Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери. Страница 46

— А ты, значит, всему этому веришь! — фыркнула Матильда.

— Я слишком мало знаю об этих опытах, но мне любопытно. Ведь известно, что человеческий разум до конца не использует всех своих возможностей и, может быть, удастся открыть этот потенциал с помощью парапсихологического воздействия.

— Может быть. А что взамен?

— Взамен чего?

— Ну, не знаю. Не бесплатно же они будут оказывать такие услуги. Наверно, потребуют какой-нибудь налог или вступительный взнос, а то, чего доброго, заставят участвовать в спиритических сеансах.

Энеа рассмеялся в ответ, а затем пустился в пространные рассуждения о том, какие безграничные возможности таит в себе человеческий разум, не скованный рамками привычного восприятия. Раз уж Артур Кестлер завещал свое состояние Эдинбургскому университету, чтобы основать кафедру парапсихологии, значит, этот предмет заслуживает по меньшей мере более пристального внимания.

— Ладно, — заключила мать. — Потом скажи хотя бы, сколько они запросят.

— Ты слишком недоверчива. По-моему, это утомительно — искать во всем подвоха.

— А мне кажется, осторожность еще никому не повредила, — убежденно заявила Матильда.

Ни мать, ни сын никогда не были фаталистами и очень удивились бы, скажи им кто-нибудь, что, когда он торопливо шагал по улице к площади Синьории, а она смотрела по телевизору репортаж о маньяке, над ними обоими нависло нечто вроде рока.

Энеа условился встретиться с Джорджем Локриджем на улице Ваккеречча, в полуподвальном помещении, которое тот именовал «моя лавка». После той первой встречи они с Локриджем виделись еще два раза: сперва по просьбе художника, потом опять случайно (по крайней мере так думал Энеа), на улице Кальцайоли, где пролегал его маршрут в контору Коламеле.

Джордж Локридж, человек опытный, сразу подметил в сыне своих старых приятелей затаенную тревогу, и ему не составило большого труда определить, чем она вызвана. В светских кругах это называют «стесненными обстоятельствами». Допытываться, зачем Энеа деньги, ему и в голову не пришло — своих забот по горло. А кроме того, он всегда считал, что денежные неурядицы легкопоправимы — надо только не быть рабом условностей и приличий.

Англичанин начал издалека. Расспросил про работу, про мать («О-о, это одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо знал!), потом завел речь о былых счастливых днях на вилле в Импрунете и мало-помалу добрался до висевшей там некогда коллекции картин. Энеа сообщил, что они с матерью на вилле почти не бывают, а коллекция осталась там в большом зале на втором этаже, чем привел Локриджа в страшное возбуждение.

— Картины — они же как люди! — не выносят одиночества и боятся темноты. Что будет с красавицей, если запереть ее в сырой комнате и зашторить все окна? Она же зачахнет. А картины тем более.

— Да нет, — улыбнулся Энеа, — жена управляющего регулярно открывает окна и все там проветривает, а мы с мамой раза два в год тоже наведываемся посмотреть, все ли на месте.

— Так я ведь не об этом! Ну как можно спрятать от всех, схоронить в глуши восхитительные пейзажи Палицци или портреты Пиччо! Уж лучше б музею подарили! Держать красоту в плену — преступление! К тому же это слишком большие ценности не только в художественном, но и в материальном смысле, чтобы вот так пренебречь ими. А может, вы что-нибудь уже продали?

— Нет-нет, — заверил Энеа, — все картины на месте, все до единой.

— А две прелестные флейты… помнишь, те французские? — не унимался англичанин. — Ведь это семнадцатый век, если не ошибаюсь. Твой отец, помнится, хранил их на веранде, внутри маленького буфета в стиле Георга Третьего, и все боялся, как бы не испортились.

— И они целы, — ответил Энеа.

Джордж Локридж одну за другой вспоминал ценные вещи из коллекции Монтерисполи: изумительные сервизы китайского фарфора, серебро работы Георга Йенсена и многое другое.

