Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 56

Помогало плохо.

А когда отшумели многодневные празднества, иссякли медвяные реки, все подарки были розданы, все здравицы произнесены, и гости разъехались, страдая похмельем – тогда Шантану-Миротворец вспомнил о сыне, которому был обязан своим счастьем. О сыне, который ради него согласился остаться бездетным до конца дней и отрекся от престола! Разумеется, раджа помнил об этом с самого начала, но суета мешала сосредоточиться: днем – обряды, празднества и поздравления; ночью – жаркие объятия молодой супруги.

Впрочем, рано или поздно, а Миротворец всегда платил долги.

С лихвой.

– Я, царь Шантану из рода Бхараты-Благородного, призываю в свидетели людей и богов: если есть у меня в этой жизни хоть какие-нибудь духовные заслуги…

Жаркое марево овеществленного тапаса сгустилось вокруг раджи, покрыв его радужным коконом, и ты в ужасе понял: не успеть! Советы, уговоры, просьбы – поздно! Теперь все произойдет так, как скажет Шантану, если только хватит на то отцовского Жара!

– …То пусть силою этих заслуг Грозный, мой сын от Ганги, матери рек, получит в дар от меня право…

– Не надо, отец!!!

– …право выбрать день и час своей смерти по собственному желанию! Да будет так!

Жар хлынул в твою сторону, ударил пенной волной, опалил – и откатился, оставив гулкую пустоту в душе и дикую головную боль. Тело вздрогнуло, не сразу привыкнув к новым ощущениям, и засмеялся Шантану, глядя попеременно на сына и обретенную жену. Слабое, едва уловимое свечение еще с полминуты озаряло царя, но вскоре померкло и оно.

Раджа даже не предполагал, что через много лет его дар сослужит тебе далеко не лучшую службу.

Не знал этого и ты.

Зато ученик Рамы-с-Топором хорошо знал другое: отец, стремясь отблагодарить сына, безрассудно истратил почти весь свой Жар.

После такого люди долго не живут.

Помешать радже распорядиться плодом духовных заслуг было выше твоих сил. С судьбой глупо спорить, глупо винить ее, еще глупее скорбеть о случившемся! – и, тем не менее, чувство вины, ощущение, что ты подло украл часть жизни отца, прочно поселилось в душе.

Ты мог лишь жить дальше и каждый день радоваться, что видишь отца живым.

День.

Месяц.

Год.

Пять…

Шантану прожил еще семь лет.

В эти, оставшиеся ему годы, он почти забросил государственные дела, посвятив себя усердному выполнению супружеского долга и поискам новых развлечений для молодой жены. Празднества, пиры, состязания вандинов [52] и акробатов, пышные поездки к соседям – Сатьявати принимала роскошь как должное и, казалось, была вполне довольна своей участью.

Через год после свадьбы она родила мужу первенца, которому дали имя Читра – Блестящий; через два года после этого у Сатьявати снова родился мальчик, немедленно названый Вичитрой – Дважды Блестящим. Что ж, такие имена вполне подходили наследникам блистательной Лунной династии. А каждый уже волен был удлинять их по своему усмотрению, добавляя разные красивые эпитеты и превращая просто Блестящих в Блестящих Воителей или Блестящих Небожителей.

Большинство так и делало.

Все это время государством фактически правил Грозный. К счастью, за годы, проведенные в Хастинапуре, сын Ганги отчасти успел поднатореть в искусстве междержавных переговоров и управления страной, наблюдая за действиями отца; да и министры-умники не зря ели казенный рис и получали жалованье из царской казны. Сейчас их помощь пришлась как нельзя кстати. Царевичи подрастали, Сатьявати роскошествовала, стареющий раджа предавался увеселениям плоти, – а имя Грозного все громче звучало в стране и за ее пределами.

И славу подкрепляла острота стрел.

Юго-восточный сосед, правитель крупного княжества Каши, успел горько пожалеть о бранных словах, которыми он публично оскорбил супругу раджи Шантану – руины собственной столицы весьма способствовали раскаянию! Быстрая победа сразу подняла престиж Гангеи, и вскоре чуткое ухо сына Ганги начало ловить шепоток за спиной: "Эх, поспешил Грозный швыряться обетами! Ну ничего, со временем уломаем, посадим государить…"

Слыша эти разговоры, Гангея мрачнел и хмурился, притворяясь глухим. Люди были правы: но их правота лишь усугубляла тяжесть бремени на широких плечах Грозного. Хотя, возвращаясь мысленно назад, Гангея понимал: сейчас он поступил бы точно так же.

