Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон. Страница 75
Долг Кшатрия победно расхохотался – и секундой позже Гангея понял, куда на самом деле исчезают эти люди: их пожирал непомерно раздувшийся паук, паук его гордыни и тщеславия, оплетая паутиной страшный цветок!
– Нет!
Слово, с которого начинается свобода, сорвалось с губ Грозного, прервав зловещую вязь тайной мантры; и Долг Кшатрия захлебнулся хохотом. Стебель Судного Дня дрогнул, надломился, паук злобно зашипел, прижав к земле налитое гноем брюхо – но отступать и не подумал.
Словно издалека, из другого мира, Грозный ощущал содрогания щита под ударами Рамы – но у него не оставалось времени укреплять броню. Он должен был совладать с чудовищем, которое сам же выпустил на волю.
А потом можно и умереть.
Сейчас перед ним уже не было учителя, богов и брахманов-свидетелей; и не мчалась по Безначалью колесница Рамы-с-Топором. Вокруг сомкнулся иной, его собственный мир, где живых осталось двое: он, Гангея-Грозный, и паук-исполин по имени Долг Кшатрия, готовый пожрать всю реальность без остатка! И если он проиграет ЗДЕСЬ, то ТАМ, оставшись внешне прежним, он сам превратится в ненасытного паука, пожирая одного человека за другим!
ЭТОТ бой он не имел права проиграть.
Паук скачком придвинулся вплотную, зазубрины жвал скрежетнули перед самым лицом Гангеи; регент нашарил на поясе рукоять меча – и внезапно осознал, что до сих пор сжимает в кулаке золотую ракушку.
Избавиться от предательского дара!
Немедленно!
Но в следующий миг жвалы мертвой хваткой вцепились в руку, не давая выбросить талисман. Выхватив меч левой, Гангея вслепую нанес удар; хлынула зловонная жижа, грозя затопить с головой, лишить дыхания – и перед меркнущим взором возникло видение.
Трезубец.
И откуда-то из мглы грозно замычал белый бык, поддев тьму на рога.
Три лезвия со скрипом вонзились в тело паука, чудовище задергалось, уменьшаясь на глазах, словно из него выпустили воздух – и Гангея, высвободив руку из ослабевших жвал, с размаху швырнул талисман в пустоту.
Внутренняя реальность, в которой он пребывал, подернулась зыбью, начала распадаться гнилыми клочьями – и сквозь прорехи на Грозного устремились огненные сполохи "Южных Агнцев". Нападение Рамы просто обязано было увенчаться успехом, но грохот унесся прочь, пожирая сам себя, и вокруг стало оглушающе тихо.
Долг Кшатрия исчез – на время? навсегда? – осознание реальности накатило слепящей морозной волной, и Гангея понял, что сейчас сделает.
Проигрывать надо достойно.
Лед уходил из-под ног, когда ты, спешившись, шел к своему Гуру. Из могучего тела сквозь щели доспеха торчали обломанные древки стрел; предплечье левой руки, вместе с наручем, было рассечено метательным диском, на запястьи чернели следы паучьих жвал; кровь струилась по ногам, донимало колотье в обожженном боку, тяжесть век казалась неподъемной, каждый шаг грозил стать последним – но ты, закусив губу, упрямо гнал себя навстречу Учителю.
Грозный шел к Раме-с-Топором.
Когда-то раджа Шантану наделил сына Даром: по своему желанию выбрать день и час собственной смерти. Спасибо, отец: я выбрал. Здесь и сейчас. Жизнь – наказание для подлеца, который осмелился поднять руку на собственного учителя; и добро бы просто руку! – лишь трезубец Разрушителя сумел покончить с освободившейся тварью, а ты, малыш, Гангея, Грозный, сукин сын с целым ворохом правил для великого воина…
Ты проиграл себя. А значит, должен будешь склонить голову перед победителем и жениться на царевне Амбе, нарушив данный некогда обет.
Нет. И в этом коротком слове заключается вся свобода Вселенной.
Ты не нарушишь обета.
Ты просто подойдешь к учителю, даже если последние шаги сделает мертвец; ты вслух признаешь себя побежденным – а после этого ПОПРОСИШЬ Раму убить тебя.
