Дебютантка - Тессаро Кэтлин. Страница 5
– Гостиная. – Симс широко распахнул еще одну дверь. – Комната отдыха.
Экскурсия продолжалась в таком же бодром темпе. Чего только не было в этом доме: утренняя гостиная, кабинет, оружейная, специальная комната для рыболовных принадлежностей, буфетная, комната, где хранили серебро, главная кухня с длинным столом из сосны и прохладными каменными полами из плитняка, за ней – вторая кухня, поменьше, погреба… Не дом, а лабиринт какой-то. Запросто можно заблудиться и остаться тут навсегда. И никакая уборка, похоже, уже не избавит особняк от чуть ощутимого запаха пыли и сырости, прочно поселившегося в мягкой мебели, которой пользовалось не одно поколение. Несмотря на жару, здесь было довольно прохладно, словно бы старинный дом был постоянно укрыт невидимой глазу тенью.
Мистер Симс вернулся в гостиную и раскрыл стеклянные двери, ведущие наружу. Они вышли в окруженный стеной сад, располагавшийся сбоку от дома. По обеим сторонам лужайки были разбиты аккуратные цветочные клумбы, а за ней – небольшой розарий в итальянском стиле. Посредине розария стояли солнечные часы, а в каждом углу его темнели изящные скамьи из резного камня. Отсюда был виден залив. В лучах подернутого дымкой дневного солнца вода сверкала тысячами бликов.
Они прошли в конец лужайки, где в прохладной тени старого каштана стоял столик, а вокруг него – несколько стульев. На столике имелось все необходимое для чаепития: чайник из голубого фаянса, две большие чашки, бутерброды с сыром и тарелка с шоколадным печеньем.
– Просто великолепно! – заулыбалась Кейт. – Спасибо большое!
Мистер Симс за стол не сел, вместо этого он достал какой-то список и погрузился в его изучение. Через какое-то время он сообщил:
– Экономка, ее зовут миссис Уильямс, просила передать, что, если вам что-нибудь понадобится, ее дом вон там. – Он указал на невысокий коттедж в задней части имения. – К ужину она приготовила картофельную запеканку с мясом, – продолжал Симс. – И заранее просит прощения, если кто-то из вас вегетарианец. – Он умолк, посмотрел на часы и добавил: – Боюсь, мистер Коутс, мне надо идти. У меня назначена еще одна встреча. Я так понимаю: чтобы закончить оценку и опись содержащегося в доме имущества, вы и мисс Альбион проведете здесь ночь, а возможно, даже две. Прав ли я?
– Да.
– Тогда вот вам ключи, а это моя визитка. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, немедленно свяжитесь со мной. Ключи перед отъездом можете оставить миссис Уильямс, а я буду ждать от вас известий касательно оценки, а также торгов.
Джек принял ключи и, нахмурившись, поинтересовался:
– Скажите, а разве абсолютно все должно быть продано? Неужели родственники не хотят оставить себе хоть что-нибудь?
– В этой стране не осталось никого из семейства, мистер Коутс. Имение целиком куплено застройщиками, они хотят превратить его в пятизвездочный отель, а доходы пустить на благотворительные цели. Поэтому, как ни печально, распродается абсолютно все. Позвольте напомнить, если вам потребуется моя помощь…
– Извините за любопытство, но кому принадлежало это имение? – перебила его Кейт, усаживаясь на стул. – Кто раньше жил в Эндслее?
Мистер Симс бросил на нее взгляд, в котором ясно читались удивление и даже легкая подозрительность:
– Мне казалось, это всякому известно. Здесь жила леди Эйвондейл, более широко известная как Ирэн Блайт – так ее звали до замужества. Она умерла пару месяцев назад в возрасте девяноста двух лет. Удивительная была женщина: очень добрая и великодушная. Леди Эйвондейл принимала самое активное участие в деятельности благотворительных организаций, помогающих детям, особенно ЮНИСЕФ. В семьдесят шестом году она даже получила орден Британской империи. К сожалению, ее младшая сестра – фигура значительно более популярная. Но тут уж ничего не поделаешь. – Он глубоко вздохнул. – Порок, как ни печально, привлекает людей гораздо сильнее, чем добродетель. Полагаю, вы согласны с этим. Прошу извинить, но мне и в самом деле нужно идти. Через час я должен огласить завещание в Оттери-Сент-Мэри. – Мистер Симс отвесил им обоим поклон. – Приятно было познакомиться. Если вам что-нибудь понадобится, миссис Уильямс всегда к вашим услугам. Надеюсь, вам здесь понравится.
