Эпопея любви - Зевако Мишель. Страница 12

Так прошли две недели. Шевалье и Пардальян-старший почти каждый день выходили из дворца, чтобы узнать новости. Они делали все возможное, чтобы выйти и вернуться незамеченными. Однажды вечером Пардальян-старший возвращался во дворец один и обнаружил в привратницкой знакомую фигуру: это был Жилло, достойный племянник интенданта маршала де Данвиля господина Жиля.

— Ты зачем явился? — прорычал старый солдат.

— Господин офицер, я пришел… сейчас объясню…

— Высматриваешь? Вынюхиваешь, подонок?

— Да послушайте же, ради Бога! — лепетал Жилло.

— И слушать не желаю! Я же тебе обещал — явишься, отрежу оба уха!

Тут Жилло выпрямился и голосом, в котором звучало оскорбленное достоинство, произнес:

— Хотел бы я посмотреть, как вы сможете выполнить ваше обещание!

Жилло стащил колпак, надвинутый низко на глаза, и ошеломленный Пардальян увидел, что ушей у него не было!

— Видите, сударь, вы не сможете отрезать то, что уже отрезано…

— Да кто это тебя так отделал?

— Дядюшка, собственными руками! Когда монсеньер де Данвиль узнал, что я выдал его тайну, опасаясь, что вы отрежете мне уши, он сказал дяде: «Прекрасно! Отрежьте ему уши сами!» И мой дядя (я и подумать не мог, что он способен на такое преступление!) исполнил жестокий приказ. Я потерял сознание, и меня выбросили вон из дворца. Меня подобрала одна сердобольная женщина, вылечила, выходила. А теперь, сударь, я хочу отомстить и отдаю себя в полное ваше распоряжение!

«Вот так дела!» — подумал Пардальян-старший.

— Поймите, сударь, — продолжал Жилло, — я могу быть полезнее, чем вы думаете. Вы не пожалеете, тем более, что я многого не прошу…

— Чего же тебе надо?

— Помогите отомстить монсеньеру де Данвилю и дяде: один приказал отрезать мне уши, а второй выполнил этот приказ.

«Он, конечно, скотина, но намерения у него благородные. Как знать, может, такой нам и пригодится», — подумал Пардальян-старший, а вслух сказал:

— Договорились! Беру тебя на службу!

Глаза Жилло злорадно блеснули, но этот блеск Пардальян не заметил, иначе бы старый солдат что-то заподозрил. Он лишь знаком приказал Жилло следовать за ним и прошел во дворец.

Жилло двинулся за Пардальяном, прошептав:

— Думаю, мой дядюшка Жиль был бы доволен мной!

V. Раскаты грома

Через три недели после возвращения короля в Париж было объявлено о помолвке Генриха Беарнского и Маргариты Французской, сестры Карла IX. По этому поводу в Лувре состоялось пышное празднество, каких королевский дворец не видывал со времен Франциска I и Генриха II, прославившихся подобными великолепными увеселениями. Этот незабываемый вечер во дворце столь важен, что проследим, читатель, за всеми его событиями, час за часом.

Лувр сиял огнями, повсюду царило оживление, слышался смех, но в залах, где разворачивался великолепный праздник, назревала драма.

На улицах и площадях вокруг Лувра собрались толпы; лучники и гвардейцы с трудом сдерживали людское море, которое кипело, бурлило и шумело у сверкающих огнями стен дворца. Но не только любопытство двигало толпой. Несмотря на распоряжения властей, многократно объявленные на улицах, многие горожане вооружились протазанами и надели кольчуги.

На город опустились сумерки. Екатерина Медичи и король Карл IX, покинув гостей, уединились в одной из комнат Лувра, балкон которой выходил на Сену, на левый берег реки.

Карл, одетый, как всегда, в черное, выглядел бледнее обычного. Он стоял на балконе, вцепившись худыми руками в железную ограду, и всматривался в багровое зарево над городом. Рядом с ним, немного позади, стояла улыбающаяся Екатерина. Что-то от загадочной улыбки сфинкса было в зловещей усмешке королевы-матери.

— Зачем вы привели меня сюда? — спросил король.

— Чтобы показать вам это зарево, сир.

— Огни праздника? Мои добрые парижане веселятся.

— Нет, сир, парижане жгут дома, где проходили сборища еретиков… Вон еще один пожар вспыхнул… там, слева…

Кровь прилила к бледным щекам Карла IX.

