Из тупика - Пикуль Валентин Саввич. Страница 165
- Вот теперь, - сказал Марушевский, - слыша ваш прелестный вой, я убедился, что вы действительно слабого пола... Князь Леонид, войдите сюда! (явился адъютант - князь Гагарин). Вы, - спросил его генерал, когда-нибудь видели такое чудо?
Через стеклышко монокля князь обозрел великолепные телеса.
- Симпампончик! - сказал князь Леонид, не лишенный юмора.
- Вам когда-нибудь приходилось раздевать женщин?
- Еще бы! Но с тяжелоатлетами я дела не имел.
- Ничего. Что тонкие, что толстые - все раздеваются одинаково. Вот вам объект и - приступайте...
- Я - Бочкарева!! - орала "ударница".
- Вы слышали, князь? Так, наверное, Бонапарт говорил о себе: "Я Наполеон!" Приведите ее в божеский вид, предопределенный для женщин матерью-природой.
Гагарин намотал на палец шнурок от монокля.
- Историческая личность в России, прошу вас проследовать со мною в отдельный кабинет, где мы пребудем наедине...
Машка Бочкарева - уже в юбке! - сумела прорваться к Колчаку, благо армия адмирала была недалеко; там она, проклиная архангельскую диктатуру, снова надела штаны. Колчак был рядом: две армии тянулись и тянулись одна к другой, казалось временами, что еще немного, еще одно напряжение фронтов и сомкнутся руки Миллера и Колчака. Но... коснулись один другого только кончиками пальцев: пожатью рук помешала Шестая армия!
Архангельск переживал смятенные дни. Неспокойно было. Многие из числа интеллигенции и буржуазии, уже пройдя через "Ревизию М. С. Кедрова", примирились с Советской властью, когда грянула вдруг интервенция. Она застала их врасплох. Она усугубляла вину людей перед Советами, она отрывала многих навсегда от России. Теперь, снова запутавшись в паутине контрреволюции, эти люди видели исход в одном: бежать! И потому местная интеллигенция и буржуазия были кровно заинтересованы только в одном: обратить все, что поддавалось продаже, в иностранную валюту, чтобы обеспечить себя для жизни в эмиграции. В устойчивость белого режима никто не верил, царило полное равнодушие - и слева, и справа - к делам "правительства"...
И вдруг взбурлили предместья митингами, - юбилей!
Все выступления были большевистскими: говорили в эти дни товарищи Теснанов, Бечин, Цейтлин, Наволочный - и были тут же арестованы. Начался судебный процесс, весьма громкий, вершившийся по законам старой Российской империи.
- Сводка погоды, - доложил в эти дни Марушевский генералу Миллеру, просто отвратительная...
Миллер еще не совсем освоился с местными условиями.
- Но при чем здесь погода? - спросил он, недоумевая.
- Укрепляется снежный наст, - ответил Марущевский. - А это грозит нам новыми осложнениями...
- Наст? Но при чем здесь наст?
Марушевский объяснил это Миллеру, а теперь мы объясним тебе, наш читатель...
Чуть появится февральское солнышко, глубокие толщи снежного покрова, до этого почти непроходимые, легонько подтаяв, укрепляются морозными утренниками, - и тогда получается корка льда над снегами, по которой можно бежать куда угодно, как по гладкому шоссе.
Большевики тоже внимательно следили за погодой. Неуловимые партизаны-зыряне шныряли по тылам интервентов и, закинув ружье за спину, укрепляли на деревьях листовки. В самое логово противника - в Архангельск посылали большевиков, знающих иностранные языки. Они поступали на службу к интервентам. Они носили форму Славяно-Британского и Иностранного легионов. Они ели за одним столом с противником, вместе пили и пели. Они смотрели в глаза своим врагам, как друзья, - и в этот рискованный момент они действительно были друзьями. Каждый боец Шестой армии, идя в атаку, был обязан оставить на стороне противника хоть одну листовку... Вот что такое наст!
* * *
...По этому насту, цыкая на утомленную лошаденку, вернулся в Архангельск и Миша Боев.
- Скройся, - говорили ему. - Тебя ищут.
- Во! - отвечал Миша и показывал кольт.