Он еще раз слегка поклонился и покинул их, быстро пересекая лужайку длинными шагами.
– Такое чувство, будто мистер Симс спасается бегством. Или мне показалось? – сказала Кейт, наполняя чашки ароматным чаем. – Положить вам сахару?
– Нет, спасибо, – отозвался Джек и взял бутерброд. – Думаю, это только начало. Я всегда так действую на людей.
– Никогда не слышала про Ирэн Блайт. – Кейт протянула ему чашку с чаем. – А кто эта ее печально известная младшая сестричка?
– Дайана Блайт. Ну как же, прекрасные сестры Блайт. Обе почти одновременно начали выезжать в свет и произвели настоящий фурор. Перед войной были настоящими знаменитостями. Неужели вы в самом деле не знаете, кто они такие?
Кейт покачала головой:
– Наверное, я кажусь вам полной невеждой? Сделайте милость, расскажите мне все.
– В общем-то, – признался Джек, – если честно, я больше ничего и не знаю. Слышал, что во время войны Дайана загадочным образом исчезла, ее так и не нашли. Поговаривают, будто бы красотка уехала в Америку. По другой версии, ее якобы убили. Странно, что вы о ней ничего не слышали.
– Я же говорю, что дремуче необразованна, – улыбнулась Кейт и отхлебнула из чашки. – Но как все это удивительно, как романтично!
– У вас устаревшие представления о романтичности.
– У меня вообще эксцентричные представления о многих вещах.
Легкий ветерок пролетел над лужайкой и чуть шевельнул ткань ее юбки.
– Ну до чего же он все-таки старый!
– Дом?
– Угу…
– Вам он не кажется очаровательным?
– Почему же… кажется, конечно. Но и печальным тоже. И еще он такой прочный, даже величественный… Не дом, а просто образец, символ, так сказать, добропорядочности и солидности.
– Такие дома все чем-то похожи. За несколько лет я перевидал десятки особняков, подобных этому. Но он отличается от других своим расположением и окружением. Обожаю, когда в окно видно море. И хотя он совсем маленький…
– Это, по-вашему, маленький?!
– Что такое десять спален? Пустяк! – Джек опустился на стул напротив нее. – То есть я хочу сказать, принимать гостей в нем было, наверное, чудесно, но для настоящего особняка это не размеры, ей-богу.
– А сейчас здесь только мы с вами, ну и еще миссис Уильямс, – сказала Кейт и закрыла глаза. – Как здесь тихо, спокойно. – Она вздохнула. – И название такое старинное… навевает всякие воспоминания. Эндслей…
Море было далеко внизу, шума волн совсем не было слышно, но о чем-то шептался с деревьями ветерок, пели птицы, а от земли, густея под жаркими лучами солнца, поднимался теплый запах свежескошенной травы, и это все успокаивало ее.
– Да, тихо, – согласился Джек.
И тут в сумке у нее глухо и настойчиво заверещал мобильник.
Кейт открыла глаза.
Мобильник продолжал звонить.
– Вам звонят. Не хотите отвечать? – спросил он.
– Никак не ожидала, что здесь есть связь.
Телефон наконец умолк.
– От кого-то скрываетесь?
Кейт так посмотрела на него, что Джеку показалось, будто в лицо ему плеснули ледяной водой.
– Простите, я лишь…
– Не важно, – сказала она и встала. – Здесь что-то очень жарко. Пойду наверх, распакую вещи. Дайте знать, когда начинать работу.
– Послушайте, мне очень жаль, если я…
– Пустяки, – перебила она. – Если бы вы только знали, какие это все пустяки.
Подхватив сумочку, Кейт медленно пошла по лужайке. Джек молча наблюдал, как она шагнула, раздвинув прозрачные, покачивающиеся на ветру занавески, которые закрывали проем стеклянной двери, и исчезла в полумраке дома.
Рю де Монсо, 17
Париж
13 июня 1926 года
Моя дорогая Рен!
Маман прислала мне копию статьи из «Таймс» с твоей прекрасной фотографией. Мисс Ирэн Блайт – одна из лучших дебютанток этого сезона! И вполне заслуженно! Как тебе удалось сделать такую прическу? Ты что, подстриглась? Имей в виду, я хочу знать все, самые мельчайшие подробности твоей жизни, особенно о том, что в ней ПРОИСХОДИТ, – даже неловкое рукопожатие в коридоре способно взбудоражить мне душу, пока я целый год пребываю В ИЗГНАНИИ.
