Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 120
В казарме пробуждались офицеры.
- Небольсин! Вставайте... Пойдем получать фунты.
- Но я вчера уже получил.
- Неделя-то кончилась. Сегодня можно опять "пофунтить"...
Виктор Константинович отправился в канцелярию, получил еще два фунта (непонятно за что?), и там ему сказали:
- Оказывается, вы еще при Керенском были представлены к званию полковника. Мы проверили - этот приказ затерялся... Позвольте поздравить вас с новым чином, а погоны русского полковника вы можете приобрести в лавке колониальных товаров...
* * *
Скоро англичане забили в барабан, и бар стали открывать только под воскресенье. Юный барабанщик бил на рассветах, будя для занятий; тугая шкура барабана колотила тишину под самыми окнами, взбадривая ленивых. Юные поручики и старые генералы, сварливо ругаясь из-за места в шеренгах, неряшливой колонной маршировали в столовую: завтрак, ленч, обед, ужин, жрать захочешь, так будешь маршировать как миленький...
Был обычный день, и Небольсин в кругу офицеров выскребал ложечкой из стакана остатки компота, когда генерал Скобельцын выглянул в окно и обозленно крикнул:
- Англичане совсем обнаглели! Еще чего не хватало, чтобы большевиков сажали за один стол с нами...
В столовую вошли: прапорщик женского батальона, скромная девица в гимнастерке, в штанах и обмотках, пышнокудрая, а следом за нею, волоча ноги и опустив голову, - полковник Свищов.
- Свищов! - закричал Небольсин, вскакивая. - Полковник Свищов, как вы сюда попали?
Забыв про еду, Виктор Константинович подошел к столу, за которым отдельно от других - сидели "большевики". Свищов разломил кусок хлеба в тряских пальцах и едва не заплакал:
- Виктор Константинович, скажи хоть ты... Ты ведь меня знаешь! Ну какой я к черту большевик?.. Спятили они, что ли?
- Вы... арестованы? - спросил Небольсин в полном недоумении и поглядел сбоку на девицу-прапорщика; придвинув к себе тарелку с овощным супом, она стала есть, замкнуто и спокойно.
- Ну да! - рассказывал Свищов. - Меня тут как барана... да хуже барана! И теперь, говорят, отвезут в Сибирь, чтобы сдать тамошней контрразведке. Конечно, англичане рук пачкать не желают. Но какой же я большевик? Вот госпожа Софья Листопад (полковник показал на девицу), она, кажется, и правда - грешит по малости... А я-то при чем?
Небольсин еще раз пытливо глянул на госпожу Листопад. Девушка принялась уже за жаркое. По тому, как она держала нож и орудовала вилкой, Небольсин точно определил, что женщина эта из интеллигентной семьи.
- Полковник, - спросил Небольсин, волнуясь, - но ведь что-то вы сделали такое, что дает право обвинять вас в этом?
Свищов ответил:
- Дорогой мой! Я... устал. И в башке у меня что-то отвинтилось. Я не большевик, нет. Но я считаю, что Ленин поступил все-таки правильно, закончив войну. Я сказал тогда, что мы умеем убивать, но воевать мы разучились. Вот, а мне заявляют, что я проникнут германским духом... что я большевик... чепуха!
Небольсин поднялся над обеденными столами.
- Господа! - объявил он громко. - Я знаю полковника Свищова по фронту как верного солдата России, это ошибка.
Генерал Скобельцын требовательно постучал ложкой:
- Небольсин! Вы не в театре... Сядьте!
Виктор Константинович опять взялся за компот.
- А что с ними будет? - спросил у соседей.
- Поедут с нами на родину. Если нас большевики стреляют, то почему бы и нам не повесить этих... если они большевики?
- И девицу?
Пламенный грузин Джиашвили, когда-то сотник из конвоя его императорского величества, сверкнул отличными зубами.
- Па-а-алнагрудый батальон... - сказал со смехом. - Дали бы ее мне, и я бы мигнул казачатам. В кусты - хором ее! Забыла бы думать про свой большевизм.
Небольсин вспыхнул:
- Сотник! Вы не имеете права говорить так о женщине, о русской женщине, которая в час опасности для родины встала под знамена и надела эту серую солдатскую гимнастерку!