И учитель не сможет отказать.
Боги и гандхарвы, киннары и якши, святые подвижники и царевна Амба затаили дыхание, наблюдая за тем, как регент Хастинапура, оставляя на льду кровавый след, подходит к неподвижному Раме, припадает к босым ногам аскета…
Ученик ничего не успел сказать Гуру.
– Победить самого себя – что может быть трудней? – тихо произнес Рама, при всех говоря для двоих. – Когда-нибудь ты поймешь это, малыш…
Грозный застыл на коленях, изумленно глядя снизу вверх в лицо своему учителю.
И впервые заметил: о небо, как же он постарел!
– Слушайте все! – голос подвижника эхом раскатился под сводами Безначалья. – Я, Рама, сын Пламенного Джамада, стоя под Свастикой Локапал, признаю себя побежденным в этом поединке!
И Рама торжественно обошел вокруг коленопреклоненного Гангеи – шаг за шагом, посолонь, чествуя победителя.
Грозный воспаленными глазами следил за чествованием и чувствовал себя глупым учеником, тщетно силящимся понять: за что Учитель обижает его?!
Детская обида блестела в глазах израненного сорокалетнего воина; блестела и алмазами катилась на бороду и грудь.
За что, Учитель?!
Небеса безмолвствовали.
И Миродержцы недоуменно переглядывались друг с другом.
Боги один за другим покидали зрительские места, отправляясь в свои чертоги, исчезли колесницы обоих противников; вслепую, не разбирая дороги, побрел прочь совершенно потерянный Грозный; за господином-победителем спешил его возница, больше всего на свете боясь в одиночестве остаться здесь, вне жизни и смерти.
Рама молча кивнул в ответ на немой вопрос Ублюдка, разрешая удалиться и ему… После чего приблизился к тому месту, где мгновением раньше стояла колесница его удачливого ученика, наклонился и подобрал блеснувшую на льду золотую сережку.
Раковинка с жемчужиной внутри.
Аскет хорошо знал, кому она принадлежала.
Вот, значит, как…
В последний раз окинув взглядом простор Предвечных вод, аскет повернулся и двинулся обратно – туда, где начиналась укрытая белым покрывалом земная твердь.
В начало Безначалья.
Он шел между телами людей и животных, запорошенными снегом, меж трупами себя и своего сегодняшнего победителя, оставляя за собой узкую цепочку следов – одинокий темный ворон на поле брани, замершем навсегда под белоснежным саваном.
Левее, в отдалении, двигались отшельники из шальвапурской обители. Они не приближались, понимая, что сейчас последнее дело – беспокоить побежденного аскета.
И, тем не менее, одна из фигур все же кинулась ему наперерез.
Парашураму догнала царевна Амба. Девушка выглядела зыбкой, светясь отраженным светом – словно это была не сама царевна, а ее тень. Впрочем, так оно и было.
В глазах тени стояли злые слезы.
– Почему ты… почему ты не убил его? Почему сдался?!
– Потому что мой ученик победил меня, – холодно ответил Рама, глядя мимо царевны.
– А ты подумал обо мне?! – с отчаяньем выкрикнула тень в лицо аскету. – Что мне теперь делать?!
Аскет невольно поморщился.
– Не кричи. Я не глухой. А что тебе делать – не знаю. Иди, куда хочешь и делай, что хочешь – я больше ничем не могу тебе помочь.
Царевна открыла было рот для упрека или проклятия, но ее будто потащило прочь от Рамы на аркане; и призрачная дева заскользила обратно к брахманам-свидетелям, так и не успев выплеснуть на Раму свои упреки – старый Хотравахана оказался, как всегда, предусмотрителен.
Рама пошел дальше.
Через некоторое время на его пути возникла богиня Ганга. Она молчала – но взгляд ее был красноречивее всяких слов.
Богиня низко, до земли, поклонилась смертному – и тихо удалилась.
"Ну, кто еще?" – горько усмехнулся сын Пламенного Джамада, оглядываясь по сторонам.
К нему, широким уверенным шагом, приближался Синешеий Шива. Рук у Разрушителя имелось на этот раз всего две, ипостась вообще не поддавалась определению, но третий глаз был слегка приоткрыт, оценивающе щурясь.