Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 23

Несмотря на долгие часы ожидания, Стефано и его люди были наготове, как охотничьи собаки, рвущиеся взять след. Все курки были взведены, дополнительные гранаты приготовлены, и не жалкие «красные дьяволы» итальянской армии, с очень малой убойной силой, если они вообще срабатывали. Это были американские «ананасы», сброшенные им союзниками две недели назад.

Пальцы осторожно лежали на чеке, готовые в любую минуту выдернуть ее и швырнуть гранату.

Рука на взрывателе, который взорвет динамит под дорогой, была неподвижна.

Из-за поворота, приблизительно в ста метрах от них, показался первый грузовик. Конвой так задержался, что бледно-лилового света неба было достаточно, чтобы разглядеть силуэты и сосчитать их — пятнадцать грузовиков с оружием и боеприпасами, в трех других было полно людей. Впереди колонны ехала бронемашина, другая замыкала ее. Когда они приблизились, глазам Стефано предстал вид, от которого он широко ухмыльнулся, показав ряд белых зубов на перемазанном древесным углем лице. В начале колонны в открытом «мерседесе» он увидел двух офицеров, на отворотах кожаного пальто одного из них были красные петлицы генерала. Неожиданный подарок судьбы. Стефано решил, что им он займется персонально.

Стефано почти подпустил конвой к месту, где располагался его маленький отряд, затем дал сигнал, тихий крик совы. Когда звук замер в предрассветном воздухе, земля взорвалась. Грохот, вспышки ослепительного света, еще более оглушительный грохот, отдавшийся болью в теле.

Стефано прижался к краю скалы, прячась от свистящих кругом осколков. Гранаты, брошенные партизанами в грузовики, сделали свое дело. В грузовиках стали рваться бомбы, как сумасшедший праздничный фейерверк, поражая одну машину за другой. Огромные огненные шары взлетали в небо, вздымая перед собой черный дым.

Даже сквозь звук взрывов были слышны крики умирающих людей. Выглянув из-за края скалы, Стефано увидел лежащие кругом истекающие кровью тела и полуискалеченных солдат, все еще пытающихся атаковать гору, прокладывая себе путь автоматными очередями.

— Огонь! — закричал Стефано. Его люди открыли огонь, укладывая немцев, как только они появлялись. Вглядываясь в дым, он искал глазами «мерседес» с генералом. Удивительно, но он был цел и пытался объехать перевернутый мотоцикл и преграду из тел на дороге, ища место, куда бы мог побыстрее убраться.

О нет, ты, свинья, выругался про себя Стефано. И, бросившись бегом по склону, он зубами вырвал чеку гранаты, прицелился и бросил ее со всей силой. Коричневый овальный предмет пролетел в небе, перевернувшись, словно в замедленной съемке, и упал на открытый участок дороги как раз в тот миг, когда машина проезжала по нему. «Мерседес» взлетел в воздух, пролетел несколько футов и упал на бок. Около него лежал человек с красными петлицами на лацканах пальто. Он был неподвижен.

Стефано испустил победный клич. Пуля пролетела возле его уха, и он снова нырнул в укрытие.

Стрельба и взрывы продолжались еще минут пять, осыпая дьявольским дождем раскаленного металла. Потом все кончилось. Ни одного немца не осталось в живых; ни одного целого грузовика.

Тишина окутала место боя. Мрачный и оглушенный, Стефано не слышал даже собственного голоса, когда поднялся из-за скалы и позвал своих людей.

С кровоточащими ранами и царапинами от шрапнели, но радостно крича, как школьники, хлопая друг друга по спине, они окружили его. Миммо пришел последним, везя единственный уцелевший предмет, мотоцикл, который он надеялся завести.

Они не могли взять его в деревню; его присутствие там уличит их всех. Поэтому они, прихватив его с собой, отвезли на некоторое расстояние от места боя и спрятали в густых кустах, а потом пустились в долгий путь через горы в деревню.

Когда они добрались до нее, был уже полдень.

Партизаны остановились в полумиле от деревни, опасаясь, что немцы уже выследили их. Пока остальные ждали, Стефано, Миммо и Тонио, крепкий, как колючая проволока, семнадцатилетний юноша, перелезли через забор вдоль поля и прошли через кладбище. Они осторожно продвигались по узкой улочке мимо домов с закрытыми от полуденного солнца ставнями. Наконец осторожно завернули за угол на площадь.

