Влюбленная в море - Картленд Барбара. Страница 51

— Идем гулять по Лондону! — воскликнула Лизбет, беря старушку под руку.

— У меня нет времени на прогулки, — строго возразила няня. — Надо распаковать вещи и бог знает о чем еще предстоит позаботиться. — И она поспешила навстречу носильщикам, тащившим багаж, чтобы отдать им распоряжения. Лизбет проводила ее звонким смехом и снова повернулась к окну. Вид баркасов напомнил ей Родни. Впрочем, он постоянно присутствовал в ее мыслях, и теперь она словно наяву услышала его голос, окликавший ее, когда она спешила от него прочь по камфилдской аллее.

Следовало ли ей задержаться? Задавая себе этот вопрос, она в то же время понимала, что поступила правильно, оставив Родни Филлиде. Лизбет беспокойно прошлась по комнате. Она не могла даже мысленно соединить этих двоих. Ее сверстницы по всей Англии сегодня завидовали бы ей — новой фрейлине ее величества, новой обитательнице Уайтхолла. О ней станут говорить с почтительным уважением, она будет вызывать всеобщий интерес. Лизбет до сих пор до конца не верилось, что она оказалась во дворце и в ближайшие часы предстанет перед самой выдающейся женщиной в мире — Елизаветой, на которую все народы смотрят с восхищением и завистью, а собственные подданные — с восторгом и обожанием.

Ей, Лизбет, предстоит служить этой великой королеве и постоянно находиться в ее внушающем благоговение блистательном обществе. Но, глядя на оживленную реку из окон Уайтхолла и думая о своем необыкновенном везенье, Лизбет понимала, что все это великолепие, вся роскошь потрачена на нее впустую. Все, что ей было нужно на свете, — это надежные объятия одного-единственного мужчины, а все королевские почести, всю мировую славу она променяла бы на его поцелуй…

Глава 14

Лизбет с трудом сдерживала свою лошадь, которая пугалась восклицаний и выкриков, доносившихся из толпы, машущей платками и флажками. Стрэнд и Флит-стрит были празднично украшены, на каждом доме на всем пути до собора Святого Павла красовались флаги и гирлянды. Сегодня, двадцать четвертого ноября, в воскресенье, королева официально отмечала победу над Испанией.

Ее величество ехала на колеснице, на которой был установлен на четырех опорах трон, увенчанный изваяниями льва и дракона, державшими герб Англии. Колесницу везли четыре молочно-белых жеребца и тесно окружали воспитанники и дворцовые лакеи.

Процессию возглавляли герольды, глашатаи и капельмейстеры, за ними следовали придворные епископы, врачи, судьи и знать, непосредственно перед колесницей ехали французский посол, советники и камергеры, по бокам — алебардщики и парламентские приставы.

Лизбет признавала, что зрелище было великолепным. Она не могла наглядеться на пышную красочную процессию. Никогда еще ей не доводилось видеть ничего подобного. Рядом с ее величеством, держа в поводу лошадь королевы в богатой попоне, ехал новый главный конюший, веселый и обходительный граф Эссекс, а также шестеро фрейлин, то и дело на него поглядывающих.

Лизбет находила его молодое, обрамленное небольшой бородкой лицо довольно привлекательным, но лично ей больше нравился сэр Уолтер Рейли, который в окружении своих гвардейцев, вооруженных позолоченными алебардами с обернутыми дорогим бархатом рукоятями, косился на нового фаворита с угрюмой неприязнью, слишком очевидной для окружающих.

Лизбет, одетая в платье из белого атласа, расшитое серебряными цветами, считала свой наряд верхом роскоши — до тех пор, пока не увидела платья других фрейлин и блистающее великолепие самой Елизаветы.

За те несколько дней, которые Лизбет провела во дворце, она привыкла к тому, что королева всегда выглядела блистательно, но сегодня ее величество превзошла саму себя. Даже важные олдермены в алых мантиях и лорд-мэр в бриллиантах казались бледным отражением ее сияния.

У входа в Тампль процессию приветствовал хор певчих. Здесь лорд-мэр пригласил королеву въехать на территорию Сити, где находился парламент, и после обычной церемонии с ключами и шпагами вручил ей скипетр.

