Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 142

Самокин даже не улыбнулся.

- Помнишь, - спросил, - тех офицеров, которые прибыли сюда в прошлый раз? Вот, многие уже... Как правило, их - в спину, свои же - в спину... Эх! - крепко выдохнул Самокин. - Ну что тут делать? Пришлось всех убрать с позиций на штабную работу.

- В спину? - спросил Вальронд, сразу осунувшись.

- Да. Некрасиво. Пришли они, построились вот тут на дворе. И я честно им объяснил, что удаление их с фронта не есть акт недоверия к ним Советской власти. Напротив, мы сберегаем им жизнь от самосуда со стороны своих же бойцов, которые не доверяют им, как бывшим офицерам царской армии...

Вальронд задрал ногу, ткнул окурок в подошву.

- И когда все это кончится, Самокин?

- Это уже кончается. Сейчас много царских офицеров служит советской армии, и вырастают в народных полководцев...

- Самокин, - сказал Вальронд, - неужели тебе так и не хочется меня ни о чем спросить?

- О чем? О чем мне тебя спрашивать?

- Ну вот... Сам знаешь: и с "Аскольда" тогда бежал, и при англичанах на Мурмане волынился... Почему молчишь? Ты - что? Больше других обо мне знаешь?

Самокин ответил:

- Что ты меня третий раз за язык тянешь?.. Бежал с "Аскольда", и правильно сделал, что бежал. Сдержать матросов нельзя было, и крейсер пришел на Мурман, почитай, с одним Ветлинским... Это был опытный демагог, а ты ведь, мичман, честный человек. И не стал бы языком вихляться. Потому-то тебе и сейчас доверяем. И больше вопросов к тебе у нас нету!

- Дай еще пачку махорки, - сказал Вальронд на прощание.

- Так я ж тебе дал.

- Это мне дал. А теперь Павлухину дай...

Не знал тогда Вальронд, что эта пачка махорки была последней, которую они скурили на пару. Вскоре партия отозвала Павлухина на другой фронт, и больше они никогда не увиделись...

...Шлепая плицами по воде, утлый пароходик (с гордым именем "Не тронь меня!") подхватил плавбатарею и потащил ее через плес.

- Стой! - заорал Вальронд, хватаясь за голову. - Как это мы забыли? Названия-то нет... Не могу воевать без названия!

Название тут же придумали и вывели его вдоль борта.

"Красная беднота" - так окрестили плавбатарею.

* * *

Английский монитор в 654 тонны, крытый листовою броней, под названием "Сесиль Родс", на 12 узлах резво шел против течения. Здоровенная пушка калибром в 190 мм - торчала с бака монитора, борта которого и без того были хорошо ощетинены "помпомами" и пулеметами.

Лейтенант Басалаго совершал на этом мониторе нечто вроде дипломатической прогулки. Дипломатической - потому, что пребывание его в Архангельске было сейчас нежелательно. Сам "президент" Северной области, старый Чайковский, был бы и ничего, но окружение его составляли люди агрессивного толка. Басалаго уже встречал их однажды, еще в Петрограде, когда ездил на связь по поручению покойного Ветлинского. И этот старик в пенсне, с нервными худыми руками, и этот угрюмый убийца в кожанке - все они теперь оказались в окружении Чайковского... Конечно, всем им противостоит сейчас кавторанг Чаплин со своей организацией офицерского подполья, но... "Чаплину будет трудно", - думал Басалаго.

Мало того! Эсеры так взъярились на Советскую власть, что начали преследование лиц, так или иначе связавших свою судьбу с Советами. Эсеры совершенно затюкали Юрьева, как-то сумел выйти сухим из воды Брамсон, теперь копали яму под Басалаго и генерала Звегинцева, - им, видите ли, не нравится былое сотрудничество Главнамура с совдепом! Чудовищно и парадоксально! А в Архангельске был на подозрении Виккорст, который имел несчастье называть себя "красным адмиралом"... Своя своих не познаша!

Потому-то Басалаго и укатил - подальше от греха.

Англичане по-прежнему относились к нему превосходно, но и здесь, на мониторе, он чувствовал себя в уютной безопасности. Броня в три дюйма, наверху - жерла орудий, на столе - графин с королевским портвейном на чистой скатерти, будто врисован в полотно чудесного старинного натюрморта...

