Обитель любви - Брискин Жаклин. Страница 96

Но если наплевать, почему же он не рассказал ей о Тессе?

Падрейк Хорти оказался крупным мужчиной с покатыми плечами и вьющейся шевелюрой седых волос. Лайя приготовила для него флигель, обновила там обстановку. Каждый день в десять часов утра в своих вязаных комнатных туфлях он огибал бассейн и входил в двери Орлиного Гнезда — так Кингдон и Лайя называли свой дом. Он оставался в доме до шести. От его табачного дыма в библиотеке висел серый туман. В этом тумане звучал его сочный, хорошо поставленный голос, когда он подыгрывал Лайе в сценах из спектаклей. Иногда они менялись ролями, и умирающую кокетку играл Падрейк Хорти, а ее возлюбленного — Лайя. Иногда вместо слов они несли какую-то тарабарщину. Или нарочно играли очень медленно, буквально разжевывая каждую сцену. Кинорежиссеры давно взяли моду приглашать к себе на студии музыкантов, чтобы те своей игрой помогали актерам войти в образ. Падрейк Хорти с этой целью частенько ставил жалостливую пластинку. Он любил хорошо пожить, но не был шарлатаном. Работал с Лайей до полного изнеможения.

В библиотеке то и дело раздавался ее тонкий голосок южанки. Она ела наспех, плохо спала. Они с Кингдоном давно уже спали и жили отдельно. Теперь же она ясно давала ему понять, что не желает, чтобы он к ней приближался. Она объяснила ему, что секс иссушает и что она намерена пока что исповедовать воздержание.

Порой он жалел, порой стеснялся ее. И старался не сравнивать жену с Тессой.

Когда начались съемки очередной картины, Кингдон стал пить больше обычного. Он играл посредственного актера, который помогал людям справиться с их бедами, поднимая их в воздух на своем аэроплане. Эта роль действовала на и без того расшатанные нервы Кингдона. Он запил сильнее. Иногда по утрам, когда с ним работал гример, он смотрел на свое отражение в зеркале и с трудом узнавал в нем себя.

Съемки закончились в начале декабря. В первое свободное от съемок утро, проснувшись, он остался в постели. Читал газету, курил, рядом на столике стояла бутылка. Через некоторое время он услышал в коридоре звук каблучков Лайи.

Она постучала в дверь.

— Заходи, — отозвался Кингдон.

Она убрала газеты и бутылку, заставила его подняться с постели и застелила ее.

— Прекращай пить! — сказала она.

— Почему?

— Я серьезно! Нельзя так накачиваться.

— Почему?

— О, Кингдон, ты и сам отлично знаешь почему.

— Не знаю.

— Потому что это уже становится заметным при съемке крупным планом.

Он рассмеялся.

— Я говорю для твоего же блага.

Он снова рассмеялся.

— Самое смешное, — сказал он, — что ты всерьез полагаешь, что крупные планы мне удаются.

— Именно! Все критики говорят об этом. — Она помолчала. — Что ты собираешься сегодня делать?

— Опробую новый самолет. Хочешь слетать со мной?

— Ты же знаешь, что меня ждет мистер Хорти, — сказала она. — Только перед вылетом выпей хотя бы чашку кофе, хорошо?

Каблучки ее туфель застучали на лестнице, ведущей на первый этаж. Он вновь лег и закурил. Не вынимая сигареты изо рта, дотянулся до телефона и поставил аппарат себе на грудь.

На другом конце провода ответил англичанин-дворецкий. «Ван Влиты верны своим слугам. Вот высокий класс! — подумал он. — Не то что Вэнсы, которые меняют их каждый месяц».

— Мисс Ван Влит, пожалуйста, — попросил он.

— Кто ее спрашивает, сэр?

Кингдон сначала хотел уйти от прямого ответа, но у него вырвалось:

— Кингдон Вэнс.

Через минуту сняли трубку другого аппарата.

— Кингдон, ты? — сказала она тихим низким голосом.

— Я. Через час буду на «Зефир-Филд».

— Нет, — ответила она.

— Это к западу от Ла Бреа Тар Питс.

— Пойми, Кингдон, я... Я не хочу встречаться с тобой.

Он не предполагал, что она откажется. Заранее представлял себе десятки ее возможных ответов, но отказ... Вот что делает с человеком разыгравшееся воображение. Он закрыл глаза и повесил трубку, вдавив ее в аппарат. «Так, — подумал он. — Я не хотел ей звонить. Я не звонил». Он поставил телефон на столик и направился в большую, выложенную черным мрамором ванную, чтобы принять душ. Такие ванные предназначались специально для кинозвезд. Он ее ненавидел.

