Мальчик на вершине горы - Бойн Джон. Страница 22

– А? – Герцог вскинул глаза с таким видом, словно только сейчас понял, что с кем-то беседует. – Что вы говорите?

– Давайте пройдем в дом, – предложил Гитлер. – Вы в этот час любите пить чай, верно?

– Капельку виски, если есть, – отозвался герцог. – Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Уоллис, вы идете?

– Да, Дэвид. Я восхищалась домом. Правда же, он великолепен?

– Мы с сестрой обнаружили это место в 1928-м, – сказал Гитлер. – Выбрались в отпуск, и мне настолько понравилось, что я купил дом, едва смог себе это позволить. И теперь стараюсь приезжать как можно чаще.

– Людям нашего положения важно иметь уединенный приют, – изрек герцог, дергая себя за манжеты. – Место, где можно спрятаться от всего мира.

– Людям нашего положения? – Гитлер поднял бровь.

– Влиятельным людям, – пояснил герцог. – У меня, знаете ли, в Англии раньше был такой приют. Когда я еще был принцем Уэльским. Форт Бельведер. Туда я сбегал от всех забот. И какие мы устраивали роскошные вечеринки, помните, Уоллис? Я хотел даже запереться там и выбросить ключи, но премьер-министр непостижимым образом всегда умудрялся проникнуть внутрь.

– Не исключено, что мы сможем помочь вам отплатить ему за любезность. – Фюрер расплылся в улыбке. – Пойдемте поищем вам что-нибудь выпить.

– А это что за маленький человечек? – спросила герцогиня, заметив Пьеро. – Не правда ли, Дэвид, он очень мило одет? Прямо чудесная игрушечка: маленький наци. Я бы с радостью забрала его с собой и поставила дома на каминную полку, до того он прелестен! Как тебя зовут, солнышко?

Пьеро посмотрел на Фюрера; тот поощряюще кивнул.

– Петер, ваше королевское высочество, – сказал Пьеро.

– Племянник нашей экономки, – пояснил Гитлер. – Бедняжка остался сиротой, и я разрешил поселить его здесь.

Уоллис повернулась к мужу:

– Видите, Дэвид? Это я называю подлинной христианской добродетелью. Вот чего люди о вас не знают, Адольф. Я ведь могу называть вас Адольф, да? А вы зовите меня Уоллис. Люди не видят, что под формой, под всей этой милитаристской цветистостью скрываются душа и сердце истинного джентльмена. А что до вас, Эрни, – она подняла руку, затянутую в перчатку, и погрозила шоферу пальчиком, – то, я надеюсь, вы теперь видите…

– Мой Фюрер, – перебив герцогиню и поспешно шагнув вперед, на изумление громко сказала Беатрис, – мне, видимо, пора заняться напитками для гостей?

Гитлер поглядел на нее недоуменно, но, довольный словами герцогини, кивнул.

– Разумеется, – ответил он. – Но только в доме, я полагаю. На улице становится прохладно.

– Да, и помнится, был разговор о виски? – Герцог бодро направился к дому; хозяева и прислуга последовали за ним.

Пьеро, оглянувшись, с удивлением увидел, что Эрнст, донельзя бледный, привалился к машине.

– Вы прямо весь белый, – заметил Пьеро и добавил, подражая акценту герцога: – Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Не правда ли, Эрнст?

Позднее тем же вечером Эмма вручила Пьеро поднос с пирожными и попросила отнести в кабинет, где Фюрер увлеченно беседовал с герцогом.

– А, Петер, – сказал Фюрер, когда мальчик вошел, и похлопал по столику между креслами: – Поставь сюда.

– Принести что-нибудь еще, мой Фюрер? Выше королевское высочество? – спросил он, но так волновался, что назвал каждого чужим титулом, и мужчины расхохотались.

– А неплохо было бы, да? – хмыкнул герцог. – Если бы я переехал сюда и стал править Германией?

– Или если бы я завоевал Англию, – любезно отозвался Фюрер.

От этих слов улыбка герцога несколько завяла, и он принялся теребить обручальное кольцо – снимать его и снова надевать.

– А у вас всегда мальчик исполняет эти обязанности, герр Гитлер? – поинтересовался он. – У вас нет камердинера?

– Нет, – ответил Фюрер. – А что, нужен?

