Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 73
А вдалеке, плохо различимый с такого расстояния, оперся на трезубец сам Шива-Разрушитель в грозной ипостаси шестирукого Самодержца – и веки его третьего глаза мучительно подергивались, а складки на переносице под нижним веком казались просто отечным мешком.
Из всей Троицы Шива явился один.
Без свиты.
И был не в духе; впрочем, как всегда.
Не потому ли океан стелился мутной скатертью, катал желваки-волны, мрачнел на горизонте могильным пепелищем? Может, и потому… кто знает?
А кто знает, тот не скажет.
Индра в последний раз оглядел собравшихся, подмигнул своей супруге – Шачи-Помощница даже здесь кокетничала с каким-то киннаром из адских красавцев! – и воздел над головой громовую ваджру.
Но подать сигнал к началу ему помешали.
Даже не то чтобы помешали – а просто сам Громовержец замер, как истукан, с поднятой рукой и обалдело воззрился на океан.
К середине отведенного ристалища, затянутого льдом, как раз туда, куда секундой позже должен был грохнуться огненный перун, шел один из бойцов. Шел пешком, покинув свою колесницу, которую ему часом раньше помогли вызвать из Второго мира вместе с молодым возничим. Гигант в белой накидке поверх пластинчатого доспеха, он сутулился и приволакивал ноги, отчего по меньшей мере у пяти Локапал из восьми возникло ощущение, что поединок может и не состояться.
Герои ходят по-другому.
В двадцати шагах от недвижного Рамы гигант на миг замер и двинулся по кругу, обходя аскета слева направо. Уважение – это, конечно, правильно и почтенно, но Индре к тому времени надоело изображать из себя статую, и он слегка качнул ребристым кастетом, зажатым в кулаке. Тонкий, как игла, луч сорвался с одного из краев ваджры, ринулся вниз, на лету изломался по всей длине, растроился зазубренными остриями…
Гангея даже не обратил внимания на молнию, которая едва не задела его плечо и расплескалась за спиной шафрановыми сполохами.
Шел как шел.
Впору было обидеться, но что-то в душе Громовержца подсказывало: не время!
Этак себе весь праздник испортить можно.
Да и Шива покосился из своего далека; знаете ли, неприятно покосился, с раздражением, словно это с ним шутки шутили, а не со смертным! – ну и пусть его… подождем.
Завершив круг почета, Гангея подошел к аскету и припал к его ногам. Боги уже начали переглядываться, когда до них еле слышно донесся обрывок чужого разговора – оттуда, с Прародины, где сейчас происходило небывалое:
– Благослови, учитель!
– Давай, малыш… смотри, не разочаруй меня! Это тебе не стадионы Бенареса…
И Гангея Грозный отправился прочь – твердым шагом, выпрямившись во весь рост, так, что по Свастике Локапал пробежал легкий шепоток, а в свитах Миродержцев дружно захлопали в ладоши.
Потеха обещала удасться на славу.
…взойдя на колесницу, Грозный поднял лук, передвинул поближе запасные тетивы и в последний раз взглянул на учителя перед боем.
Пешего аскета больше не было.
Рама в ореоле Жара стоял на огромной колеснице, опустив к ногам Топор-Подарок; и ученик Акритаварна, горец-Ублюдок, держал поводья, готовясь тронуться с места.
"Земля – моя повозка, – прошелестел в сознании Грозного тихий смех учителя, – а воды влекут ее, подобно упряжным животным. Ветер служит мне возницей, а панцирем – святые писания. Хорошо оберегаемый ими в бою, я жду тебя, малыш!"
И Грозный улыбнулся в ответ: "Не трону я твоих добродетелей и заслуг брахмана, о Гуру – но подвижник с оружием в руках оказывается в положении кшатрия, а по этому положению я могу ударить без колебаний!"
Стрелы покинули колчаны и взвились в воздух одновременно с первым раскатом грома.
Возвращение из Безначалья было болезненным. Не глядя на Раму и его Ублюдка, Грозный с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к своему шатру. Он шел под обстрелом десятков глаз: советники, свита, дружинники, брахманы из шальвапурской обители, царевна Амба… Все смотрели на регента, и каждый по-своему: ожидание, немой вопрос, преклонение, сдержанный интерес, яростная ненависть…
Гангея не смотрел ни на кого. Он двигался, словно ступая по горящим углям.