— Хвала Господу, им еще не пришло в голову поджечь Лувр, — заметила Екатерина.

— Клянусь кровью Христовой! Я прикажу повесить поджигателей, — возмутился король. — Позвать сюда Коссена!

— Тише! Вы с ума сошли, Карл, — прикрикнула на сына королева. — Вы что, хотите, чтобы в Париже начались беспорядки, а может, и мятеж?

— Что вы говорите, матушка! — с дрожью в голосе произнес Карл.

— Правду! Вы мечтали примирить католиков и гугенотов. Видит Бог, как я этого боялась, ведь вы толкали нас всех в пропасть. Разве не видите, с тех пор, как сюда явились Жанна д'Альбре, Генрих Беарнский, Конде и Колиньи, нас со всех сторон окружает опасность. Вы слепец, Карл!

Над городом бушевали пожары и вихри красного пламени пронизывали ночь.

— Вот вам ответ парижан на помолвку вашей сестры! — показывая на горящие дома, сказала королева.

Сжав челюсти, широко раскрыв глаза, смотрел на пылающий Париж Карл IX. Временами по телу короля пробегала нервная дрожь.

— Послушайте меня, Карл, — продолжала Екатерина Медичи. — Вы знаете, как я желала мира, но вам также известно, что я унизилась перед этой гордячкой Жанной д'Альбре — согласилась на брак моей дочери с ее сыном. О, я также была слепа! Верила в возможность примирения между гугенотами и католиками! Но мир с гугенотами невозможен — это бредовая идея, мечта безумца! Церковь должна победить ересь, иначе она погибнет сама…

— Мадам, вы пугаете меня! Неужели все так ужасно, и лишь потому, что я отказался более проливать кровь?

— Вы мне не верите? Почитайте письма послов из всех христианских стран. Вспомните, что писал нам король испанский… Он готовит армию, чтобы спасти царство Божие, гибнущее из-за нашего малодушия.

— Я готов воевать с Испанией!

— Безумец! А что нам пишут венецианцы? А Парма? А Мантуя? Послушайте, как выступают государи Священной Римской Империи? Все, все осуждают нас и угрожают Франции!

— Я выступлю против всей Европы, если понадобится!

— И против папы римского тоже? — возмутилась Екатерина. — В конце концов вас отлучат от церкви — Святой Престол уже грозил вам этим.

— Клянусь силами ада, мадам! Папа есть папа, но и я — король Франции!

Карл вцепился руками в ограду балкона и с жаром продолжал:

— Никаких возражений! Чтобы никаких разговоров не было! Я хочу мира, и мир утвердится в моем королевстве! И если понадобится — буду воевать с Испанией, со Священной Римской Империей, с самим папой!

— И на какие же силы вы рассчитываете? — холодно спросила королева.

— У меня есть армия, дворянство, народ!

— Народ? Идемте, сир, и вы услышите, чего требует ваш народ.

С этими словами королева решительно взяла сына за руку и потащила его через анфиладу комнат. Остановилась Екатерина в большой зале, окна которой выходили на другую, противоположную реке сторону.

— Вы говорили о дворянстве, — продолжала она, — но на кого вам рассчитывать? На Гиза, который, оставаясь в тени, Бог знает что замышляет? На Монморанси, который заперся в своем замке и укрывает мятежников?

— Что это еще за мятежники?

— Те самые два негодяя, что здесь, прямо в Лувре, оскорбили вас и меня!

— И вы утверждаете, что Монморанси предоставил им убежище?

— Да, сир. И все ваше дворянство готово пойти на открытый мятеж… А что касается народа… прислушайтесь…

Екатерина подвела короля к открытому окну. На площади, за рвом, опоясывающим Лувр, король увидел огромную толпу, выкрикивающую: «Да здравствует месса!», «Долой гугенотов!». Но эти возгласы тонули в громких криках, которыми кто-то, похоже, умело дирижировал:

— Да здравствует Гиз! Да здравствует наш вождь! Карл резко повернулся к матери:

— Что все это значит? Кто их вождь?

— Вы же слышите, сир, — Генрих Гиз.

— И что же возглавляет этот вождь?

— Как «что»? Католическую армию, конечно.

— Мадам, не говорите загадками! Что это еще за католическая армия? Кто ее созвал?