Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 122

Тогда пошел и ледокол "Соловей Будимирович". Впереди дальний путь за Диксон, потом из низовьев Енисея спуститься на баржах, прямо в армию, прямо в бой, чтобы через хребты Урала, минуя Ярославль, шагнуть в златоглавую и первопрестольную...

А сейчас мы снова возвратимся на русский север - в самый разгар лета 1918 года.

Глава шестая

Сразу нашлось дело и Павлухину, когда в Архангельске появился этот человек с узким лицом природного интеллигента, с бородкой, в полувоенном костюме, скромный и проницательный; большевик с большим стажем, издатель трудов Ленина, узник царских крепостей - Михаил Сергеевич Кедров! А весь служебный аппарат, который Кедров привез с собою в Архангельск для установления здесь диктатуры пролетариата, назывался несколько громоздко и странно для многих: "Советская ревизия народного комиссара М. С. Кедрова".

Ревизия началась как раз с того, на что больше всего зарились интервенты в Архангельске, - с многомиллионных запасов оружия, военной техники, различных порохов и обмундирования. Даже окинуть взором эти гигантские хранилища было невозможно, - нужен был самолет, чтобы облететь всю грандиозную панораму складов, и Кедров сказал:

- И все это валяется здесь? Под дождями, под снегом? При том ужасном положении внутри страны?.. Начнем вывозить. Павлухин, тебе, как парню боевому, с бескозыркой набекрень, придется для начала подраться с иностранцами, которые гуляют здесь как у себя дома...

Дело было ответственное и сложное, ибо склады заборов не имели, замки можно было пальцем расковырять. И лазали здесь, среди порохов и техники, кто угодно: англичане, французы, румыны, белополяки, американцы. Брось спичку - и фукнет так, что от города плешь останется. Бывший генерал Самойлов, которого Кедров назначил командующим всеми сухопутными и морскими силами, внес поправку - совсем неутешительную.

- Ты ошибаешься, - сказал он Павлухину, - если думаешь, что плешь от тебя останется. Случись взрыв - и земля Архангельска, вместе с домами, уйдет к небесам, а на это место выплеснет Белое море... Россия просто не будет больше иметь такого города, как Архангельск! Понял? Ну так торопись...

Торопились: денно и нощно громыхали составы, вывозя в Котлас и на Сухону взрывчатку - первым делом взрывчатку! Ревизия Кедрова задыхалась без людей: большевиков в Архангельске было мало, а Центр, словно назло, высылал на подмогу специалистов, которым нельзя было верить. Но - за неимением других - приходилось работать и с этими. Угроза взрыва подгоняла людей, и создалось в городе странное положение: коммунисты рука об руку работали в эти дни с офицерами, среди которых было немало белогвардейцев. Особенно старался капитан Костевич - один из лучших артиллеристов России. Комиссар Кедров выхлопотал ему в Москве даже премию в три тысячи рублей...

- Армию! - настаивал Самойлов на собраниях губкома. - Надо создавать армию посредством строгой мобилизации!

А вот армию было не создать. И случалось так, что не командиры командовали полками, а полки командовали своими командирами.

Когда разгрузили склады, вывезя из них главное, Павлухину дали 1-й архангельский батальон - как комиссару. Он явился в казарму, увидел кислый сброд и стал подтягивать людей, но ему сказали - вполне авторитетно:

- Чего шумишь? Ты нашего беспорядка не нарушай... Кончилось все это бунтом, стихийно ставшим антисоветским.

Батальон разоружали, чистили, снова вооружали. И снова он был на грани возмущения. Армии не было. Обратились за помощью в Петроград, и оттуда прислали конный эскадрон ингушей из "дикой дивизии"; командовал этим эскадроном ротмистр Берс - весьма нахальный тип, выдававший себя за левого.

- Я левый! - говорил Берс убежденно, но какой "левый" - времени тогда разбираться не было.

Прибыл из Петрограда и опытный штабист полковник Потапов, работавший еще при Керенском военным советником. Ему поверили - и Кедров, и Самойлов, и гарнизон. Не верил Павлин Виноградов.

- Птичка, - говорил Виноградов, - упорхнет...

Потапов сразу же удалил Павлухина из батальона.

- Вы не умеете руководить людьми, - сказал он.

