Рожденная для славы - Холт Виктория. Страница 111

Жизнь утратила вкус и цвет. Роберт Дадли умер, и счастье меня покинуло.

Я велела оставить меня одну, дабы ничто не отвлекало от моего горя, и, лежа на постели, вспоминала, вспоминала… Мы с Робертом — дети, танцуем на балу при дворе моего отца. Мы оба заточены в Тауэр, наши темницы расположены по соседству. Я — наследница престола, и Роберт бросает золото к моим ногам. Мы бок о бок въезжаем в Лондон в день моего восшествия на престол… Так много воспоминаний. Теперь только они и остаются.

Я вновь и вновь перечитывала его письмо, целовала бумагу, орошала ее слезами. Потом написала сверху «Его последнее письмо» и спрятала в ларец с драгоценностями. Письмо это хранится среди прочих моих реликвий. Впоследствии я не раз возвращалась к нему, но в тот горестный день убрала подальше, чтобы не усугублять боль утраты.

Потом я стала доставать подарки, полученные от Роберта за минувшие годы. Каждый подарок пробуждал воспоминания, каждый значил многое. Вот золотой браслет, украшенный рубинами и бриллиантами, я получила его от Роберта в 1572 году, когда отмечалось четырнадцатилетие моего пребывания на троне. А в следующем году Роберт подарил ожерелье, тоже составленное из рубинов и бриллиантов.

Я надела ожерелье, надела браслет и мыслями погрузилась в прошлое. Как близко придвинулось смуглое, прекрасное лицо Роберта, когда он застегивал ожерелье у меня на шее…

Потом взяла белый веер с двумя огромными изумрудами. Достала все другие подарки, знаки любви и преданности.

Все, больше не будет подарков от Роберта.

Какая злая насмешка судьбы! Она даровала мне великую победу и тут же в отместку отняла самое дорогое. Впрочем, нет, я не совсем справедлива. Больше всего на свете — больше Роберта, больше собственной жизни — я любила и люблю свою страну. Господь явил мне великую милость, ниспослав бурю, которая помогла моим морякам разгромить Непобедимую армаду. Сейчас жалкие ее остатки рыщут по волнам возле бесприютных берегов Шотландии и Ирландии. С испанской угрозой покончено раз и навсегда, но и жертва, возложенная на меня Господом, непомерно велика. Бог отнял Роберта.

Шли часы, но я не замечала течения времени. Несколько раз в дверь стучались, я не отвечала. Мне не хотелось никого видеть.

Сама не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов я услышала голос Берли. Он умолял меня открыть дверь, но я не послушалась.

— Ваше величество, ради Бога, откройте дверь! — надрывался Берли. — Вы больны? Умоляю, впустите нас!

Но я сидела и молчала. Мой Роберт умер. Только что был жив, и вот его больше нет.

Снаружи раздался какой-то шум, потом дверь с оглушительным грохотом распахнулась.

На пороге стоял Берли. Немного помедлив, он бросился передо мной на колени.

— Слава Богу! Мы так боялись за вас, ваше величество! Простите нас. Наша непочтительность оправдывается заботой о вашем благополучии. Возьмите себя в руки, ваше величество. Вы нужны Англии.

Я устало посмотрела на своего старого, доброго друга и поняла, что он прав.

Я протянула ему руку для поцелуя.

— Вы правы. Нужно заниматься делом.

Жизнь продолжалась.

О смерти Роберта поползли недобрые слухи. Они привели меня в такую ярость, что я на время даже забыла о скорби. Неужели это правда? При жизни о Роберте поговаривали, что он с помощью яда убрал со своего пути нескольких мешавших ему людей, так не постигла ли и его такая же участь? Что, если Роберта убили?

Нет, в это невозможно поверить. Ведь я знала цену досужим сплетням. И все же слухи не утихали.

Люди говорили, что жена графа Лестера, проклятая волчица Леттис Ноуллз, завела себе любовника, молодого Кристофера Бланта, служившего в их доме шталмейстером.

Да как она посмела! Ей достался самый прекрасный мужчина во всем королевстве, а она опустилась до того, чтобы спутаться с любовником! Никогда еще я не испытывала к Леттис такой лютой ненависти. Променять Роберта на другого мужчину! Да лучше Роберта на всем белом свете никого не было и нет!