Что касается меня, то, несмотря на то что я живу в романтичной атмосфере величайшего города Европы (мадам Галльо не устает повторять нам это), я буквально умираю от скуки. «Вы совершенно испорченные девчонки! Вы живете в Париже – величайшем городе Европы! Да родители потратили на вас целое состояние!» И так далее, и тому подобное, без конца. Разумеется, мадам Галльо совсем никуда нас не пускает, и это очень досадно. Кроме уроков рисования, походов в «Лядюре» (кстати, французы совсем не умеют прилично заваривать чай) и бесконечных посещений церкви – представляешь, как она из кожи вон лезет, чтобы сделать из меня образованного человека! – мы не смеем высунуть нос на улицу, а уж тем более прогуляться по Парижу, сходить в театр или ночной клуб, не говоря уже о «Фоли-Бержер». Кроме того, мадам Галльо постоянно оттачивает на мне колкости, которые специально приберегает для такого случая. Например, заявляет что-нибудь вроде: «Тут есть некая неуловимая тонкость, которой научиться невозможно!» Эти слова сопровождаются язвительной усмешкой – разумеется, тонкий намек на то, что мы с тобой не родились членами привилегированного общественного класса, что мы выскочки. Для нее такие, как мы, всегда будут ненастоящими. Именно поэтому я обожаю оставлять везде вырезки из «Таймс», пусть она видит!
Под ее опекой я усвоила ровно три вещи:
а) как правильно есть устриц;
б) под каким именно углом следует носить шляпку, чтобы все мужчины оборачивались мне вслед;
в) как тайком обменяться с мужчиной на улице взглядами, поскольку французы всегда рады случаю с вожделением пожирать тебя глазами.
В пансионе у мадам Галльо живут еще две молодые англичанки: Энн Картрайт, очаровательная, невероятно забавная и нисколько не задавака (она научила меня курить, и я теперь не кашляю, когда затягиваюсь), и Элеонора Огилви-Смит – ты даже представить себе не можешь, какая она жуткая зануда. Она до смерти боится малейшего намека на удовольствие, и всякий раз, когда мы с Энн начинаем борьбу хотя бы за крохотный глоток свободы, немедленно бежит к мадам Галльо и просится на прогулку куда-нибудь в церковь. И в ванной способна сидеть часами. Мы с Энн даже поспорили, что она там делает, но я не стану тебе это рассказывать, чтобы не оскорбить твои понятия о пристойности.
Итак, прошу тебя, ну пожалуйста! Сообщай мне о каждой новости сезона, о каждом мужчине, с которым ты танцуешь, о каждом платье, которое ты надеваешь, и о каждом блюде, которое ты ешь за ужином. А также: сколько предложений руки и сердца ты получила на этой неделе, вставали ли мужчины перед тобой на колени, краснели ли они от смущения, заикались ли от волнения и т. д., созерцая твою потрясающую красоту, или же сразу брякались в обморок. И еще, прошу, прошу, прошу тебя: дай мне здесь, в Париже, какое-нибудь крохотное порученьице, чтобы у меня был законный повод отправиться в одну из Запретных Зон. Например, не испытываешь ли ты острой нужды в перчатках, которые продают на площади Пигаль? Не умираешь ли без чулок, какие можно увидеть в кабаре «Лидо»?
Я очень горжусь тобой, дорогая моя! Думаю, и папа тоже гордился бы. Но как мне оправдать ожидания и надежды своей прекрасной сестры? J’ai malade de jalousie! [1] (Видишь, какие успехи у меня во французском!)
Передай мой горячий привет Маман, которая наверняка считает, что отчаянная борьба за то, чтобы сохранить наше целомудрие и с головокружительной скоростью выдать замуж, есть потрясающая нравственная проблема. Она, как всегда, продолжает писать фантастически скучные письма. Не письма, а какие-то хозяйственные отчеты. И как только удается столь недалеким женщинам так удачно выходить замуж? (Энн говорит, что у нее, скорее всего, есть какие-то тайные страсти. По-моему, это отвратительно, особенно если учесть, как наш отчим выглядит без одежды. Я сказала ей, что пожилым людям подобные вещи надо запретить законом, тем более что наша дражайшая Маман – большая поклонница воздержания, так что ее бедный супруг должен теперь удовольствоваться лишь общением с Иисусом. Странно, почему она не приобрела и не повесила над кроватью Распятие в натуральную величину, ведь мы теперь страшно богаты?!)
О, как мне хочется оказаться в Лондоне!
Я просто жажду снова встретиться с тобой и окунуться наконец в гущу жизни!
1
До смерти завидую тебе (искаж. фр.).