Однажды в Париже - Плещеева Дарья. Страница 25

Услышав этот звонкий голос, Анри резко обернулся. Мысленно проклиная графиню, он попытался отстранить ее – не тут-то было! Англичанка словно приклеилась к нему.

А в это время аббат де Гонди вдруг почувствовал себя актером, который вынужден молча подпирать декорации. Спор, в котором он блистал, угас, и другие персоны завладели вниманием всего салона. Это было недопустимо, но одновременно имелся верный способ заставить всех замолчать и внимательно слушать себя. Им де Гонди не преминул воспользоваться.

Он подошел к несчастной де Комбале и поклонился.

– Что новенького случилось в Пале-Кардиналь, мадам? – вызывающе громко спросил он. Ближайшие к ним гости тут же прекратили беседу и уставились на наглеца.

– Все по-прежнему, месье, – быстро ответила вместо Мари-Мадлен госпожа де Сабле. Она догадалась, что этот неприятный господин сейчас пойдет в атаку на ее старшую подругу.

– Неужели? А как здоровье его преосвященства?

И на этот вопрос также дала достойный ответ госпожа де Сабле.

– Миледи, прошу вас: дайте мне пройти! – меж тем шипел де Голль, пытаясь стряхнуть с себя англичанку.

– В чем дело, Анри? – преспокойно мурлыкнула Люси и прихватила пальчиками его локон.

Лейтенант смутился. Он не мог позволить себе быть грубым со знатной дамой, но он должен был оказаться рядом с Катрин!

– Его преосвященство так много работает! – издевательским тоном продолжал де Гонди. – Вам, мадам, следует его поберечь… ради блага всей Франции!

Гости маркизы, предчувствуя назревающий скандал, притихли.

– Его преосвященство не нуждается ни в чьих советах, – отрезала госпожа де Сабле. – Тем более в советах родной племянницы.

– Но кто-то же должен позаботиться о его преосвященстве! Ради того хотя бы, чтобы наши добрые парижане перестали беспокоиться. Ведь этак, не зная меры в трудах, недолго и в гроб себя загнать! – съехидничал де Гонди и вдруг запел:

Госпожа де Комбале ахнула и побледнела.

Если бы де Гонди вздумал так намекнуть на незаконного младенца любой другой из присутствующих дам, вход в отель Рамбуйе был бы для него закрыт навеки. Но он оскорбил любовницу ненавистного кардинала, и даже «несравненная Артенис», строго блюдущая хороший тон в своем салоне, не сразу одернула наглеца. А уж гости – те просто обрадовались.

Никто не имел ничего против мадам де Комбале – она не блистала остроумием и начитанностью, не злословила, ни у кого не отбивала любовников. Но удар был нанесен по кардиналу.

Мгновенно опознав зловредную песенку, де Голль решительно отстранил жмущуюся к нему Люси и встал перед бессовестным скандалистом. Первая негодующая мысль была: поединок, и немедленно! Однако, посмотрев на щуплого де Гонди сверху вниз, Анри опомнился. Драться с неловким и нескладным аббатом было бы просто неприлично.

Графиня Карлайл заставила де Голля купить накануне дорогие вышитые перчатки. Анри за ненадобностью сунул их за отворот голенища. Сейчас настало самое время вспомнить о них. Лейтенант нагнулся, быстро достал скомканные перчатки, расправил и резко ударил де Гонди ими по щеке. Затем бросил их на пол, повернулся и вышел из спальни маркизы.

Он понимал, что отныне его в отеле Рамбуйе и на порог не пустят. Но иначе поступить он не мог.

Де Гонди несколько секунд стоял, окаменев от неожиданности. И вдруг раздался смех. Непонятно было, кто расхохотался первым. Но подхватили все гости.

Тогда аббат кинулся следом за обидчиком, однако споткнулся и еле устоял на ногах. Хохот громыхнул с новой силой.

– Кажется, наш святой отец доигрался, – укоризненно сказала маркиза. – Мари, моя дорогая, не придавайте значения его инсинуациям! Он, как злая мартышка, которая развлекает хозяев ужимками.

– И ваш уважаемый дядюшка, помнится, именно про него изволил сказать, что у него рожа висельника, – напомнил Жорж де Скюдери. – Я сам слышал!

