Очаг и орел - Сетон Эни. Страница 46

— Отчего бы нет?! Получается прекрасная замкнутая система, — возразил Ивэн.

— Я не думаю, что получается вообще какая-либо система. И я не понимаю, почему ты так думаешь. Ты сам не живешь там, где родился.

— Ты права. Но Амхерст не моя родина. Мать — из Нью-Бетфорда, отец — из Пенсильвании. Кроме того, у меня судьба странника.

Эспер почувствовала его ударение на последнем слове и, расправив плечи, отпрянула от Ивэна.

Она отдалилась от него, думая о Джонни, и боль предстоящей тоски поглощала ее все больше и больше. Ивэн вдруг рассмеялся. Он притянул девушку к себе и поцеловал. Он был поражен глубиной ответной страсти, воспламенявшей его.

— О, Ивэн, я люблю тебя, — прошептала Эспер, но, почувствовав его возбуждение, оттолкнула его, не грубо, как в первый день, но решительно. Она встала с бревна и печально взглянула на Ивэна.

— Что случилось, Эспер? — он тоже встал.

— Когда ты закончишь меня рисовать... — сказала девушка, — что дальше?

Его лицо потемнело. Он подобрал с земли сухую ветку и сломал ее.

— Когда я закончу, что мне делать в Марблхеде? Я, конечно же, уеду.

Эспер сглотнула, увидев его отрешенное лицо и отсутствующий взгляд.

Она подняла плетеную корзину и медленно пошла по тропинке. Через секунду, во время которой Ивэн наблюдал за удаляющейся фигурой девушки, он схватил свои вещи и помчался за ней. Когда он добрался до лодки, Эспер уже сидела в ней, ее руки были на веслах. Всю дорогу они молчали. Пока они шли от пристани, Эспер смутно видела людей, стоящих у дверей дома Тэтчера. Когда они с Ивэном проходили мимо, один из мужчин сделал шаг в их сторону и произнес:

— Добрый вечер, мисс Ханивуд.

Эспер вздохнула, но взяла себя в руки. Эймос Портермэн поклонился и бросил испытующий взгляд на Ивэна, затем неодобрительно посмотрел на Эспер.

— Вечереет, мистер Портермэн, — произнесла девушка, останавливаясь.

Но Эймос не двинулся. Он продолжал стоять у нее на пути, большой и неподвижный. Эспер пришлось представить своего спутника.

— Это мистер Редлейк, художник. Он остановился в нашей гостинице.

Эймос нахмурил светлые мохнатые брови.

— Я слышал, вы были в городе, — обратился он к Ивэну. — А как вам работается на Перешейке?

Эспер стало жарко. Мистер Портермэн заметил, что взгляд Ивэна изменился.

— По-моему, прекрасно, — любезно ответил художник.

Эймос снова взглянул с укоризной на негодующее лицо Эспер. Тяжело дыша, он отступил к двери дома. Глядя вслед Эспер и Редлейку, Эймос видел, как они свернули на Франт-стрит. Он возобновил свои переговоры с мистером Тэтчером, но вскоре потерял интерес к сделке. Эймос поспешно назначил другое время встречи и ушел, оставив своего партнера в недоумении.

Глава десятая

Эймос провел беспокойную ночь, ворочаясь в своей неудобной кровати в городском отеле. В шесть утра он выглянул из окна, чтобы понаблюдать за процессией рабочих, заворачивающих на Скул-стрит, которая вела к его обувной фабрике, находящейся за отелем. Это зрелище не доставило ему обычного удовольствия.

Сегодня, против обыкновения, ему не хотелось давать какие-либо распоряжения. А предстояли заключительные переговоры с инженерной фирмой из Бостона о паровых машинах, также нужно было просмотреть сметы расходов удачно завершенных в Линне работ. Его ожидал обед в отеле с покупателем, что должно было закрепить сделку по продаже одной из старых фабрик. К тому же необходимо выяснить у Джорджа Харриса более точный объем работ, проводимых фирмой «Харрис и сыновья».