По слухам, Роберт узнал о супружеской измене и вознамерился отомстить неверной, однако она поднесла ему чашу с отравленным питьем.

Я не верила, что такое могло произойти, да и лекари утверждали, что граф Лестер умер от последствий лихорадки, которой заболел в ставке, среди соленых болот графства Эссекс. Он и сам говорил мне об этом.

Но в глубине души мне хотелось верить, что в смерти Роберта повинна волчица. Тогда я смогла бы дать выход своей ненависти.

Однако вскрытие не обнаружило в теле следов яда, и графиня была очищена от подозрения. Но в доме Лестера служил хитроумный итальянец доктор Джулио, который, возможно, научился изготавливать яд, не оставляющий следов. Сомнения так и не оставили меня.

Я ненавидела Леттис за то, что Роберт женился на ней, не убоявшись моего гнева. Еще больше я возненавидела бы эту женщину, если бы выяснилось, что она приложила руку к его смерти, лишила меня единственного человека, которого я по-настоящему любила.

Завещание Роберта не давало оснований подозревать графиню в преступлении. Граф оставлял ей богатое наследство и ни единым намеком не упрекал в недостойном поведении.

Я растрогалась, читая этот документ, в котором говорилось: «Прежде всего, превыше прочих земных особ, почитаю и обожаю нашу великую государыню, всегда оказывавшую мне милость и расположение и бывшую для меня щедрой и милосердной госпожой…» Далее Роберт писал, что главным наслаждением его жизни была служба королеве. Он молил Господа, чтобы Всевышний даровал мне долгие годы жизни и правления. На память о себе он завещал передать королеве «ожерелье с тремя крупными изумрудами и большим плоским бриллиантом на нити из шестисот жемчужин». Должно быть, составляя завещание, Роберт уже знал, что дни его сочтены. Далее в завещании говорилось о графине Лестер: «После ее величества я должен упомянуть мою дорогую супругу, которую при всем желании не смог бы достойно одарить за преданность, любовь и заботу, кои она мне выказывала. Пусть же и после смерти поминает она меня добром, как с добром отношусь к ней я…» Роберт явно не подозревал жену в неверности, если Леттис была ему и в самом деле неверна. По завещанию ей отходили дворец Уонстед, поместье Дрейтон в графстве Стаффорд, да к тому же еще два замка — Балсалл и Лонг-Итчингворт в графстве Уорик. Я была рада, что ей по крайней мере не достался великолепный Кенилворт. Поразительно, но в своей последней воле Лестер признал, что является отцом ребенка Дугласс Шеффилд — этот юноша называл себя Робертом Дадли. Родной брат Лестера, граф Уорик, имел право распоряжаться замком Кенилворт при жизни, но после его смерти это владение должно было отойти к незаконному отпрыску Роберта.

Представляю, как разъярилась Леттис. Самый лакомый кусок ей все-таки не достался.

Зато я была довольна. Мне тяжело было бы думать, что прекрасный замок, где я провела с Робертом лучшие дни своей жизни, достанется врагине.

Стало быть, теперь она свободна… Может, наконец, выйти замуж за своего любовника — но не сразу, годик траура ей придется подождать. Дерзости этой особе не занимать. По-своему я даже восхищалась ею, но моя ненависть меньше не становилась.

Выяснилось, что Роберт по уши в долгах. Только казне он задолжал двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Лестер никогда не жалел денег на подарки своей королеве. Я глубоко растрогалась, когда узнала, что дары ее величеству наряду с издержками на содержание дворцов и замков составляли главную статью расходов покойного. Многочисленные поместья, разумеется, обходились Роберту недешево. Нигде, за исключением королевского дворца, не видела я таких великолепных портьер и гобеленов. Пожалуй, парадные залы в дворцах Лестера даже превосходили роскошеством убранство Гринвичского или Хэмптонского дворцов, принадлежащих короне.

Меня всегда радовало, что Роберт может позволить себе жить по-королевски. Пусть это будет утешением за то, что трон ему так и не достался.