- Все они... - выразился Нечитайло, и Небольсин понял, что напрасно будет метать бисер перед свиньями: здесь отношение к женщине только одно...
За отдельным столом, отобедав, поднялись двое - всеми презираемые полковник Свищов и прапорщик женского батальона; отвратительно шаркал ногами униженный полковник, и совсем спокойно прошла девушка... На фоне солнечно распахнутых дверей, среди красных бутонов шиповника, она вдруг показалась Небольсину удивительно женственной, и даже эти обмотки на ногах ничуть не портили ее облика.
- Как ее сюда занесло? - спросил он.
- А черт ее знает... Вон, вон! - стал показывать Нечитайло. - Видишь, катится сюда бочка с фамилией под стать бочке, Бочкарева Машка, это и есть командир бабьих "ударников", которая охраняла Керенского... Бежала сюда через Финляндию!
- А что она здесь делает?
- Э-э, брат, ты нашей Машки еще не знаешь. Наша Машка получает от англичан фунтиков больше нас с тобой. Хотя мы, брат, всю войну фронт держали, а она даже Зимнего дворца удержать не сумела... Взял бы я ее за ногу да размотал как следует!
С другого конца столовой вошла толстая накрашенная молодуха с широким лицом крестьянки; на выпуклой груди ее бренчал бант солдатских Георгиев. Взглядом, тупым и упорным, она обвела лица офицеров, которые помоложе. Джиашвили, пламенный грузинский дурак, подбоченился, как для свадьбы...
Эта сцена отдавала чем-то порочным, и Небольсин отвернулся.
- И за что же она получает больше нас? - удивился он.
- А за то, стерва, что ведет здесь, в Англии, как крестьянская демократка, агитацию за активное вмешательство союзников в дела России. Может, ей и надо платить побольше... Об этом, Небольсин, спроси не у меня, а у министра Черчилля! Мы умеем только убивать, и за это нам - два фунта... Спасибо! Мы люди не гордые, берем не отказываясь.
* * *
Немецкая армия уносила из России в свой родной фатерлянд не только шпик, холстину, уголь и сало, - под стальную каску Фрица запала мысль о солдатских Советах, сама идея обращения войны империалистической в войну революционную.
Перелом в борьбе на Западном фронте уже обозначился - резко, и до Ньюмаркета, где несуразным скопищем засели русские белогвардейцы, доходили слухи, что фронт надвигается на Германию, что немцы уже сыты войной по горло и кричат тем, кто еще сидит в окопах: "Штрейкбрехеры! Вам мало досталось?.." Как ни странно, настроение от этих вестей в Ньюмаркетском лагере было подавленное.
- Мир воспрянет! - говорил со злостью. - Но что Россия? Ограбленная, голодная, изнасилованная, - ей не бывать на пиршестве всеобщей победы. Большевики свой мирный пирог слопали еще в Брест-Литовске, и Россия разодрана на куски.
- Вешать, вешать! - горячо ратовал Джиашвили. - К чему разговаривать, надо вешать... Это очень хороший способ!
По вечерам жутко и мрачно резались в карты. Озлобленно шмякали на стол истерзанные картишки. В соседнем коттедже однажды раздался выстрел прихлопнули шулера. Англичане начали следствие. Но офицерская община рьяно вступилась:
- Не лезьте в русские дела! Еще чего не хватало, чтобы вы нам указывали - кого можно, а кого нельзя убивать. У нас свои законы российские: за шулера нам ничего не будет...
Сон - волшебный сон! - постепенно рассеивался, и Виктора Константиновича мучила тоска. Он сделался нелюдим и резок. В один из дней английский комендант лагеря объявил, что охрана большевиков - дело самих русских: пусть они и несут посменно дежурство. Однако желающих дежурить не находилось.
Долго препирались в коттедже:
- А ну их к бесу - не убегут. Мы, русские офицеры, не станем унижать себя полицейскими обязанностями. Это нам не пристало... Хорунжий, чего задумался? Рвани злодейскую!
Нечитайло - уже хмельной - вскинул гитару, сипло запел:
Ей чернай хлэб в абэд и ужын
Ея штраштей нэ усыпыт,
Ей па-а-ачелуй гарящий нужэн...
И вся ватага дружно подхватила:
Но нэ в крэдыт,