Местечко Ла Бреа Тар Питс называлось так из-за нефтяных пятен на поверхности земли.

В широкой долине реки Лос-Анджелес на полпути до моря чернели лужи пахучей и вязкой жидкости, в которых миллионы лет назад увязли огромные мамонты, саблезубые тигры, кондоры, гигантские ленивцы, страшные первобытные волки и другие представители древней фауны. Их окаменевшие останки становились драгоценными трофеями для ученых. В лужах был битум, горная смола. В последние годы здесь вознеслось в небо множество нефтяных вышек. У южной оконечности Ла Бреа Тар Питс, где немощеный бульвар Уилшир пересекал грунтовую Ферфекс-авеню, находились три летных поля. Одно принадлежало кинорежиссеру Сесилю Де Милле, другое — Сиднею Чаплину, брату комика Чарли Чаплина. На третьем поле стоял каркасный ангар, на котором было крупно выведено:

Тесса ждала у ангара. Она сняла фетровую шляпку, и ветер трепал ее короткие черные, с блестящим отливом волосы.

Кингдон поставил свою машину рядом с ее новой «пирс-арроу».

— Почему ты отказалась? — спросил он.

Она неловко развела руками.

— Ну... ты ведь знаешь...

— Я знаю?! Ты меня удивляешь, черт возьми!

— Ты муж Лайи!

— Тогда почему ты приехала? Ведь за этот час я не перестал быть ее мужем, — ответил он.

— Я решила не видеться с тобой.

— Вот это забавно! Я принял такое же решение. — Он выплюнул сигарету и придавил ее каблуком. — Думаешь, со стороны подобный разговор выглядит нормально?

— Нет, — сказала она. — Но нас никто не подслушивает.

Он улыбнулся.

— Пойдем.

Кингдон предусмотрительно не стал брать ее под руку, хотя на поле были сплошные кочки. Перед ангаром стоял новенький «Кертис Ориол». Механик прогревал двигатель. Кингдон с удовольствием и вместе с тем придирчиво осмотрел самолет.

— Это твой аэроплан? — спросила Тесса, перекрывая шум мотора.

— Очнись! Сейчас другие времена, — ответил Кингдон. — Консервативные в языке англичане по-прежнему называют их аэропланами, но мы, неразборчивые американцы, давно уже говорим просто: самолеты. Запомни это слово. Самолет! Я только что получил эту бабочку. Мне сделали ее на заказ. — Он махнул рукой. — Видишь? Фюзеляж обшит фанерой. Он более гладкий, чем у моего «Кэнака» или у старушки «Дженни». Ну как, впечатляет? Согласись, иметь три самолета — совсем неплохо для человека, который не так давно был рад печенью из твоей корзинки? Хочешь прокатиться?

Вопросы сыпались на нее градом. Она ответила на все одним кивком головы.

Текс зарабатывал на жизнь, выполняя воздушные трюки в фильмах с участием Кингдона Вэнса. Но «Зефир-Филд» оказалась на грани банкротства. Доходы от зевак и желающих полетать были никудышные. Для отважившихся подняться в воздух в ангаре имелись запасные летные костюмы. Тесса надела ватный жилет и кожаную куртку. Кингдон подал ей летный шлем, очки и ватные перчатки. Когда она была готова, он смешно раздул щеки.

— Толстуха!

Они вышли из ангара и направились к самолету. Он показал ей, куда ставить ногу, чтобы острым каблуком не порвать крыло. Она села на пассажирское место. Он забрался следом. Механик крутанул винт, потом убрал тормозные колодки. Кингдон дал газ, они взлетели и стали взбираться в небо.

Город лежал на востоке. Со всех сторон его обступали темно-зеленые цитрусовые рощи, серебристые масличные деревья, поля фасоли, огороды. Паутина дорог вилась среди зелени пригородов и окраин: Голливуд, Соутелл, Ла Баллона, Беверли-Хиллс, — с огромным овалом гоночной трассы — Санта-Моника, Редондо-Бич. К северу, в горах Санта-Моники виднелся перевал Кахуэнга. Здесь вперемежку были раскиданы местечки с испанскими, индейскими и американскими названиями. Видимо, присутствие Тессы напомнило Кингдону о Паловерде. Вообще он редко думал об этом месте, так как ранчо принадлежало Баду.