж плохо.

Он поморщился.

– У меня всю дорогу голова от него раскалывалась. Местное пиво, из Новой Гвинеи – на вкус ужасное. А вот это – отличное! Есть еще водка в морозилке.

Я хотел было сказать – давай, чтоб произвести на него впечатление, но потом подумал про жару и обратную дорогу и сказал:

– Нет, спасибо.

Он звякнул своей бутылкой о мою.

– Верно. Слишком жарко сегодня для выпивки. А мой отец пьет столько, что у него нервы в ногах поотмирали.

– Серьезно?

– Это называется, – он скривил лицо, пытаясь все выговорить, – периферийная невропатия (у него это прозвучало как “пэрыфэрийная нэвропатия”). – В больнице, в Канаде, его заново ходить учили. Он встает – и валится на пол – носом, кровь идет – ржака!

– Звучит забавно, – сказал я, вспоминая, сколько раз я видел, как отец на карачках ползет к холодильнику за льдом.

– Очень. А твой что пьет? Твой отец.

– Скотч. Когда пьет. Но он типа завязал.

– Ха! – сказал Борис так, будто это он уже слышал. – И моему надо на него перейти – хороший скотч тут дешевый. Слушай, хочешь взглянуть на мою комнату?

Я ожидал чего-то в духе моей комнаты, но, к моему удивлению, он привел меня в какую-то насквозь провонявшую “Мальборо” зашторенную конуру, где повсюду лежали стопки книг, а на полу были свалены пустые пивные бутылки, пепельницы, охапки несвежих полотенец и грязной одежды. На стенах трепыхались куски цветастой ткани – желтой, зеленой, бордовой, пронзительно-синей, а над кроватью с батиковым покрывалом висел красный флаг с серпом и молотом. Казалось, будто русский космонавт потерпел крушение где-то в джунглях и соорудил себе пристанище из государственного флага и всех местных саронгов и тканей, которые попались ему под руку.

– Твоя работа? – спросил я.

– Сложил и сунул в чемодан, – ответил Борис, плюхаясь на безумного цвета матрас. – Чтобы потом все снова развесить, нужно минут десять. Будем смотреть “S.O.S. Айсберг”?

– Конечно.

– Классный фильм. Я его шесть раз видел. Помнишь, как она в самолет садится, чтобы их со льдины спасти?

Но “S.O.S. Айсберг” мы тем вечером так и не посмотрели, может, потому, что никак не могли перестать болтать, чтоб спуститься вниз и включить телевизор. Жизнь у Бориса оказалась в сто раз интереснее, чем у кого-либо из моих сверстников. Учился он, похоже, только периодически и в самых захудалых школах – в глуши, где работал его отец, зачастую вообще не было никаких школ.

– Ну, есть пленки, – сказал он, потягивая пиво и косясь на меня одним глазом. – И можно сдавать экзамены. Только для этого надо иметь выход в интернет, а иногда где-нибудь на канадской окраине или на Украине его не бывает.

– И что ты делал?

Он пожал плечами:

– Типа читал много.

Один учитель в Техасе, сказал он, скачал ему из интернета программу.

– Нов Элис-Спрингс школа-то должна была быть?

Борис расхохотался:

– Еще бы! – ответил он, сдув с лица потную прядку волос. – Но после смерти мамы мы какое-то время жили на Северной территории, в Арнхемленде – в городе Кармейволлаг. Город, одно название. На километры кругом – глухомань, трейлеры, в которых живут шахтеры, и заправка с баром – пиво, виски и сэндвичи. Ну и, в общем, бар держала жена Мика, Джуди ее звали. И я целыми днями, – он шумно отхлебнул пива, – целыми днями смотрел с Джуди мыло по телику, а по вечерам стоял с ней за прилавком, пока отец и его ребята нажирались. А как муссон, так и телик не посмотришь. Джуди кассеты держала в морозилке, чтоб не испортились.

– Испортились – как?

– От сырости плесень росла. На туфлях плесень, на книгах. – Он пожал плечами. – Я тогда не так много разговаривал, как сейчас, потому что не слишком хорошо говорил по-английски. Стеснялся очень, сидел там один, вечно сам по себе. Но Джуди – Джуди все равно со мной разговаривала и была ко мне добра, хотя я ни черта не понимал, что она там говорит. Каждое утро я к ней приходил, она мне готовила одно и то же неплохое жаркое. И дождь, дождь, дождь. Я подметал пол, мыл посуду, помогал ей в баре убираться. Ходил за ней, как гусенок. This is cup, this is broom, this is bar stool, this pencil [39]. Вот и вся моя школа. Телевизор, кассеты “Дюран Дюран” и Боя Джорджа – и все на английском. Самый любимый ее сериал был – “Дочери Маклеода”. Мы его всегда вместе смотрели, а если я чего не знал – она объясняла. И мы потом обсуждали этих сестер и плакали с ней вместе, когда Клэр погибла в автокатастрофе, и она говорила, что если б у нее была такая ферма, как Дроверс-Ран, она б забрала меня туда с собой и мы с ней жили бы там счастливо, а куча женщин бы на нас работала, как это было у Маклеодов. Она была совсем молодая, симпатичная. Блондинка, кудрявая, глаза красила синим. Муж обзывал ее шлюшкой и свиным рылом, но мне она казалась похожей на Джоди из сериала. Целыми днями она со мной разговаривала и пела – я с ней выучил слова всех песен в музыкальном автомате. “В городе ночь, тьма нас зовет…” И скоро я стал профессионалом. Спик инглиш, Борис! В польской школе нас немного учили английскому: хэллоу, экскьюз ми, сенк ю вери мач, а тут два месяца с ней – и я как начал болтать, болтать, болтать! С тех пор и не затыкался. Ко мне она всегда относилась хорошо, по-доброму. И это при том, что она каждый день заходила на кухню и рыдала там, потому что до смерти ненавидела Кармейволлаг.

вернуться

39

Это есть чашка, это есть табуретка, это есть карандаш (англ. искаж.) – осваивая английский, Борис пропускает неопределенные артикли или глагол-связку.