- Клайк, - сказал лейтенант коммандеру, - если тебе нужны меха, ты пройди монитором на Пинегу, там много звероловов, а пушнина в деревнях всегда стоит дешевле виски.

- Ты плохо осведомлен, - отвечал коммандер Клайк. - Одна наша канонерка "Cockchafer" сунулась туда недавно. Но там, на Пинеге, сидели немецкие снайперы; крови было пролито из-за этих мехов больше, чем виски перед экспедицией...

Басалаго смолчал: это - не снайперы и тем более не немцы; это охотники, бьющие белку в глаз, они плачут от горя, если одна дробина пролетит мимо. Им потом стыдно показаться в своей деревне, таких обсмеивают девицы в зазорных частушках...

- Десять дней, обещанных Пулем, - сказал Клайк, - давно миновали, а до Вологды так же далеко, как отсюда до Типерерри... Не придется ли нам зимовать при свете русской лучины? Я знаю точно: знаменитый полярник Шеклтон уже прибыл на Мурман и сейчас при штабе Мейнарда разрабатывает зимние операции на санях. Черт побери! - воскликнул Клайк. - Мы давали королю клятву на выпуске из колледжа, что будем нести свой флаг над палубами кораблей. Король не благословлял нас для службы на санях!

Графин рухнул - красная струя портвейна брызнула на скатерть. Басалаго по инерции хода врезался грудью в ребро стола.

- Кажется, мы сели, - сказал Клайк, поднимаясь с дивана. - На мостике! - позвал он через трубу. - Бросьте лот...

Бросили лот, доложили:

- Тридцать два фута, сэр!

- А какая осадка у твоего "Родса", Клайк?

- Сидим на пять с половиной... Чепуха какая-то!

Вышли на палубу. За зубцами далекого леса садилось багровое солнце. Рябь на реке была с барашками. Стоя возле борта, всматривались в темную глубь реки. Постепенно выступили со дна очертания затонувшего парохода, парохода, в который монитор врезался на двенадцати узлах хода... Хорошие их ждали перспективы!

- Проклятье, - бормотал Клайк, перегибаясь через поручни. - Эти большевики захламили весь фарватер... Ты видишь?

- Вижу, - ответил Басалаго. - Мы затерлись как раз между трубами. А пароход наверняка старый, и трубы на нем чугунные. Теперь твой "Родс" попал в клещи... Попробуй вырваться!

- Фуль-спит - назад! - прогорланил Клайк, и монитор, содрогаясь корпусом, стал бешено рваться из зажима пароходных труб; винты взбаламутили грунт, а с "утопленника" сейчас всплывали наверх двери корабля, швабры, скамейки для пассажиров. И, наконец, пулей вылетел из каюты гуттаперчевый "Вовочка" - детская игрушка - в штанишках в тюбетейке на голове. Выпучив голубые глаза, "Вовочка" запрыгал на ряби, как поплавок, с интересом разглядывая прошитую заклепками броню монитора.

- Клайк! - посоветовал Басалаго. - Лучше машину - на стоп, а завести концы на берег, чтобы тянуться винтами и брашпилем...

- Проклятая река, - сплюнул Клайк, целясь в пучеглазого "Вовочку". Ни фарватера, ни карт, ни маяков; только хитрые русские лоцмана, которые не встанут за штурвал, пока я не накачаю их виски... О! - вдруг вытянул руку коммандер. - Вот сверху идет посудина, сейчас мы ее запряжем на выручку...

Басалаго вскинул бинокль: пыхтел по реке пароходишко-самотоп, и на скуле его блеснуло название "Не тронь меня!". Лейтенант не разглядел одной подробности: за "Не тронь меня!" тянулся по воде буксирный трос, который волок за собой "Красную бедноту". Заворотив за мыс, пароходишко остановился, густо дымя, и для британского монитора плавбатарея оставалась невидимой. Напрасно англичане ждали, когда же самотоп приблизится, чтобы передать ему конец для буксировки.

- Что-то они горячки не порют... ваши русские!

Басалаго вступился за своих соотечественников:

- Вы же не даете им угля, они топят дровами. Видать, попалось сырое полено. Давай подождем, пока оно разгорится...

Но "Беднота" уже освоилась с обстановкой и шарахнула через мыс пристрелочным... Да так удачно, что при всей нечаянности попадания поручни вдоль борта монитора снесло, словно сбрило. Это было так неожиданно, что на палубе остолбенели.