Однажды в Париже - Плещеева Дарья. Страница 64

– Проклятье!.. – только и смог сказать на это кардинал. – Что же предпринять, чтобы новость не разлетелась по всему Парижу?

– Ничего такого, что показалось бы Парижу странным и непонятным, – сразу ответил отец Жозеф. – Мои люди сообщили мне кое-что любопытное…

Совещание между его преосвященством и капуцином длилось минут двадцать. Затем кардинал сделал кое-какие распоряжения и велел позвать писцов. Не прогоняя кошек, он стал диктовать письма. А отец Жозеф занялся просмотром не самой важной корреспонденции. Кое-что он откладывал в особую папку – для Теофраста Ренодо и его «Газеты»…

Когда появился де Голль, кардинал сидел в кресле и играл с двумя кошками – беленькой Мириам и серой Лодоиской. Чтобы не чистить мантию от шерсти, он укрыл колени большим покрывалом. У его ног лежал Фелимор. Серполетта забралась на спинку кресла и, чудом удерживая равновесие, умывалась. Пушистый хвост свешивался на кардинальское плечо.

– Входите, господин де Голль, – сказал Ришелье. – Входите, не бойтесь.

Анри достал из-за пазухи сложенный лист.

– Ваше высокопреосвященство, это мне не пригодилось. Аббат де Гонди искусно избегал дуэли, а я не настаивал.

– Я знаю, господин де Голль. Надо бы, конечно, пустить это в ход… Ладно, бросьте в камин.

Приказ о заключении аббата в Бастилию полетел в огонь.

– Скажите, месье де Голль, вас что-либо привязывает к Парижу? – вдруг спросил капуцин.

– Я был бы рад уехать из Парижа, святой отец. Но я на службе его преосвященства. И если его преосвященство прикажет, я выполню любое поручение, хоть в Париже, хоть в провинции.

– Скоро начнется большая война, – сообщил отец Жозеф. – Вы были хорошим офицером. Возвращайтесь в армию, месье де Голль. Будет объявлен рекрутский набор и созданы новые полки. Вас ждет блестящая армейская карьера вдали от Парижа. Бумаги о вашем переводе в полк Кариньи получите завтра. Пока будете командовать ротой. Через полгода, возможно, у вас будет свой полк.

– Я буду помнить о вас, – добавил кардинал и взмахнул ленточным бантиком. – Вы – честный служака, господин де Голль, и потому Париж не для вас. А вы – не для Парижа.

– Благодарю за прямоту, ваше высокопреосвященство, – с облегчением поклонился Анри. – Но до завтрашнего дня я – лейтенант конной гвардии вашего преосвященства. Будут какие-нибудь распоряжения? Кому я должен передать роту?

– Это еще не решено, – покачал головой капуцин. – Кроме того, вы получаете месячный отпуск. И я вам советую провести его дома, в Бретани. У вас же там родовые владения?

– Да, замок и городской дом в Геранде.

– Где это?

– Геранда почти в устье Луары, от Парижа – сорок с небольшим лье, святой отец.

– Очень хорошо. А если бы вы нашли там себе невесту, чтобы из военных походов возвращаться домой, к семье, не заезжая в Париж, было бы вовсе замечательно. Я думаю, ваша родня уже присмотрела для вас девицу с хорошим приданым, – сказал кардинал.

– У меня нет невесты, ваше преосвященство, – помрачнел де Голль.

– Вы так это сказали, будто у вас нет ни денег, ни чина, ни знатных покровителей и вам приходится ночевать под Новым мостом, – поморщился Ришелье. – Однако вам пора жениться. Неужто нет никого на примете? При дворе столько молодых красавиц…

Анри опустил голову.

– Неужели вы любите замужнюю даму? Побойтесь Бога! Прелюбодеяние – великий грех, – напомнил капуцин.

– Нет, святой отец… но… – де Голль никак не мог решиться сказать.

– Говорите уж прямо, как всегда. Тут перед вами два прелата, есть кому дать отпущение грехов! – развеселился вдруг кардинал.

– Она – невеста другого мужчины, – тихо вымолвил Анри.

Капуцин и кардинал переглянулись.

– Отец Жозеф, велите кому-нибудь из пажей пригласить сюда мадам де Комбале, – велел Ришелье.

Анри содрогнулся.

Ходили слухи, что кардинал не прочь выдать племянницу замуж – хотя бы для видимости соблюдения приличий. Де Голль вспомнил, как улыбалась ему эта дама. Неужели и тут – интрига?!

