Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 58
– Беда, Грозный! – хрипло прозвучало и эхом раскатилось под сводами. – Беда!
Гангея сразу узнал гонца. Им был Кичака, верный крепыш-Кичака: дослужившись за это время до чина сотника, он был приставлен к царевичу лично сыном Ганги. Тот, кто осмелился вопреки приказу тайно охранять самого Гангею, теперь не позволял пылинке упасть на доверенного ему наследника, став тенью гордого юноши – и вот…
Беда!
Беда, Грозный!
– Что произошло? – спросил Гангея во всеуслышанье.
Он уже понимал, что произошло, сердце с самого начала подсказывало ему правду, но правда должна была прозвучать в присутствии всех.
Глухой Кичака явно не услыхал вопроса, но понял его смысл.
– Мы спускались к побережью Хиранваты, – громко начал сотник, собираясь с духом. – Сиятельный царевич Читра, бык Закона, и мои люди… Мы отстали, Грозный! Отстали! Боги, за что?! Почему жизнь иногда зависит от резвости коней?! Почему?!
Боги молчали, вместе с людьми ожидая продолжения рассказа.
И смотрел в пол регент, втайне морщась от крика Кичаки и машинально поглаживая старую обезьянку, тезку злой судьбы, – словно ему единственному ни к чему были слова, чтобы увидеть внутренним взором трагедию на берегу прозрачной Хиранваты-Златоструйки…
Это была потрясающая лань. Огненно-золотая, с точеными ножками, она неслась по лесу вспышкой шалого пламени и время от времени косилась назад влажно-смоляным глазом. Царская добыча! Ну и пусть колючие ветки злобно хлещут по лицу, а конь вытягивается в струну, отдавая бешеной скачке последние силы! Вперед, через пни и колдобины, вихрем одолевая прогалины и чуть ли не кубарем скатываясь по косогорам, вперед и только вперед!..
Свита безнадежно отстала, и царевич Читра был втайне рад этому. Надоели! – то опасно, это недостойно, спать на земле чревато ста болезнями, сражаться надо тупым оружием во избежание… Фазаньи души! Небось, брату-Грозному боятся указывать, глотка пересыхает от страха, а ему, Читре-Блестящему, будущему герою, который на одной колеснице станет завоевывать вражьи крепости – ему-то каждый мозгляк норовит напомнить о младости и отсутствии опыта!
Дудки! Эта лань – моя и только моя!
Царевич уже плохо отличал явь от блажи, и ему сгоряча казалось, что впереди сломя голову мчится не лань, лесная красавица, а юная апсара из Обители Тридцати Трех. Рыжеволосая дева, из легиона небесных соблазнительниц, что мимоходом прерывали покаяние наисуровейших аскетов; шипы с колючками давно уже изорвали в клочья и без того скудное одеяние, обнажив стройное тело, соблазн мужей – и испуг волнующе смешивался с призывом, когда апсара вскрикивала на бегу.
"Читра-а-а! – эхом звенело меж стволами деревьев, и мягкие молоточки грохотали в сознании будущего раджи Хастинапура. – Читрасена-а-а-а!.."
До сих пор так звала его только мама. Читрасена, Блестящий Воитель – разгоряченный воинской наукой или скачками, он стеснялся проявлений материнской любви, выскальзывая из объятий и спеша убежать к сверстникам; но ночами царевичу снилось это имя.
И день триумфа, когда Блестящим Воителем его назовет сам Гангея Грозный.
Сводный брат, заменивший отца, которого царевич почти не помнил; ужас недругов и живая легенда Города Слона, образец для подражания.
– Читрасена-а-а!..
Лес кончился сразу, рывком, обвалом рухнув вниз, к песчаному берегу; по-детски закричал конь, вороной скакун, ломая ноги на крутизне – но юный Читра вовремя успел откатиться в сторону, выскользнув из-под туши несчастного жеребца.
Спустя мгновение царевич уже несся по склону, вздымая вокруг себя тучи песка и оглашая берег победным кличем. Чудо совершалось у него на глазах, чудо из чудес, а значит, нужно было верить и брать, пока судьба милосердна! Вожделенная добыча оказалась совсем рядом, руки сами собой сомкнулись вокруг тонкостанной апсары, рыжий дождь хлынул со всех сторон, обдав свежестью и страстью, а губы уже искали, впивались в алую мякоть боязливо раскрывшегося бутона…
– Читрасена! На помощь!