Дошел.
И рухнул на царское ложе, с трудом переводя дух.
В шатер сунулся было слуга с блюдом какой-то снеди, – не соблаговолит ли повелитель отведать? – но Гангея только хрипло рыкнул больным зверем, и слуга мигом исчез.
Все тело нещадно ломило, суставы выкручивал палач-невидимка, перед глазами плыли разноцветные круги. Гангее мерещилось, что он весь изранен и истекает кровью, трижды он порывался выдернуть засевший в ране обломок стрелы – и трижды с вялым удивлением обнаруживал, что на теле его нет ни царапины, а пальцы вместо древка в очередной раз хватают пустоту.
Мысли путались, туманные видения роились вокруг, насмешливо растекаясь киселем, едва Гангея пытался вглядеться пристальней; и поэтому регент не слишком удивился, обнаружив, что в его шатер успела проскользнуть целая вереница призраков. Одним больше, одним меньше… Потом до него дошло, что гости плохо походят на бред, и Гангея заставил себя сосредоточиться.
Это было едва ли не труднее, чем вырвать воображаемую стрелу.
Призраки обрели плоть и форму, молчаливо выстроясь вокруг обессиленного регента.
Их было восемь.
Восемь Благих.
Гангея никогда раньше не видел этот клан божеств, и даже Словоблуд в давние времена ученичества мало рассказывал о Восьмерке, стараясь сменить тему; но Грозный почему-то сразу догадался, кто перед ним.
– Молю простить, о небожители, за то, что лишен возможности приветствовать вас, как подобает! Я могу позвать своих людей, и они воздадут вам все почести, каких вы заслуживаете! Еще раз прошу простить…
– Лежи и набирайся сил, Грозный, – прервал его один из Благих, выступив вперед. Остальные семь при этом дружно потускнели, снова превращаясь в призраков. – Мы не в обиде на тебя, и пришли не требовать почестей, а взять тебя под свою опеку в битве с Рамой.
– Благодарю вас, опоры добродетелей, но лучше вам было бы обойтись почестями! Эта битва – только наша. Моя и моего учителя.
– Мне нравится, что ты столь ревностно придерживаешься законов кшатры, – с серьезным видом кивнул собеседник. – Но мы и не собираемся вставать между вами! Ты полагаешь, Благие способны предложить Грозному что-либо бесчестное?
Гангея смутился и почел за благо промолчать.
Гости приводили Грозного в недоумение. Фигуры их то и дело расплывались, с трудом сохраняя прежние очертания; вся Восьмерка была неуловимо похожа друг на друга. Лица? Одежда? Одинаково-никакое выражение глаз? Присутствовала в богах скрытая фальшь, словно Благие являлись иллюзией, майей, наваждением… А восьмой, понурый карла в красной ермолке, съехавшей на одно ухо, и непомерно широких шароварах, казался и вовсе куклой!
"Да нет, глупости! Просто устал… вот и мерещится невесть что!" – Гангея отогнал дурацкие мысли, но крохотный червячок сомнения все же остался, затаился в недрах воспаленного сознания.
Семеро Благих по-прежнему будто воды в рот набрали, а тот, что заговорил с регентом, дружелюбно продолжил:
– Мы – твои сторонники, о бык Лунной династии! И вся Обитель Тридцати Трех – тоже. Ты должен выиграть эту битву! И мы принесли тебе оружие, созданное в древности Зодчим Богов, которое тебе, несомненно, было известно в твоей прошлой жизни! Возьми его, ибо долг кшатрия – на поле чести не пренебрегать ничем! Да будь у Рамы тайное для тебя оружие – он бы не задумываясь пустил его в ход! А, может быть, так и случится?! – кто знает, чем успел снабдить своего любимца Синешеий Шива?
Гангея молчал, хмурясь. Благие, наверное, были правы, но соглашаться почему-то не хотелось.
– …Вот и мы в свою очередь ПРОСИМ тебя принять в дар наше оружие, которое наверняка обеспечит тебе победу!
– Просим, просим! – вдруг хором затянула вся Восьмерка, словно челядь, предлагающая господину благословить пиршество слуг.