Совершенная курица - Вилинская Мария Александровна. Страница 16

и начал щупать под ушами, приговаривая:

Коли породист, так у него под ушами должны быть этакие бородавки., шишечки... семь шишечек...

Такая фамильярность не оскорбила и не рассердила Фингала, во-первых, потому, что он находился в том мягком настроении, которое всякое действие смягчает; а во- вторых, ему невыразимо отрадно было увидать после крахмальных оборок, изнеженных физиономий, холеных рук, надушенных шелков и всяких барских гримас простое, шершавое, полуиспеченное солнцем лицо, сильные мышцы и ветхий полотняный балахон. В благодарность за доставленную отраду он даже лизнул Ивана Ивановича в висок и в щеку.

Иван Иванович ласково потрепал его по боку, промолвив:

Ах, ты песик хороший!

Есть бородавки?—спросил превосходительство.

Есть! Собачка важная!

Превосходительство взял Фингала за морду, повернул к себе и поглядел на него благосклоннее обыкновенного.

Эта дорога в Крутой Верх?

Эта; а то есть ближняя, оврагом.

Там много дичи?

Водится, ваше превосходительство. Мужики нашли там волчицу с волченятами!

Волчицу?

Точно так, ваше превосходительство.

Никого не покусала?

Никак нет, ваше превосходительство.

Это интересно!.. Ты куда собрался?

По грибы, ваше превосходительство.

Иди-ка за мной. Я тебе дам на грибы.

Рад стараться, ваше превосходительство. Пожалуйте по ближней дорожке!

Иди вперед!

Иван Иванович, закинув плетушку за плечи, проворно начал двигаться вперед, спустился к оврагу и повел по густой заросли. Превосходительство на каждом шагу с неудовольствием вскрикивал:

Помилуй! Куда это ты завел? Помилуй! Это ни на что не похоже!

А Иван Иванович отвечал, мелькая в зеленой гущине и сокрушая сучья и даже целые кусты:

Сейчас выберемся, ваше превосходительство... сейчас... Вот тут и поворотка будет...

Когда, наконец, они достигли желанной поворотки и выбрались на прогалинку, Фингал не мог воздержаться от громкого лая, взглянув на превосходительство.

Превосходительство был красен, как вареный рак, его бархатный зеленый костюм весь утыкан колючками и шипами, за блестящие пуговицы зацепились разные листки, правое крупное ухо исполосовано царапиной, а к кончику крупного носа пристала лесная паутинка, что придавало органу обоняния некоторое сходство с каким-то аляповатым точилом, которое еще не совсем развернули из бумажки. При этом он пыхтел, отплевывался, чихал, кашлял, старался сохранить величественный вид и с беспокойством и огорчением хватался то за свои блестящие пуговицы, то за фалды и раздражительно вскрикивал:

Почисть же меня, братец! Это, наконец... Почисть же, наконец!..

Сию минуту, ваше превосходительство, сию минуту,— отвечал Иван Иванович, проворно срывая в пучок какие-то травы и принимаясь чистить превосходительство...

Фингал присел на густой высокой траве, скоро углубился снова в свои заботы и думы и забыл и превосходительство, и все окружающее.

У цыпочки богатые задатки!—думал он.— Из нее выйдет удивительно что такое, когда она разовьется и окрепнет! Необходимо только терпение... Я ей терпеливо объясню, что пристрастия к катышкам иметь не следует, что не в одних катышках дело... не для одних катышек мы созданы... Она это отлично поймет... только надо терпенье.

Фингал! — крикнул отчищенный превосходительство.— За мной! Показывай дорогу, Иванов!

Сюда, ваше превосходительство... Вот сюда... Тут сейчас и бережок... Вот он и есть!.. Утка!

Где? Где утка?

Вон! Вон! На воде! Плавает! Вон!

И превосходительство, и Иван Иванов так взволновались, что Фингал встрепенулся и, путеводимый пахнувшею в морду свежею сыростью, кинулся к воде.

Раздался выстрел... Перед глазами его мелькнули ярко-зеленые берега, светлая водяная поверхность, быстро нырнувшая темная птица, затем все в глазах у него помутилось, он взвизгнул и упал.

Эх, ваше превосходительство, поспешили! — долетело до его слуха восклицание Ивана Иванова.

Странное что-то со мной! — прорычал Фингал.—

Я...

Он не кончил, потому что лишился чувств.