Это было обидно, но отчасти и справедливо. От казармы у Павлухина осталось мерзостное впечатление; один запах портянок приводил его в бешенство. Чистоплотный, как большинство матросов русского флота, он не выносил смрада полковой кухни, роскошных чубов, завитых щипцами, вечернего кобелячества и утреннего похмелья... "Это не армия!"

Вопрос о создании армии в сотый раз перемалывали на собраниях.

Самойлов стоял на своей точке зрения - еще старой:

- Армия нужна не такая, что кто захотел - тот и пришел. Не волонтеры! Нужна армия по мобилизации...

Убедил. Объявили мобилизацию.

Военком Зенкович доложил:

- Товарищи, в армию никто не идет.

- Нужно взять, - жестко ответил Виноградов.

Когда попробовали взять, начались бунты. И самое опасное волнение - в Шенкурске. Правда, к бунтам уже привыкли: Архангельская губерния по числу антисоветских восстаний занимала первое место в Союзе коммун Северной области. Изнутри губернию подымали на бунт, словно дрожжи густую опару, эсеры различных оттенков - как правило, из народных учителей; сами вышедшие из мужиков, они пользовались громадным авторитетом в деревне.

Час решающего удара был уже близок, и в один из дней бывший генерал Самойлов поднялся за столом губкома:

- Одно сообщение. Короткое. Позволите?

Ему дали слово, и он объявил:

- Сегодня на рассвете мне снова предложили с Мурмана предать оборону Архангельска и перейти на сторону интервентов. Причем переговоры со мною вел опять генерал Звегинцев.

Кедров помял в руках бородку, спросил одним словом:

- Когда?

- Не знаю, Михаил Сергеевич, - ответил Самойлов. - Генерал Звегинцев не дурак, и он, конечно, не проговорился о сроках наступления англичан.

- Хорошо, Алексей Алексеевич, - сказал Кедров. - Товарищи, продолжим совещание...

А после совещания стремительный Павлин Виноградов нагнал Павлухина в коридоре исполкома.

- Собирайся, - велел. - Начинаем отбирать землю у попов. А в Шенкурске восстание растет. Боюсь, что снова придется подавлять силой оружия. Эсеры люди крутые...

Выехав в губернию, Павлухин не утерпел и на часок заехал в Вологду, чтобы повидать Самокина.

Когда Савинков - вслед за чехами - поднял восстание в Ярославле, Муроме и Рыбинске, эсерам не удалось перекинуть искры пожара на вологодские крыши, - планы сбились: англичане еще не высадились в Архангельске, и мятеж был подавлен.

- А у нас в Вологде, - рассказывал Самокин, - не как у вас: здешний рабочий встал как стенка. Из пушки не прошибешь! Не посмотрели, что и послы под боком. Ввели осадное. Ходить по улицам не смей, как стемнело между волком и собакой. Вот и не удалось им притащить Вологду к Ярославлю!

- Ну, а дипломаты? - спросил Павлухин.

- Сидят?

- Сидят. Как гвозди.

- Ну, и что дальше?

- Ничего. Мы люди вежливые, гостеприимные. Потихонечку мы их из Вологды выдавливаем. Засиделись, мол, пора и честь знать...

- А куда их? В Москву выдавите?

Самокин провел по усам.

- С ума ты сошел! - ответил Павлухину. - Как можно дипломатам указывать? Это народ особый: куда хотят, туда и поедут... Так вот, в Москву-то они, кажется, и не собираются. Им сейчас, на мой взгляд, больше архангельский климат подходит. Теперь, Павлухин, положение создалось такое: миссии заявляют, что они и согласны бы убраться отсюда, но, понимаешь, говорят так, что нету у них прислуги, которая бы чемоданы им увязала. Дотащить дипбагаж до вокзала тоже ведь нелегко.

Самокин говорил без улыбки, но за всем этим скрывался юмор. Тогда Павлухин встал и поплевал себе на ладони:

- Такелажное дело знакомо. Хочешь, я им помогу? Черт с ним, даже на чай не возьму, а все сундуки допру до вагонов!

- Не надо. У меня уж есть бой-команда. Из балтийцев! Коли нужно, так они из-под черта голыми руками горящую печку вынесут. Придет срок, и они мне этих дипломатов - как пушинку... На воздусях! Даже земли не дадут ногами коснуться! Выпрут!