Мальчик на вершине горы - Бойн Джон. Страница 20
В кабинет Фюрера он вернулся, широко улыбаясь.
– Благодарю вас, мой Фюрер, – сказал он.
– Не за что, не за что, – ответил Гитлер. – Но помни: тот, кто носит эту форму, должен подчиняться нашим правилам и желать лишь одного – процветания нашей партии и нашей страны. Для этого мы и вместе. Чтобы помочь Германии снова стать великой страной. А теперь, – Фюрер прошел к письменному столу, порылся в бумагах и взял карточку, на которой было что-то написано, – встань здесь. – Он показал под длинный нацистский флаг, свисавший со стены; красное полотнище со знакомым ломаным крестом в белом круге. – Вот, возьми и прочти вслух.
Пьеро встал, где велено, медленно прочел слова про себя, а потом нервно глянул на Фюрера. Его охватило удивительно странное чувство. Он одновременно очень хотел и ни за что не хотел произносить эти слова вслух.
– Петер, – негромко подбодрил Гитлер. Пьеро кашлянул и выпрямился во весь рост.
– «Подле этого кроваво-красного знамени, – начал он, – символизирующего нашего Фюрера, торжественно клянусь посвятить всего себя и отдать все свои силы служению Адольфу Гитлеру, спасителю нашей Родины. Я клянусь, если будет нужно, отдать за него свою жизнь, и да поможет мне Бог».
Фюрер улыбнулся, кивнул и забрал карточку. Пьеро надеялся, что хозяин не заметил, как дрожат его маленькие руки.
– Молодец, Петер, – похвалил Гитлер. – Отныне я хочу видеть тебя только в этой форме и ни в чем другом, ясно? У тебя в шкафу еще три комплекта.
Пьеро кивнул и отсалютовал, а затем вышел из кабинета и зашагал по коридору, уверенный и взрослый в своей новой форме. Я теперь член «Дойче Юнгфольк», говорил он себе. Причем не простой, а самый главный, потому что кому еще дарил форму сам Адольф Гитлер?
Папа страшно гордился бы мной, думал он.
Завернув за угол, он увидел Беатрис и шофера Эрнста, они стояли в нише и тихо о чем-то разговаривали. Пьеро уловил лишь часть беседы.
– Пока еще нет, – сказал Эрнст. – Но скоро. Если ситуация совсем выйдет из-под контроля, клянусь, я буду действовать.
– И ты уже знаешь, что делать? – спросила Беатрис.
– Да, – ответил он. – Я говорил с…
Эрнст осекся, заметив мальчика.
– Петер, – произнес он.
– Посмотрите! – закричал Пьеро, широко разводя руки в стороны. – Посмотрите на меня!
Беатрис долго молчала, наконец с трудом выдавила улыбку.
– Просто красавец, – похвалила она. – Истинный патриот. Настоящий немец.
Пьеро заулыбался и повернулся к Эрнсту. Тот глядел хмуро.
– Надо же, а я-то еще думал, что ты француз. – Эрнст коснулся козырька, прощаясь с Беатрис, вышел через парадную дверь под яркое полуденное солнце и тенью растворился в бело-зеленом мареве.
Глава 2
Сапожник, солдат, король
К тому времени, как Пьеро исполнилось девять, Фюрер уже видел в нем своего. Он всерьез интересовался, что читает мальчик, и позволил без ограничений пользоваться своей библиотекой, рекомендовал писателей и книги, произведшие на него самого сильное впечатление. Еще он подарил Пьеро биографию прусского короля Фридриха Великого, жившего в XVIII веке; ее написал Томас Карлайль, но она была толстенная и напечатана лилипутским шрифтом. Пьеро сильно сомневался, что когда-нибудь продвинется дальше первой главы.
– Великий воин, – объяснил Гитлер, постучав указательным пальцем по обложке. – Великий провидец. А также меценат, покровитель искусств. Идеальный путь: мы сражаемся за свои идеалы, мы побеждаем, очищаем мир от скверны и воссоздаем его в новом, прекрасном виде.
Пьеро прочитал даже книгу самого Фюрера, «Майн кампф», и хотя та оказалась попроще фолианта Карлайля, не вполне ее понял. Интересней всего, конечно, были главы о Великой войне, в которой так сильно пострадал Вильгельм Фишер. Однажды днем, когда они гуляли с Блонди в лесу, окружавшем уединенный приют на горе, Пьеро спросил Фюрера про его солдатскую службу.