Иного выбора не было.

Вскоре состоялся обмен послами с могущественным государством панчалов; результатом стало заключение торгового и военного союза. Почти сразу двое княжеств-соседей, страдая от набегов лесовиков-Плосконосиков, сами напросились под покровительство Хастинапура – и были благосклонно приняты Грозным и Советом.

Барбары-камбоджи с севера охотно гнали свои знаменитые табуны к Городу Слона – менять на ткани и оружие; увеличение числа всадников и колесничных бойцов весьма поспособствовало заключению пакта о ненападении с гордыми ариями-Шиби из Западного Пенджаба. Переговоры шли долго, но после взаимных уступок завершились успехом. "Лучше иметь воинственных Шиби в качестве союзников, чем ежедневно ждать удара в спину," – рассудил Гангея, и советники всемерно одобрили этот вывод.

Наконец, прибыли послы и из далекой южной Ориссы.

Раджа, как обычно, устранился от ведения дел, поручив все сыну. Послам были оказаны подобающие рангу почести; затем Гангея предоставил советникам беседовать с южанами и очнулся от дум только после долетевшей до него фразы:

– Да будет твердыня Хастинапура вовеки неколебимой, как Махендра, лучшая из гор, которую наш правитель имеет счастье лицезреть из окон своего дворца!

"Махендра! – екнуло сердце. – Как же я забыл?!"

– Да пребудет и с вами благословение Опекуна Мира, радеющего о всеобщем благе, – слегка невпопад ответил послу Гангея. – Безопасны ли сейчас ваши дороги? Говорят, раньше в окрестностях священной Махендры проходу не было от злых ракшасов! Не докучают ли людоеды мирным поселянам?

– Злые ракшасы на Махендре больше не живут! – расцвел улыбкой глава посольства. – Теперь на лучшей из гор обосновался добрый Рама-с-Топором, избавив нас от этой напасти!

И очень удивился, увидев Грозного хохочущим взахлеб, самозабвенно, по-детски.

Послы удалились, а сын Ганги еще утирал слезы и видел внутренним взором суровое лицо учителя. Он был искренне рад не столько избавлению Ориссы от злых ракшасов, сколько известию, что Парашурама дошел-таки до Махендры и обосновался рядом с южной обителью своего покровителя Шивы.

"Надо бы ему весточку передать," – подумалось Грозному.

Но сперва пришлось разобраться с посольством, потом – с наводнением в восточных областях, а через месяц Город Слона облетела скорбная весть: раджа Шантану скончался.

Миротворец еле-еле разменял шестой десяток, и люди шептались о скрытой болезни раджи, о том, что молодая стерва-жена истощила и довела до смерти пожилого правителя; люди шептались, а Гангея винил во всем себя. Если бы не щедрый дар отца…

Впору воспользоваться правом, выбрав день и час собственной смерти!

Не сегодня ли? – отец еще недалеко ушел…

Полгода новоявленный регент носил траур. А когда боль утраты немного отпустила сердце, в покоях Грозного объявилась Сатьявати.

Мачеха.

Вдова отца.

И зверь внутри заворочался, очнувшись от долгой дремы и плотоядно сведя желтые зрачки в вертикальную черту.

– Я пришла к тебе, – просто сказала Сатьявати, присев на край ложа.

Она была хороша. Она была не просто хороша – перед Грозным сидела уже не юная и порывистая рыбачка, но ослепительная царица, прекрасно сознающая, кто она и чего хочет.

Последнее регент и его зверь почувствовали сразу.

Оба.

– Ты слышала мой обет, – спокойствие далось Гангее дорогой ценой.

– Слышала. И до сих пор не простила! Ладно, к чему ворошить прошлое… Ты знаешь, Шантану искренне любил меня. И я… я очень старалась! Не скрою, временами мне бывало хорошо с твоим отцом. Но отдадим прах мертвым, а жизнь – живым! Потерять тебя дважды? – вряд ли есть на земле женщина, которую судьба била чаще моего!