Все казалось спокойным. Около статуи Гарибальди двое мальчишек гоняли футбольный мяч. Старый синьор Претти и синьор Рикелли играли в шашки в кафе на улице, на столике стоял графин с красным вином, и они так ударяли деревянными шашками по доске, словно это было их оружие. Голуби на колокольне махали крыльями, потом взлетели, когда колокол начал бить двенадцать раз.

А вот и Марица. Она склонилась над котелком, установленным на грубой печи перед пекарней, готовя похлебку из остатков жира, картофельных очисток и соды. Ее цветная блузка была полурасстегнута от жары, и она хмурила лоб, помешивая в котелке.

У Стефано пропал голод, перестало болеть тело, стерлись перед глазами ужасные видения смерти и разрушения, когда он взглянул на нее. Она была сама жизнь и возрождение.

Когда девушка распрямилась, чтобы убрать с лица тяжелые волосы, она увидела его и бросилась к нему, раскинув руки.

Он сгреб ее в свои объятия и крепко прижал к себе. Она так хорошо, по-домашнему пахла, полная жизни, не запачканная смертью. Ему хотелось зарыться в нее и забыть обо всем, что он видел, делал, с тех пор, как покинул ее.

— Пойдем, — сказала она и повела его в дом. — Я приготовлю тебе ванну.

Тонио отправился сообщить остальным, что все в порядке.

Пока Стефано отмокал в воде, она принесла ему свежий хлеб, только что из печи, и желудевый кофе. Когда он вылез из ванны, где-то вверху, прямо над головой, раздался монотонный рев американских бомбардировщиков «харрикейн», летевших бомбить Милан, Турин, Флоренцию.

Этот звук вызвал у Стефано прилив ярости против Муссолини. Его любимая страна была зажата в тисках двух держав, одна из которых хотела оккупировать ее, а другая, предполагалось, освободить. А в промежутке между ними они, похоже, решили все уничтожить.

— Посмотри, что ты сделал с ней, ублюдок! — закричал он.

— Шшшш, — успокаивала его Марица, втирая масло ему в плечи. Простыни были чистые и прохладные, матрас мягкий. Ее руки теплые и любящие. Он заснул.

Когда проснулся, было темно. Марица лежала обнаженная рядом с ним, с открытыми глазами, наблюдая, как он спит. Он притянул ее к себе и жадно поцеловал, словно пил из ее души.

— Ты, наверное, голоден, — сказала она, когда он отпустил ее. — Ты ничего не ел со вчерашнего дня.

— Умираю от голода, но другого, — согласился он и провел рукой по изгибу ее бедра, задержался на плотной талии, пробежал по животу, а потом снова вверх к груди. Он взял их по очереди в рот, лаская языком.

Во рту остался солоноватый вкус, соль здорового тела после жаркого трудового дня и пот страстного томления, которое не оставляло ее всю долгую ночь. Он сглотнул ее соленый привкус, и все тело его напряглось, переполняемое желанием. Он хотел прямо сразу же погрузиться в нее, но заставил себя подождать, сдержаться, дать ей возможность подготовиться к путешествию, в которое они часто пускались вместе. Склонившись над ней, слегка касаясь губами изгибов ее тела, он поцелуями раздвинул ей бедра и вошел губами между бархатными складками и впитывал ее вкус, пока она не начала стонать, извиваться, протягивая к нему руки.

В первый раз, когда он занимался с ней любовью, она была невинна. Она пришла к нему так же естественно, как дыхание. Теперь она так же, как и он, горела желанием, хотела, чтоб он вошел в нее, и любила все, что он делал с ней.

Он весь трепетал, чуть не изливался, когда взобрался на нее, она подняла ноги и обхватила ими его талию, притягивая его вниз, его твердый орган искал вход в нее, чтобы стать ее частью.

— Сюда, — прошептала она и, протянув руку, направила его вовнутрь. Потом они начали подниматься и опускаться вместе, как волны в море во время усиливающегося шторма, пока наконец, обхватив его руками, она не стала с жаром просить: — Piacere, mi amore, пожалуйста, моя любовь, adesso, adesso! Сейчас! — Он бросился в нее, и они вместе отправились в путешествие, пока вновь благополучно не вернулись домой.