Когда он очнулся, глаза его прямо упали на Ивана Иванова, который, стоя на коленях, промывал ему переднюю лапу холодною водою.

Что, песик, плохо, брат?—сказал Иван Иванов.

Фингал завизжал; но никакой визг не мог вполне выразить, как ему было плохо.

Ну, лежи смирно, я вот еще травки приложу... Эх! Сузика-то и позабыл! Погоди, пойду поищу... Лежи, лежи! Смирно!

Он оставил пучок сорванных трав, которые взял было в руки, и скрылся за кустами.

Фингал поглядел кругом.

По глубокому лесному оврагу бежала светлая речка. Сломленная бурею громадная сосна и разные береговые деревца, подмытые весеннею водою, преграждали ее теченье, и тут она расстилалась круглым озерцом, немножко превышала запруду и с тихим журчаньем переливалась через древесные стволы. Солнце начинало заходить. Верхушки нагорных сосен, казалось, охвачены пламенем, а ярко-зеленые, обросшие орешником, черемухой, рябиной, берега были в тени. Прокатились два выстрела где-то поблизости, и опять все стихло, ничего не слышно, кроме легкого шума лесной речки, перепархиванья птиц в листве да всплеска от выскакивавших рыб.

Голова бедного пса начала снова кружиться, круги на воде задвоились в глазах, дрожь пробежала по спине, речные струи вдруг зажурчали сильнее и словно подступали под самые лапы...

Опять кровь хлещет! — сказал возвратившийся Иван Иванов.— Эк, он хватил тебя, беднягу!

Мучительная перевязка уже подходила к концу, когда из-за деревьев показался превосходительство с какою-то убитой птицей в сумке.

Долго ли ты будешь еще возиться?—спросил он.

Перевязал, ваше превосходительство,— отвечал Иван Иванов, затягивая узелок на своем дырявом клетчатом платке, который пожертвовал на бинт для раненой лапы.

Ну, что? Поправится?

Навряд, ваше превосходительство. Изволите видеть,

как глазами-то заводит! Точно человек! Ни дать, ни взять, как Никита Прохоров, когда ему осколком бок проткнуло! Подхожу я к нему: «Плохо,— говорю,— Прохоров?»,

а он: «Эх!» — говорит...

Полно, братец! Что за глупые истории ты рассказываешь! Поди, принеси воды в фляжке да дай мне руки вымыть!

Иван Иванов отправился с фляжкой зачерпнуть воды, а превосходительство высморкался и закурил сигару.

Лицо у него было недовольное. Вымыв руки, он сказал Ивану Иванову:

Проводи меня на настоящую дорогу. Ты завел меня в какие-то ямы, из которых нельзя выбраться до завтра!

Пожалуйте сюда...

Да ты опять, кажется, хочешь меня вести по каким-то буеракам?

Нет, ваше превосходительство, тут сейчас торная дорожка, только вот перейти эту поросль... А собачку-то как прикажете?

Что такое собачку?

Брать с собою?

Как же ее брать, если она околевает?

Фингал собрал все свои силы и поднялся.

С минуту длилось молчанье. Превосходительство и Иван Иванов глядели на него, а он глядел на них.

Как же ты сказал, что околевает? — заметил превосходительство.— Видишь, он встал! Фингал! Ici! Ici!

Фингал, невзирая на жестокую боль, сделал шаг вперед.

Может, и поправится,— сказал Иван Иванов.—Только на охоту уж не годится!

Как же поправится, если на охоту не годится? На охоту не годится, следовательно, и не поправится! Какой ты, братец, бестолковый! Впрочем, все-таки, снеси его: я прикажу позвать ветеринара, и он его осмотрит. Куда же идти?

Сюда, ваше превосходительство.

Иван Иванов взял горемычного раненого на руки и начал пробираться по зарости, показывая путь превосходительству.

Каждое, даже легкое прикосновенье веток причиняло такую мучительную боль, что невозможно было не взвизгивать. Добрейший, но неловкий Иван Иванов при каждом стоне поглаживал раненую лапу и тем усиливал пытку.

Наконец, выбрались на торную дорожку, наконец, достигли берега, аллеи, дома.

Отнеси его, положи в саду, только подальше от окон, чтобы не беспокоил визгом,— приказал превосходительство Ивану Иванову, приостанавливаясь на крыльце.— Сейчас же послать верхового в город за ветеринаром Сергеевым!—обратился он к выскочившему навстречу лакею.— Не мешкать!