Шествие двинулась дальше. Теперь с одной стороны дороги стояли представители столичных деловых кругов, с другой — выстроились законодатели и члены юридических корпораций.

— Смотрите на придворных, — услышала Лизбет слова, отчетливо произнесенные сэром Френсисом Бэконом, одетым в черную мантию, когда они проезжали мимо. — Те, кто первым поклонится торговцам, кругом в долгах, а кто кланяется сначала нам — погряз в тяжбах.

У восточных дверей собора королева сошла с колесницы, и, пока ее приветствовали архиепископ, декан собора и пятьдесят представителей духовенства, одетые в красивые расшитые облачения, фрейлины также спешились и пристроились позади своей государыни. Маркиза Уинчестерская поддерживала шлейф ее величества, и, когда она медленно тронулась вперед, Лизбет взглянула вверх и увидела, что собор украшен знаменами и трофеями, добытыми в сражении с Армадой.

Лизбет собиралась честно сосредоточиться на службе, но возбуждение ликующей толпы передалось ей, и она, как ни старалась, не могла вслушаться в слова литании или проникнуться прочувствованной проповедью архиепископа салисберийского. Кругом столько всего привлекало внимание, говорила она себе в оправдание. Стыдясь своего слабого религиозного чувства, Лизбет тем не менее с интересом разглядывала молящихся, которые казались скорее сошедшими с красочной картинки роскошно иллюстрированной книги, чем живыми людьми.

Она заметила государственного казначея лорда Берли, осторожного и мудрого и вместе с тем решительного и предприимчивого, страдающего от подагры, но по-прежнему работоспособного. Ее глаза задержались на сэре Френсисе Уолсингеме, мучавшемся каменной болезнью, но сохранившим до старости молодое сердце и великолепную деловую хватку.

Затем ее взгляд остановился на окружавших ее фрейлинах. Леди Мэри Говард дерзновенно стремилась привлечь внимание графа Эссекса. У нее было самое веселое, хорошенькое и капризное личико, которое Лизбет когда-либо случалось видеть. Несмотря на то что Лизбет оказалась в Уайтхолле недавно, она уже успела узнать, что леди Мэри постоянно навлекает на себя неудовольствие королевы, и ее попытки флиртовать с новым фаворитом не сулили ей спокойного будущего.

И все же леди Мэри была симпатична Лизбет. В день своего приезда из Камфилда она сидела в одиночестве, глядя на реку, когда в дверь заглянула очаровательная девушка и с возгласом искренней радости подбежала к ней знакомиться. С этого момента Лизбет практически забыла о тоске и унынии.

Леди Мэри объяснила ей, в чем заключаются обязанности фрейлины, и сделала это с таким юмором, что Лизбет не смогла удержаться от смеха. Следующие сорок восемь часов она только и делала, что смеялась, поскольку все фрейлины оказались веселыми беззаботными бойкими молодыми леди, которые находились в состоянии непрекращающихся боевых действий с придворными джентльменами.

Лизбет с удивлением узнала, что спали фрейлины все вместе в длинной спальне, смежной с комнатой, куда провели Лизбет по приезде и которая служила им гостиной. Но когда Лизбет вслух высказала свое удивление тому, что фрейлины пользуются общей спальней, леди Мэри рассмеялась.

— Ее величество считает, что это помогает нам удержаться от греха, — объяснила она. Но лукавое выражение ее личика сказало Лизбет, что, по крайней мере, сама леди Мэри находит пути, чтобы обойти благочестивые строгости королевы.

В первый же вечер Лизбет смогла убедиться в том, что фрейлины пользуются во дворце сомнительной репутацией. Собравшись в спальне, девушки весело болтали, а две из них показывали Лизбет новый танец, как вдруг дверь распахнулась и в комнату как к себе домой ворвался сэр Френсис Ноулз, старый ветеран и ученый, и принялся шумно возмущаться.

Сам он был полуодет, держал в руках тяжелый том, на носу его красовались круглые очки, и невозможно было удержаться от смеха, когда он, прохаживаясь взад-вперед по спальне, на латыни принялся распекать фрейлин за шум, который они учинили и который мешал его научным занятиям и вечернему отдыху.