Похоже, племянница кардинала знала, что ее позовут, и ждала поблизости. Она появилась, улыбнулась, а следом за ней, опустив голову, вошла другая дама в накидке с капюшоном, из-под которого был виден лишь кончик носа. Появилась и третья особа женского рода – известная своими похождениями фрейлина королевы Франсуаза де Базиньер де Шамеро, которую придворная молодежь втихомолку прозвала «прекрасной развратницей».

– Мадемуазель де Шамеро, вы узнаете этот предмет? – отец Жозеф взял со стола медальон.

– Да, святой отец.

– Расскажите господину де Голлю, как он к вам попал.

– Я видела, как одна особа выкинула его из окна комнаты, где дежурят фрейлины. Мне это показалось странным, я выглянула в другое окно, велела слуге подобрать медальон и принести ко мне. Затем я открыла медальон… – мадемуазель де Шамеро взглянула на кардинала, словно спрашивая, продолжать ли.

– …и вы узнали человека, чей портрет там увидели, – кивнул Ришелье. – А как вела себя особа, выкинувшая медальон?..

– Она плакала, ваше преосвященство.

– Хорошо, мадемуазель де Шамеро. Вам простится много грехов за то, что вы не отдали медальон его хозяйке, а принесли сюда. Приходите ко мне на исповедь, – отец Жозеф усмехнулся, что с ним случалось очень редко. – Теперь ступайте с Богом.

Де Голль знал эту черноглазую фрейлину, но знал по долгу службы. Она иногда появлялась в Пале-Кардиналь во время его ночного дежурства, пешком, и приходилось потом посылать кого-то из гвардейцев, чтобы проводить ее до Лувра. Мадемуазель попросту шпионила за королевой, и это уже ни для кого не было секретом. Что же такого удивительного было в обычном медальоне, если его следовало отнести в Пале-Кардиналь?..

Когда мадемуазель де Шамеро ушла, Ришелье обратился к племяннице:

– Мой друг, есть случаи, когда мужчинам лучше помолчать, а говорить должны дамы.

– Я, ей-богу, не знаю, что и как тут можно сказать, – смутилась мадам де Комбале. – Мой брак был неудачным… Я не знаю, как говорить с молодыми девушками, чтобы они поняли и поверили… и как говорить с молодыми людьми, я тоже не знаю. Но одно могу сказать: когда девушка из ревности хочет проучить возлюбленного и соглашается стать женой человека, которого не любит, это плохо!

– Это глупо, – поправил кардинал. – Даже если речь идет о герцогском титуле. Я был в этом королевстве главным извергом, главным интриганом, главным злодеем, но сейчас я попробую исполнить роль Купидона. Господин де Голль, возьмите медальон и откройте его.

Анри сделал, как велено, и увидел крошечный портрет, нарисованный карандашом.

– Кто это, ваше преосвященство? – спросил он.

Ришелье расхохотался, засмеялась и мадам де Комбале. Дама в накидке отвернулась.

– Господа, господа, тут ничего смешного нет, – покачал головой отец Жозеф. – В наше развратное время, когда молодые придворные по три часа прихорашиваются, румянятся и пудрят себе носы, встретить человека, который вообще не смотрит в зеркало, – истинное чудо. Господин де Голль, как вы полагаете, что за дама носила на груди ваш портрет? А потом, обидевшись на вас, выбросила его вместе с медальоном?

– Такой дамы при дворе нет… – чуть ли не заикаясь, промямлил Анри.

– Да вот же она! – не выдержала мадам де Комбале. – Мадемуазель, покажитесь! Ничего постыдного нет в том, что невеста признается в любви жениху.

Мари-Мадлен обняла женщину в накидке, чуть сдвинула ее капюшон, что-то зашептала ей на ухо. Анри вытянул шею, чтобы разглядеть профиль, но прическа госпожи де Комбале мешала ему.

Он уже догадывался, кто эта женщина, но не мог сам себе поверить: ведь он даже не пытался объясниться с Катрин де Бордо. Он не сказал ей ни слова о любви, а его ухаживания, наверно, были так нелепы, что она не обратила на них внимания!

Но это действительно была Катрин. Она вдруг откинула капюшон и подошла к креслу кардинала.

– Ваше высокопреосвященство! Я не могу выходить замуж за человека, который меня не любит! – звонко и напряженно прозвучал ее голос.