— Да, одной такой вещицы хватило бы, чтобы решить все финансовые проблемы десяти семей. — Он дружески потрепал Энеа по плечу. — Ты, конечно, в деньгах не нуждаешься, но если вдруг…

Энеа невнятно пробурчал, что в деньгах все нуждаются, и Локридж не замедлил за это ухватиться:

— Любопытно взглянуть, как сохранился тот маленький городской пейзаж Розаи — высокие дома, улица и две мужские фигуры, как бы заслоняющие собой все остальное. Это я уговорил твоего отца купить, когда владелец умер, а наследники и не представляли, какое состояние у них в руках.

Сперва у Локриджа возник план взять картину на время, якобы для того, чтобы найти достойного покупателя, а после возвратить Энеа копию. Но с другой стороны, подумал он, махинация может выгореть только один раз, ведь Энеа вырос среди этих картин и, конечно же, обнаружит подделку, даже весьма искусную. Лучше, пожалуй, качать из него деньги понемногу, скупая картины по дешевке: на это он, скорее всего, пойдет.

Англичанин не ошибся в своих расчетах, и теперь Энеа шел к нему за выручкой от продажи и за копией, которую назавтра собирался отвезти в Импрунету и повесить на стену взамен подлинника между «Двуколками» Фаттори и «Видом на Арно» Де Тиволи.

Едва он вошел в полутемную каморку, Локридж вручил ему обернутую старой газетой копию и пачку банкнотов.

— Вот, все готово. Не стоит благодарности. Поаккуратнее с ней: краски уже высохли, но все-таки не очень-то прижимай.

Он дал Энеа раз в двадцать меньше настоящей стоимости, но сумма тем не менее была приличная, иначе Энеа мог бы разочароваться в таком сотрудничестве. Однако и баловать его тоже не следовало. Надо же и себя вознаградить за труды — ведь сколько он провозился с этой копией!..

Энеа вышел из лавки в полной уверенности, что больше не увидится с Джорджем Локриджем. Полученных денег ему хватит, чтоб заплатить за квартиру и разобраться с Нандой. Он еще надеялся, что девушка согласится на лечение. А там будет видно.

Запыхавшись, Энеа примчался на улицу Ренаи, но своей возлюбленной не застал и бросился искать по всему городу. Дошел до Борго Пинти, обежал площадь Донателло, затем направился к Порта-делла-Кроче. Шагал широко, размашисто, вытянув вперед яйцевидную голову и напряженно сверля глазами темноту подворотен.

Когда он нашел наконец Нанду, уже светало. Девушка привалилась к стене под колоннадой Лоджа-дель-Грано: глаза ее были закрыты, руку перетягивал медицинский жгут. Рядом стоял какой-то тип, тощий, в черном рабочем халате, с перекошенным от злобы лицом, и пинал ее ногами куда попало, тряс за плечи, бил головой об стенку.

— Не притворяйся, шлюха, что ты в отключке! Все равно не уйдешь, пока не выложишь монету! Один раз я лопухнулся — дал товар в долг, но уж теперь я тебя не выпущу! Раскошеливайся давай, пока череп не проломил!

Не помня себя, Энеа схватил его за шиворот, приподнял и хорошенько встряхнул. Тот задергался в воздухе, словно пустой мешок, голова у него болталась во все стороны — вот-вот оторвется. Нанда, что-то, видно, почувствовав, чуть приоткрыла глаза и простонала:

— Энеа, помоги встать! Отведи меня домой!

На просьбу оставить в покое «толкача» он бы не отреагировал, но самой Нанде он не мог отказать в помощи, поэтому выпустил свою жертву. «Толкач» рухнул наземь и больше не подавал признаков жизни. А Энеа заботливо обнял Нанду и так, прижимая рукой, придерживая под мышками, повел на улицу Ренаи.

Дома он уложил девушку на кровать, развязал жгут на руке и, когда уже укрывал одеялом, заметил шприц, зацепившийся за рукав футболки. Энеа поднес шприц к глазам и вдруг осознал, что сам пользуется точно таким же, вкалывая инсулин. И на несколько минут застыл в неподвижности, ощущая ком в горле.

7

Вот уже много лет Матильду неотступно преследовали мысли о смерти. В какой-то момент — теперь она затруднялась сказать, когда именно, — ей вдруг расхотелось строить планы на будущее: осуществить их все равно не хватит времени.

Однажды она прочитала в газете о том, как машина сбила «пожилую даму»; вычислив, что та на несколько лет моложе ее, Матильда посмотрела на себя как бы со стороны и пришла к выводу: жизнь кончена.