Эймос апатично следовал намеченному плану, охваченный черной депрессией, которая убила аппетит и даже испортила вкус сигар. К четырем часам он решил нанести визит в «Очаг и Орел» и нашел несколько причин, оправдывающих его необходимость. Будет вполне естественно, если он проявит дружеский интерес и поблагодарит миссис Ханивуд за ту поспешность, с которой она возвратила заем. И потом, в знак хорошего отношения необходимо предупредить ее, что могут пойти слухи о ее дочери и этом длинноногом художнике. Будто у девушки нет других дел, как таскаться на Перешеек с этим типом. Его неприятно поразило, что такая разумная женщина, как миссис Ханивуд, допускает это.

Эймос покинул фабрику и прогулочным шагом отправился вниз по Плезент-стрит. Для него действие всегда было ответом на дискомфорт. Он ускорил шаг и поймал себя на том, что очарован городом, принявшим его, как сына, хотя и несколько снисходительно.

Стояла хорошая июньская погода. Эймос проходил под кленами и вязами, покрытыми молодой листвой, солнце сверкало на ярко-голубом небе, и он вдыхал аромат соленого океана и цветов. В садах, расположенных за домами, росли розы и петуньи, на окнах — герани и гелиотропы. Он одобрил свежую, ослепительно-желтую окраску домов на улице Франклина. Он также одобрил величественный старый каштан, в тени которого находился двор «Очага и Орла». Белые соцветия этого исполина сияли торжественно, как свечи, среди темно-зеленых глянцевых листьев.

Но когда Эймос взглянул на старый дом, его настроение испортилось. Он покачал головой, глядя на это строение с жалостливым раздражением.

Серебристо-серые обшивочные доски никогда не знали краски, крутая крыша старого флигеля и двускатная крыша более поздней большой пристройки Моисея Ханивуда говорили о буйной фантазии и отсутствии вкуса, оскорблявших Эймоса. И почему в свое время Ханивуды не могли сделать окна, квадраты которых имели бы одинаковый уровень и сохранили бы вертикальные линии и сейчас?! Эймос постоял, положив руку на покривившуюся калитку, мысленно переделывая дом. Он объединил все строение общей крышей, вырезал правильно окна, впереди дома выстроил веранду и поставил на нее высокие кресла, откуда гости могли бы любоваться заливом. Он также построил пару ванных комнат, чтобы привлечь богатых клиентов — не таких голодранцев, как этот художник.

Эймос, плотно сжав губы, поднялся по тропинке и вошел в дверь пивной.

В низкой прокуренной комнате находились четверо посетителей, которые подняли голову при звуке дверного колокольчика. За столом, стоящим у окна, Пинней Колт играл в шашки со своим братом. В центре пивного зала сидел капитан Браун, он угрюмо потягивал виски и слушал политические предположения, исходившие от Вудфина, мастера по разделке и засолке трески, нудного болтуна.

Знакомые с Эймосом посетители пивной небрежно приветствовали его. Игроки продолжили игру в шашки. Никто не чувствовал к Портермэну никакой враждебности. Все они были моряками и оставались ими, упрямо цепляясь за приходящую в упадок торговлю рыбой, которой занимались с рождения, и их совершенно не интересовал обувщик, тем более «иностранец».

Эймос, привыкший к такому обращению, увидел прекрасную возможность наладить с ними отношения. Он все еще лелеял надежду об избрании в местные законодательные органы. Он прекрасно понимал, что не добился больших успехов в этой области, но подумал, что, возможно, будет полезно, если они узнают, что он понимает их интересы. Миссис Ханивуд не было видно, ее место за прилавком занимала неопрятная девица в грязном переднике. Эймос решил переговорить с хозяйкой позже и сел за стол между Вудфином и капитаном Брауном. Он заказал всем выпивку и обратился к ним с вопросами.

Действительно ли у флотилии хороший улов и она скоро вернется с Отмелей? Неужели огромный косяк макрели шел прямо на них? Черт возьми, и почему это правительство отменяет премиальные выплаты рыбакам? Времена и без того тяжелые, и эта кучка идиотов в конгрессе могла бы вести себя более разумно. Как там старый «Подкаблучник» капитана Брауна, все еще стоит на ремонте? Будет ли он плавать?

Выпив грога, моряки немного расслабились. Капитан Браун отвечал угрюмо и односложно, но Вудфин сиял: грог хорошо лег на только что съеденную им рыбу.

— Вчера я был около Доллиберской бухты, — произнес Эймос, обращаясь к Вудфину, — ваша треска коптится быстрее остальных.