Совершенная курица - Вилинская Мария Александровна. Страница 17
Пойдем в сад, горемычный песик! — сказал Иван Иванов.
Фингал мог только слабо взвизгнуть и лизнуть подбородок этого доброго человека.
Иван Иванов положил раненого под липой, погладил его и ушел.
Прощай, добрая душа! Спасибо тебе!—слабо пролаял ему вслед Фингал.
Я рад, что есть добрые люди! — провизжал он про себя.— Я очень этому рад...
Он чувствовал несносную боль в лапе и страшную слабость во всем теле, но на сердце у него было так тихо, что ни единому бурному чувству не могло быть туда доступа. Он то закрывал глаза, то взглядывал на склонявшиеся над ним ветви липы и на светящееся между листвой ясное вечернее небо.
Невзирая на физические страдания, ему было хорошо.
Ах! Подстрелили?
Совсем застрелили?
В бок попали?
Голова вся размозжена?
Сегодня?
Околел уже?
Дышит еще?
Чьи это возгласы?
Он приподнял голову, осмотрелся кругом и увидал, что у решетчатых ворот толпятся все дворовые куры и индейки со своими петухами. Справа спешила утка с утятами и издали крякала:
Что за удивительный случай! Это совершенно как в Москве!
Слева шла гусыня с гусаком и гоготала о том, что огнестрельное оружие все-таки выдумка хорошая. В толпе суетилась цесарка, выкрикивая: «Где он? Где убитый? Покажите мне, где он», в ответ на что кто-то хрюкал: «Там! Там!»
Он жив! Жив! Жив! — чирикала воробьиха.
Умер! Умер! — ворковал голубь.
Однако самого дорогого голоса не было слышно!
Верно, она еще не знает! — подумал Фингал, и две слезы скатились из его глаз в траву.
Что это с вами, милый мой юноша? — пролаяла старая Дорочка, выбегая из аллеи и кидаясь к раненому.— Вы очень страдаете?
Нет... не очень...
Послали за ветеринаром Сергеевым... Он скоро вылечит вас...
Старушка села на задние лапки. Она, видимо, была взволнована происшествием.
Где он, бедненький? — раздался дребезжащий жалостный голос.
Моя идет! — прорычала Дорочка.
Фингал закрыл глаза.
Ах, бедненький! Ах, бедненький! — запело у него под ухом, и костлявые, холодные руки принялись его гладить.
Оставьте меня! — провизжал Фингал.
Что, бедненький? Погляди-ка сюда!
И Тобишка ухватила его бедную, искаженную страданием морду и потянула ее к себе.
Да кусните ее хорошенько! — пролаяла старая Дорочка.— Теперь вы ранены, и хлыста нечего бояться!
Сюда! — раздался голос превосходительства.— Трофим, проводи к собаке!
Трофим проводил молодого человека, коренастого, но щеголеватого, с сероватыми, подвитыми волосами; сапожки на нем были лаковые, на тупом мизинчике колечко с сапфиром. Он отрекомендовался:
Врач Сергеев...
И не без грации расшаркался на траве.
Ах, помогите бедной собачке! Такое несчастье! — завела Тобишка.
Будьте уверены,— любезно успокоительным тоном отвечал врач Сергеев, наклоняясь над Фингалом.
Ну, что?
Будет жив-с... Не беспокойтесь...
Ну, что? — спросил превосходительство, появляясь из глубины аллеи.
Выздоровеет, ваше превосходительство.
Наверное?
Я полагаю...
Да не полагать надо, а сказать решительно!
Эти собаки очень живучи, ваше превосходительство...
Вы, любезнейший, пустяки толкуете, а я хочу знать дело.
Лапа раздроблена, ваше превосходительство...
Следовательно, собака, во всяком случае, останется хромою?
Да... То есть... Да, будет хромать, ваше превосходительство...
Это все, что я желал знать!
И превосходительство удалился.
Что же делать с больною лапкой?—спросила То- бишка, склоняя головку на сторону.
Промывать холодною водою,— отвечал врач Сергеев.
Ах, не лучше ли тепленькою?
Если угодно, то и тепленькою...
А мази вы не дадите?
Извольте...
И примочку бы какую-нибудь?
Извольте...
Тобишка чрезвычайно ценила мягкие приемы и имела слабость к щеголеватым людям. Врач Сергеев, очевидно, ей понравился. Она делала рот сердечком и щурилась.
Бедненькая собачка! Не положить ли припарку на лапку?