Этого человека Катрин де Вивон принимала главным образом ради его сестры. Де Скюдери сочинял напыщенные трагедии, а сестра Мадлен пока ничем не прославилась, но маркиза называла ее «Сафо», как греческую поэтессу, и утверждала, что у этой старой девы литературного таланта хватит на полдюжины писателей, нужно только немного подождать.

Люси Карлайл, сообразив, что сама судьба дает ей отличный шанс, мигом оказалась возле расстроенной де Комбале.

– Послушайте, мадам, мы должны что-то предпринять! – зашептала она. – Они будут драться, и лейтенант де Голль обязательно убьет этого гадкого задиру. Мы должны удержать месье де Голля! Он настоящий рыцарь, но он может за это жестоко поплатиться.

– Мне не следовало приезжать сюда… – с истеричной ноткой в голосе ответила Мари-Мадлен. – Но вы правы, миледи, я не хочу, чтобы из-за моих проблем пострадал такой замечательный человек!..

Сбежав по лестнице в вестибюль, Анри остановился. Там было тепло. Очень не хотелось покидать столь уютный дом, но дело было сделано, и пути назад де Голль не видел.

– Стойте, стойте, негодяй! – кричал наверху де Гонди. – Я убью вас!

– Дайте мой плащ! – приказал Анри лакею, стоявшему у двери гардеробной. Хотя в покоях маркизы было прохладно, мужчины оставляли суконные плащи, а дамы – меховые накидки внизу.

Сверху раздались треск и грохот. Де Гонди, поскользнувшись, сверзился со ступенек. Пытаясь удержаться, он ухватился за алебастровую вазу, украшавшую перила, и кубарем полетел вместе с ней. Хорошо еще, что лететь было недалеко – парные вазы украшали лестницу в самом ее начале.

– Черт бы побрал этот дом! – выкрикнул аббат, сидя на полу среди осколков. – Но мы все равно будем драться! Не смейте убегать от меня! Трус!..

Следом за ним в вестибюль сбежал Ротру.

– Господин де Голль, я все видел. Я все понял! – воскликнул драматург. – Я сам все объясню его преосвященству, а теперь уходите!

– Вы это отцу Жозефу объясните! – сердито ответил Анри.

– Да поднимите же меня, дурачье! – в бешенстве воззвал аббат к лакеям, видя, что те и не думают бросаться ему на выручку.

– И ему, и всем, кто пожелает знать правду, – пообещал Ротру. – Но какая гадость!.. Зато теперь весь двор узнает, что святой отец де Гонди поет гадкие уличные песенки.

– Это не простая уличная песенка, – с горечью произнес де Голль. – Ее сочинили не пьяные кучера в кабачке, но человек, имеющий имя и деньги!

– Такую мерзость?!

– Да.

Лакеи наконец поставили де Гонди на ноги, отряхнули с пурпуэна алебастровую пыль и крошки, и аббат первым делом вытащил шпагу.

– Защищайтесь, вы, кардинальский прихвостень! – потребовал он. – Сейчас я вас отправлю на тот свет!

Анри отступил на несколько шагов и с интересом наблюдал, как де Гонди ковыляет к нему, неловко размахивая шпагой.

– Ну, что прикажете делать с этаким дуэлянтом? – спросил он Ротру.

– Уходите скорее!.. – снова заторопил тот, но оглянулся на лестницу и махнул рукой. – Всё! Опоздали. Они уже тут…

Сверху спускались зрители. Многих заинтересовала дуэль между такими неравными противниками, а заодно привлекала возможность погреться возле пламени огромного вестибюльного камина.

– Обнажайте шпагу! Или я при всех назову вас трусом! – пригрозил аббат, становясь в стойку.

Тут Анри осенило.

– Господин де Гонди, я согласен с вами драться, но при одном условии.

– Какие могут быть условия?! – возмутился аббат. – Вы оскорбили меня, и я должен смыть оскорбление кровью!

– А вы оскорбили мадам де Комбале. Так вот…

– Трус!

– Так вот, господин де Гонди, я буду драться с вами при одном условии, – хладнокровно сказал де Голль. – Вы должны назвать имя человека, который научил вас той мерзкой песенке.

– Да вы с ума сошли! – еще пуще взъярился аббат.

– Не хотите – оставайтесь с пощечиной, – спокойно пожал плечами де Голль. – А я пойду. Как вы изволили выразиться, я кардинальский прихвостень, и у меня есть служебные обязанности.