Как раз в это время Миллер стал сколачивать крепкое ополчение. На рукавах - трехцветные повязки, а на шапке - крест, ополченцев так и называли для удобства - "крестики" (пришлите, говорили, сорок "крестиков"). И снова встал вопрос о призыве в армию рабочих...
Миша Боев привез из Вологды от товарища Кедрова две тысячи рублей. Теперь их надо было перевести на валюту. Окольными путями - через Иванова деньги перешли к поручику Дрейеру.
- Я согласен их обменять, - сказал он. - Но при одном железном условии: вы никогда не должны меня спрашивать, как и через кого я это сделаю...
Его не спрашивали. Дрейер сделал - добыл валюту. Теперь можно было помочь заключённым товарищам, закупили бумаги и красок. Появилась новая прокламация, подписанная так: "Архангельский исполнительный комитет коммунистической партии большевиков". В этой прокламации дали четкий наказ всем рабочим Архангельска:
1. В белогвардейскую армию вступать.
2. Оружие для борьбы брать.
3. Момента для восстания выжидать.
Каждодневно арестовывали все новых людей. Вокруг Миши Боева уже почти никого не осталось. Взяли и девушек - Аню Матисон и Клаву Блезину; приговор один - на Мхи темной ночью. Приговорили к пуле и Теснанова! Меньшевикам, выступившим на юбилее с большевистскими речами, дали по пятнадцати лет Иоканьгской каторги (а там и пятнадцать дней с трудом выживали)...
- Скройся, - говорили Мише. - Дурак! Ведь тебя ищут.
- Во! - И Миша показывал кольт.
Ночью на тральщике с боем брали радиорубку. Иванов отстреливался. Когда его вели к трапу, уже связанного, он заплакал:
- Ну, братцы, прощайте. Я свое отстучал как мог... славно! Связь подпольщиков с советской Россией была потеряна после ареста этого ладного парня...
В эти тревожные дни для укрепления своей армии Айронсайд вызвал с Мурмана пехотный Йоркширский полк. Британские солдаты шли через Онегу, потом сели в сани - поехали трактом на Обозерскую. Вот и деревня Чекуево; здесь они собрали митинг. "Долой войну!" - долетело от Чекуева до Архангельска, и Айронсайд был оглушен...
Кто будет усмирять? Французы? Американцы? Канадцы? Сербы?
- Мне очень неловко, - признался Айронсайд, - но ничего больше не остается, как обратиться к помощи-русских...
Йоркширский полк усмиряли русскими пулеметами.
А кто виноват? Виноват снежный наст...
Мишу Боева взяли на улице и отвели в комендатуру.
- Сиди здесь. - И показали на лавку.
Он сел. Прямо на улицу вел длинный коридор. В сенях стояли дворницкая метла и скребок. Миша посидел-посидел. Миша подумал-подумал... Взял метлу, в другую руку скребок и преспокойно вышел на улицу. Его выпустили из ворот комендатуры как... дворника.
Ему встретился Гриша Щетинин - свой парень.
- Ты откуда?
- Прямо из британской комендатуры.
- Врешь! - не поверил Гриша Щетинин.
- Что мне, креститься? А ты... куда?
- Через фронт. Тикаем вместе. Здесь нам - крышка.
- Во! - показал ему свой кольт Миша Боев.
На следующий же день он попал в облаву.
- Эй вы! Собаки... "крестики", не подходи! У меня - во!
Кольт бил наотмашь. Варежку он отбросил. В глазах темно от ненависти. Погибать так погибать...
- Бросай, дурак! - кричали "крестики". - Себе хуже сделаешь!
- Мне хуже вашего не будет, - отвечал Миша.
Вот и последняя обойма. Затиснул. Взвел курок. Холодно студило руку железо. Ну, теперь бы только себя не забыть...
Первая пуля - пошла... вторая - пошла... четвертая!
И прознобило спину ужасом: "Оставил ли?"
Миша Боев всхлипнул как-то по-детски, словно его обидели.
Мушка пистолета царапнула висок... Грохот!
"Оставил", - мелькнула последняя мысль.
Когда к нему подбежали, он был уже мертв. Офицер ополчения - "крестик" - заглянул в магазин оружия.
- Ну и ну! - восхитился невольно и снял шапку. - Последняя! Магазин пуст...
Глава пятая
А на Терском берегу Мурмана началось все это просто. Даже слишком просто...