– У каждого джентльмена должен быть камердинер. Или хотя бы лакей в уголке комнаты на случай, если что-то потребуется.

Гитлер, поразмыслив, качнул подбородком, словно бы изумляясь представлениям собеседника об этикете.

– Петер. – Он показал в угол у двери: – Встань там. Назначаю тебя почетным лакеем на время визита герцога.

– Слушаюсь, мой Фюрер. – Пьеро с гордым видом переместился куда приказано и замер, стараясь не дышать.

– С нами все чрезвычайно любезны, – продолжал герцог, закуривая. – Куда бы мы ни приехали, нас везде встречали с небывалым гостеприимством. Мы чрезвычайно довольны визитом. – Он подался вперед: – Уоллис права, и я тоже уверен, что если англичане узнают вас лучше, то они поймут, что вы весьма достойный человек. У нас с вами, знаете ли, много общего.

– В самом деле?

– Да, нас объединяет целеустремленность и вера в особое предназначение нашего народа.

Фюрер, не отвечая, подлил гостю виски.

– Насколько я понимаю ситуацию, – сказал герцог, – наши страны добьются большего, объединившись, а не по отдельности. Это, разумеется, будет не официальный союз, скорее добрососедское сотрудничество, как было у нас с французами, хотя с теми, что и говорить, приходится держать ухо востро. Мы же не хотим повторения того безумия, что случилось двадцать лет назад. Слишком много невинных жизней потеряно в той войне. Причем с обеих сторон.

– Да, – тихо вымолвил Фюрер. – Я тоже там участвовал.

– И я.

– Вы?

– Нет, не на поле боя, разумеется. Я тогда был наследником трона. То есть на особом положении. У меня, изволите ли видеть, и сейчас особое положение.

– Но не то, что при рождении, – отметил Фюрер. – Хотя обстоятельства, полагаю, могут измениться. Со временем.

Герцог заозирался, словно опасаясь, что за шторами прячутся шпионы. Но его взгляд ни на секунду не задержался на Пьеро; герцога он интересовал не больше, чем какая-нибудь статуя.

– Вы знаете, правительство Британии возражало против моего приезда сюда, – доверительно сообщил он. – И мой брат Берти [4] тоже. Они подняли страшный шум. Болдуин [5], Черчилль – все расшумелись.

– Но зачем вам их слушать? – спросил Гитлер. – Вы больше не король. Вы свободный человек. И вольны делать что захотите.

– Свободным мне не стать никогда, – трагическим голосом произнес герцог. – Да и потом, есть ведь и финансовый вопрос, если вы понимаете, о чем я. Не могу же я взять и пойти работать.

– Почему нет?

– Чем же, по-вашему, мне следует заняться? Встать за прилавок в мужском отделе «Хэрродс»? Открыть галантерейный магазин? Сделаться лакеем, как наш юный друг? – Он показал на Пьеро и засмеялся.

– И то, и другое, и третье – достойные, честные профессии, – тихо отозвался Фюрер. – Хотя, возможно, и не достойные бывшего короля. Но, вероятно, имеются другие… варианты? – Герцог качал головой, как будто не слыша вопроса, и Фюрер улыбнулся: – Вы когда-нибудь жалели о своем решении отречься от трона?

– Ни секунды, – ответил герцог, и даже Пьеро почувствовал в его голосе фальшь. – Я не мог нормально выполнять свои обязанности, понимаете ли, без помощи и поддержки женщины, которую я люблю. Так и сказал в своей прощальной речи. Но ей ни за что не дали бы стать королевой, нет-нет.

– И вы полагаете, что от вас избавились по одной только этой причине? – спросил Фюрер.

– А вы полагаете иначе?

– Я думаю, они вас боялись, – сказал Фюрер. – Точно так же, как сейчас боятся меня. Им известно ваше мнение относительно связи между нашими странами, о том, насколько она должна быть тесна. А как же иначе? Ваша бабушка, королева Виктория, приходилась бабушкой и нашему последнему кайзеру. А ваш дедушка, принц Альберт, родом из Кобурга. Наши страны тесно переплетены. Мы напоминаем два больших дуба, растущих очень близко. У нас одна корневая система. Срубите один дуб – и пострадает другой. Ухаживайте за одним – и укрепятся оба.

Герцог, поразмыслив, ответил: