Рожденная для славы - Холт Виктория. Страница 109

Мне служили лучше, чем Филиппу. Ведь мои люди защищали свою родину, а это куда более сильный стимул, чем завоевательский пыл.

Мы готовили к войне не только флот, но и армию. В местах наиболее вероятного вторжения — например, в Грейвсенде — поспешно возводили укрепления; в устьях рек стояли заслоны из груженых барж, которые не позволили бы вражеским кораблям проникнуть в глубь страны. Если бы нашим доблестным морякам не удалось удержать врага на море, в дело вступили бы мои солдаты. Я была счастлива, видя, что народ крепок духом и твердо стоит за свою королеву.

Главное командование армией я взяла на себя, а двумя корпусами командовали генерал-лейтенанты: граф Лестер и лорд Хансдон. Из своей ставки в Тилбери Роберт прислал мне письмо, которое я сохранила до сих пор, ибо в каждой его строке сквозила любовь. В этом послании Роберт излагал план обороны на случай, если испанцам удастся высадиться на английской земле, но больше всего Лестера тревожила моя безопасность. Изложив диспозицию и описав меры предосторожности, принятые на случай непредвиденного развития событий, Роберт далее писал: «Нет у нас достояния более драгоценного, чем Ваша благословенная и священная персона, пред которой всякий должен склоняться в почтительном трепете. Однако Ваше величество с поистине царственной храбростью слишком неосторожно путешествует к самым пределам своего королевства, дабы лицом к лицу встретить врагов и защитить своих подданных. Умоляю Ваше обожаемое величество впредь этого не делать, ибо от Вашей безопасности зависит благо всего королевства. Нет для нас важнее дела, чем сохранение Вашей бесценной жизни. Вместе с тем я понимаю, что Ваш народ и весь мир должны получать свидетельства Вашей доблести и великодушия, а потому, с позволения Вашего величества, предлагаю следующее: перенесите свою резиденцию в Хеверинг, чтобы войска, расположенные в Стратфорде, Ист-Хэме, Хакни и близлежащих деревнях, в случае необходимости могли бы прикрыть Вас, а также защитить от удара графства Эссекс и Кент. В этом случае Ваше величество имели бы возможность воодушевлять и армию, и население двух этих графств, совершая поездки между военными лагерями и крепостями. К тому же моя ставка в Тилбери находится всего в четырнадцати милях от Хеверинга… Что же касается меня, всемилостивейшая госпожа, Вам отлично известно, какого утешения жаждет Ваш преданный слуга. Нет для меня высшей награды, нежели Ваше благорасположение…»

Я перечитала письмо много раз, поцеловала его, аккуратно сложила, убрала в ларец и сразу же после этого отправилась в Тилбери.

Я устроила войсковой смотр. Рядом со мной ехал верхом Роберт; впереди скакал граф Ормонд, держа королевский меч, а сзади паж вез мой шлем с плюмажем. Я скакала с непокрытой головой, одетая в пышную юбку и стальную кирасу. Солдаты приветствовали меня громкими криками, и я растрогалась до слез. Я знала, что народ любит меня больше, чем какого-либо из предыдущих монархов, и старалась не потерять эту любовь, сохранить расположение своих подданных. Мои англичане прощали мне прегрешения и высоко ценили достоинства — а в этом и состоит истинная любовь.

Войска ждали, что я обращусь к ним с речью, и я заговорила громким, звенящим голосом:

— О мой возлюбленный народ! Люди, пекущиеся о моей безопасности, предостерегали меня, дабы я не появлялась среди такого количества вооруженных людей, чтобы не подвергать себя опасности. Но я верю своим подданным. Пусть страшатся тираны, я же, клянусь Господом, всегда полагалась на преданность и добрую волю моего народа. Я прибыла к вам сюда не ради развлечения, а ради того, чтобы в час битвы быть подле вас и вместе с вами победить или погибнуть. Ради веры, ради королевства, ради народа и ради чести я готова пролить свою кровь. Господь наделил меня слабой женской плотью, но сердцем я крепка, как и подобает монарху, и уж тем более монарху Английскому. Пусть поостережется герцог Пармский и другие европейские принцы вторгаться в мои владения! Нет позора хуже бесчестья. Я сама возьму в руки оружие, буду вашим полководцем и судьей, готовым наградить каждого за доблесть. Мне известна ваша храбрость, вы заслуживаете наград и отличий. Даю слово государыни, что вы получите все, что вам причитается. Здесь, в лагере, меня замещает мой генерал-лейтенант. Ни одному из полководцев еще не приходилось командовать столь отважной и благородной армией. Беспрекословно подчиняйтесь моим генералам, храните в лагере мир и согласие, а на поле брани не щадите живота, и тогда мы одержим славную победу над врагами Господа, Англии и моего народа!

Раздался оглушительный боевой клич. Никогда еще я не чувствовала себя такой гордой и уверенной. Я знала, что народ любит меня, а я, в свою очередь, тоже его любила.

Кто-то из солдат крикнул:

— Англичане! Не пожалеем жизни ради нашего доблестного дела и нашей героической государыни!

Народ, настроенный подобным образом, не может потерпеть поражение.

События тех дней навеки запечатлены в моем сердце. Я никогда их не забуду, не забудет их и весь мир. Всякий раз, говоря об англичанах, люди будут вспоминать о войне с испанской Армадой. Мы явили собой достойный пример для подражания, которому будут следовать другие народы. Свобода стоит дорого, и за нее нужно сражаться. За это не жалко заплатить самую дорогую цену. Ведь если даже погибнешь в войне за свободу, тебя ждет посмертная слава, в лучах которой тают былые прегрешения и остаются лишь подвиги.

Девятнадцатого июля 1588 года, в пятницу, баркас капитана Флеминга на всех парусах вошел в Плимутскую гавань, чтобы сообщить о приближении Армады. В городе началась паника, но вице-адмирал Фрэнсис Дрейк как ни в чем не бывало продолжал играть в кегли.

Когда мне доложили о его невозмутимости, я даже разозлилась. Дрейк беззаботно сказал, что он успеет и игру закончить, и испанцев разбить.

В этом был весь Дрейк. Недаром моряки относились к нему с благоговейным почтением, а враги с ужасом. В любой ситуации Дрейк вел себя так, словно и мысли не допускал о возможном поражении.

В субботу церкви по всей Англии звонили в колокола, народ молился о ниспослании победы. Каждый знал, что ожидает Англию, если верх одержат испанцы. Люди молились истово, желая поддержать наших моряков. Господи, умоляли они, не допусти, чтобы захватчик ступил на наши берега.

Если испанцам все же удастся высадиться, их встретят мои солдаты, но сначала нужно попытать счастья на море.

Я всегда знала, что суровый океан — наш союзник. Сколько раз он защищал наш остров от вторжения. Лишь норманнам удалось в древние времена захватить нашу землю, но их вряд ли можно считать захватчиками, потому что они — наши предки. А еще в наших жилах течет кровь англов, саксов, ютов, римлян… Таково наше родословие, и нас, англичан, никто никогда не завоевывал! Не бывать тому и впредь.

Я молилась о своих моряках, вновь и вновь повторяя имена кораблей: «Агат», «Антилопа» — и так далее, вплоть до «Якоря» и «Яхонта».

— Боже всемилостивый, сохрани и защити моих людей. Даруй моим кораблям победу! Позаботься о моих верных слугах, Ховарде, Хоукинсе, Фробишере и храбром Дрейке. Надели их волей и разумением, дабы могли они одержать победу.

Я невольно улыбнулась — вот уже и Господу я отдаю распоряжения как своему верноподданному.

— Умоляю тебя, Боже, — взмолилась я. — Да исполнится воля твоя, но не оставь милостью слуг твоих.

На море начались первые стычки. Ночью я почти не смыкала глаз, а на рассвете ждала новых донесений. Решительной баталии все не было. Нам удалось нанести врагу некоторый ущерб, испанцы уже поняли, что легкой победы не будет.

Погода стояла ненастная, и испанцы страдали больше, чем наши моряки, ибо величественные галеоны оказались плохо приспособлены для бортовой качки. Пленные рассказывали, что вражеские матросы как огня боятся проклятого «Эль Драке» и почти такой же страх вызывает у них «Хуан Ачинес» — как они называли Джона Хоукинса, который прославился своими пиратскими подвигами в колониях не меньше, чем сам Дрейк.