Да, можно припарку...
Из льняного семени в порошке и немножко гвоздички... Это хорошо?
Очень хорошо...
Пойдемте ко мне в комнату, я вам покажу свою аптечку. Ах! Собаки добрее людей! Ведь добрее? Думали вы об этом? Верно, думали!
Врач Сергеев, собственно говоря, отроду об этом не думал, но без запинки отвечал:
Да, думал.
Ведь добрее?
Добрее...
Ах, люди ужасно злы! Я столько потерпела разочарований! Самые близкие...
Окончание потерялось на повороте аллеи, и оба скрылись.
Что, не лучше? — спросила оставшаяся Дорочка.
Послушайте,— провизжал Фингал.— Я буду просить вас..*
Позвать Авдотью Федотовну?
Да...
Эх, юноша! Авдотья Федотовна... Я позову, позову ее, не волнуйтесь!
Сейчас?
Сию минуту.
Старушка покатила к решетчатому домику и, не успел Фингал привести несколько в порядок свою особу, прикатила обратно, сопровождаемая Авдотьей Федотовной.
Цыпочка! Сестрица! — взвизгнул Фингал, вскакивая и не чувствуя, как больно бередит свою рану.
Авдотья Федотовна отпрыгнула и в испуге проквох- тала:
Кровь! Кровь1 Ах, я запачкалась кровью! О, я не могу этого видеть! Ах, уведите меня отсюда! Кво! Кво! Кво!
Старушка Дорочка бросила на нее огненный взгляд презрения.
Перестаньте квохтать! — прорычала она.
Фингал лег и глядел во все глаза на свою названную сестрицу. У него не было никаких определенных, последовательных мыслей, но сердце ныло пуще раны, и тихие горячие слезы орошали вдруг осунувшуюся морду.
Иди домой, цыпочка,— провизжал он, наконец.— Не расстраивайся... Отведите ее,— обратился он к старой Дорочке,— и... и успокойте...
Я тебе пришлю самых крупных зернышек,— прокудахтала Авдотья Федотовна.— Я тебе пришлю катышек...
Пойдемте! — прервала Дорочка.
Авдотья Федотовна растопорщила крылышки и, как пуля, полетела по саду.
Фингал спрятал голову в траву.
Старушка Дорочка постояла, поглядела на него и, тряхнув ушами, как будто хотела сказать: «Тут ничего не поделаешь!» — тоже побежала к дому.
Боже! Боже! — провизжал Фингал чуть слышно, не поднимая головы из травы.
Что это такое? Что это такое? Что лежит в траве? — процокотали две, неизвестно откуда выпрыгнувшие, сороки.
Ведь неподвижно?
Неподвижно?
Не клевнуть ли?
И, верно, они бы клевнули, если бы издали не раздалось строгое цокотанье матери:
Извольте вернуться! Прилично ли молодым девицам отлетать от родителей на такое расстояние?
Совсем смеркалось. Повеял теплый ветерок, липовые листочки зашелестели и ласково коснулись ушей Фингала.
Он поднял голову, тихо пролаял: «О добрая липовая веточка!» — и снова еще глубже спрятал ее в траву.
Милый мой юноша! Милый мой юноша! — раздалось над его ухом.— Я принесла вам добрые вести!
Он встрепенулся и обратил на старую Дорочку чающие взоры.
Вас не выкинут, милый юноша, вы останетесь здесь! Моя берет вас себе. Сейчас была из-за вас целая баталия! Дина и Сусанна грызлись ужасно! Но ведь они в руках у моей и потому сдались! Вас сейчас перенесут к нам! Успокойтесь же и ободритесь, милый мой юноша! Ну, что ж вы так на меня глядите и молчите?
Я живой не пойду туда! — ответил Фингал без гнева, но с твердостью.
Не пойдете? Но, милый мой юноша, ведь вы себя погубите! Ведь вас выкинут куда-нибудь на задний двор, где всякая грязь и где вам и понюхать не придется телячьей косточки! Понимаете ли вы это, милый юноша?
Понимаю.
Это безумие! Вы говорите в бреду! Вы...
Сделайте мне одолженье, побегите, скажите Авдотье Федотовне, что я желаю с ней проститься... Сделайте одолженье!
Старушка беспрекословно побежала.
Красавица меня поддержит! — думала она на бегу.
Вот он здесь! Несите его!
В полусвете сумерек Фингал увидал костлявый палец, который указывал на него двум лакеям...
Он громко залаял.
Берите, берите!