– Сначала я был связным на Западном фронте, – заговорил Фюрер. – Носил донесения между войсками, стоявшими у французской границы и у бельгийской. Дальше сражался при Ипре, Сомме и Пашендейле. Под конец войны чуть не ослеп из-за горчичного газа. И потом иногда думал, что лучше было бы ослепнуть, чем видеть, каким унижениям подвергаются немцы после капитуляции.
– Мой папа тоже сражался при Сомме, – сообщил Пьеро. – Мама всегда говорила, что хоть он погиб не на Великой войне, именно война его и убила.
Фюрер нетерпеливо отмахнулся:
– Ничего-то твоя мама не смыслила, как я вижу. Умереть во имя победы и процветания Родины – счастье и гордость для любого солдата. Тебе надлежит чтить память отца, Петер.
– Но он вернулся домой совсем больным, – сказал Пьеро. – И делал очень плохие вещи.
– Например?
Пьеро не хотелось даже вспоминать о поступках отца, и, начав перечислять худшее, он говорил очень тихо и смотрел в землю. Фюрер слушал с неподвижным лицом и, когда мальчик замолчал, лишь дернул головой: дескать, все это ерунда.
– Мы вернем себе свое, – заявил он. – Нашу страну, наше достоинство, нашу судьбу. Борьба и окончательная победа немецкого народа – именно этим прославится в истории наше поколение.
Пьеро кивнул. Он давно не считал себя французом, а теперь, когда наконец-то подрос и получил две новые формы «Дойче Юнгфольк» большего размера, и вовсе стал настоящим немцем. К тому же, как утверждает Фюрер, вся Европа когда-нибудь войдет в состав Германии и национальная принадлежность вообще перестанет иметь значение.
– Мы будем одним целым, – так он однажды сказал. – Объединимся под общим флагом. – Он постучал себя по руке, по свастике на повязке: – Вот под этим вот флагом.
В тот визит перед отъездом в Берлин Фюрер дал Пьеро еще одну книгу из своей личной библиотеки. Пьеро старательно прочитал вслух заглавие:
– «Международное еврейство». – Он тщательно выговаривал каждую букву. – «Наиглавнейшая беда человечества». Автор Генри Форд.
– Американец, конечно, – пояснил Гитлер, – но природу еврейства понимает. Еврей алчен, еврей стремится к одному – к персональному накоплению богатств. Я считаю, что мистеру Форду следует бросить автомобили и срочно баллотироваться в президенты. С таким человеком Германия могла бы сотрудничать. Я мог бы сотрудничать с таким человеком.
Пьеро взял книгу, стараясь не думать о том, что и Аншель еврей, но совсем не такой, как рисует Фюрер. Книгу он поставил в шкафчик у кровати, а сам вернулся к «Эмилю и сыщикам», неизменно напоминавшим ему о доме.
Несколько месяцев спустя, когда осенний морозец уже прихватывал по утрам траву на окрестных горах и холмах, Эрнст отправился в Зальцбург за фройляйн Браун – она приезжала, чтобы подготовить Бергхоф к одному чрезвычайно важному визиту. Эмме выдали список любимых блюд гостей. Та вытаращила глаза и саркастически бросила:
– Надо же, ну прямо совсем без претензий.
– Да, у этих людей высокие требования, – сказала Ева. Она пребывала в панике из-за того, сколько всего нужно сделать, и расхаживала, щелкая пальцами в сторону прислуги, и приказывала работать быстрее. – Фюрер велел обращаться с ними, как… в общем, как с особами королевской крови.
– А я-то думала, что после кайзера Вильгельма для нас королевские особы пустое место, – буркнула себе под нос Эмма, села и стала составлять список продуктов с ферм Берхтесгадена, которые ей понадобятся.
– Счастье, что я сейчас в школе, – сказал Пьеро Катарине на утренней перемене. – Дома дым коромыслом. Герта и Анге…
– Кто это Анге? – спросила Катарина. По ежедневным отчетам своего приятеля она хорошо знала жизнь Бергхофа.
– Новая служанка, – ответил Пьеро.
– Еще одна? – Катарина скроила гримаску. – Сколько ж ему всего нужно?
Пьеро нахмурился. Катарина очень ему нравилась, но он не одобрял ее манеру насмехаться над Фюрером.
– Ее взяли на замену, – объяснил он. – Фройляйн Браун уволила Вильгельмину.