Смерч подхватил возбужденного охотника, вознеся на миг к самому небу, и почти сразу земля больно ударила в спину. Когда глаза вновь обрели способность видеть, то взору Читры представилась ужасная картина: красавица-апсара, его трепетная лань, вовсю обнималась с каким-то рослым нахалом, и тот утирал слезы с женских щек, шепча на ухо апсаре всякую дребедень. Будь царевич поспокойней, он бы не преминул заметить, что апсара облачена в роскошные одежды, не изведавшие ласки шипов; а кудри женщины на поверку оказались не золотыми или рыжими, а светло-русыми, ничем больше не напоминая прежний сверкающий дождь.
Кроме того, от ближней излучины доносилось пение и разудалые выкрики, а это уже и вовсе ни в какие ворота не лезло! – может ли подобное чудо совершаться в присутствии толпы ротозеев?
Но женщина только что звала его, Читрасену, на помощь!
Да или нет?!
Наглец-незнакомец оторвался от красавицы и шагнул к поверженному царевичу, утирая рот тыльной стороной ладони. Густые брови гневно сошлись на тонкой переносице, и Читра понял: настало время действовать! Извернувшись, он метнул в ненавистное лицо горсть песка и от самой земли бросился врагу в колени, оплетая их руками. Рывок – и вор, который осмелился посягнуть на чужую добычу, катится по берегу, а в руке царевича мокрым листом блестит чужой кинжал. Увы, успех был недолгим. Противник даже не стал подниматься: тело его само взлетело в воздух, точно сухой лист от порыва ветра, и едва Читра попытался достать врага клинком, как вновь оказался в объятиях уже знакомого смерча.
На этот раз земля била вдвое больнее.
Три стрелы иволгами просвистели в воздухе. Одну рослый мерзавец успел отбить предплечьем, двигаясь нечеловечески быстро, от второй увернулся, но третья вошла в подставленный бок и хищно задрожала, пробуя на вкус чужую кровь. Взвизгнула апсара, кидаясь к раненому и помогая ему удержаться на ногах, царевич Читра попробовал встать, но не сумел – а от ближней излучины и с другой стороны, от западного притока Златоструйки, двигались навстречу друг другу две тучи.
Одна, во главе с бдительным Кичакой, неслась по земле, плетьми горяча запаленных коней; другая же вихрем мчалась прямо по воздуху, ринувшись в лазурь на призывный крик господина – и вскоре смертельный дождь пролился с неба на огрызающуюся землю.
Бой был недолгим.
Читрасена, Блестящий Воитель, князь крылатых гандхарвов и доверенный слуга Владыки Тридцати Трех, сполна расплатился за рану и унижение.
В кои-то веки спустишься в компании друзей и апсар во Второй мир, дабы насладиться покоем и тишиной – а тут на тебе! Что говорите? Тезка? Глупости говорите, уважаемые: какой еще тезка?! А даже если и так…
– Почему ты остался в живых?! – вопрос Грозного звоном медного горна взметнулся под самые своды залы, пробиваясь даже через глухоту гонца. – Кичака, ответь мне: почему ты жив, когда мертв твой господин?!
Гангея был не прав – он еще не знал, что сотника, оглушенного падением с коня, гандхарвы приняли за мертвого и оставили валяться среди прочих трупов. Не знал он и того, что именно Кичака доставил в Город Слона тело убитого царевича, после чего упрямо отказывался от лекарской помощи и требовал личной встречи с регентом, грозя обломком меча лекарям и слугам, пока не потерял сознание.
Грозный знал одно: малыш Читра, первенец Шантану-Миротворца и Сатьявати, погиб.
Погиб глупей глупого.
И бессильный гнев туманил рассудок регента, которому на днях исполнилось ровно тридцать восемь лет.
Голова Кичаки затряслась, как у немощного старца, словно шея разом устала держать на себе эту обузу, на запекшихся губах выступила сизая пена, и сотник встал в полный рост, забыв, где он и кто он.