Таежный гамбит - Достовалов Юрий. Страница 12

Завершение строительства дороги сразу же продемонстрировало все достоинства географического положения Маньчжурии, превратив эту отсталую территорию в экономически развитую часть Китая. К 1908 году, за неполные семь лет, население Маньчжурии выросло вдвое и составило около шестнадцати миллионов человек.

КВЖД оказала огромное влияние на развитие экономики, рост народонаселения и другие стороны общественной жизни Маньчжурии. Она и сыграла в том числе особую роль в становлении системы народного образования в Северной Маньчжурии, где со строительством железной дороги возросла численность как русского, так и китайского населения.

Полоса отчуждения КВЖД никогда не была иностранным сеттльментом [12] в Китае. По всей Северной Маньчжурии русские и китайцы жили вместе, бок о бок, пользовались одинаковыми правами и сталкивались с одними и теми же трудностями при обживании новых мест. Всех объединяла железнодорожная магистраль. Министр финансов России Сергей Юльевич Витте писал тогда: «Что же касается китайцев, то препятствование им селиться и приобретать участки в полосе отчуждения, вблизи дороги, проходящей в пределах Китая, совершенно изолировало бы дорогу от того района, который она призвана обслуживать и который должен снабжать ее грузом. Наоборот, безусловно в интересах дороги укрепить связи с нею тех из китайцев, которые уже и ныне находятся к ней в том или ином отношении в качестве подрядчиков, торговцев или ремесленников».

Развитие края пошло такими стремительными темпами, что уже через несколько лет Харбин, Дальний и Порт-Артур по населению обогнали дальневосточные российские города Благовещенск, Хабаровск и Владивосток.

Акционерное Общество КВЖД участвовало в оборудовании морского порта во Владивостоке и при посредничестве Русского Восточно-Азиатского пароходства совершало рейсы в порты Японии, Кореи и Китая. Накануне русско-японской войны Общество КВЖД уже владело своей собственной флотилией из двадцати пароходов.

Бурный рост Харбина отмечался современниками как явление феноменальное. Первые русские строители из отряда Шидловского при помощи китайцев быстро привели местные фанзы в более или менее приличный вид. Вскоре выросло небольшое селение, поселок Сунгари, которое уже в 1901 году стал именоваться Харбином. Почему назвали так – многие не знали и тогда. Одни переводят название как «высокий берег», другие – как «веселая» или «красивая» (хорошая) могила», а третьи считают перевод вовсе бессмысленным. Наиболее вероятно, по мнению исследователей, маньчжурское происхождение названия – от слова «харба», означающего брод, переправу. Еще в конце восемнадцатого и на всем протяжении девятнадцатого века именно в районе современного Харбина была переправа через Сунгари, поэтому маньчжурское название вполне оправданно.

Железнодорожная администрация расширила на территории будущего города полосу отчуждения на значительную площадь, и очень быстро здесь выросли три основных района города: Старый Харбин (быстро захиревший и ставший дальней окраиной), Новый Город (административно-чиновничья часть) и Пристань (торгово-промышленно-ремесленный район). Можно только поражаться смелости и уверенности русских строителей, выполнивших такой грандиозный проект и построивших красивый город с широкими проспектами и большими площадями, храмами, больницами, школами, жилыми домами для служащих и рабочих.

Харбин был действительно красив, что сразу же по прибытии сюда отметил Мизинов. Все здания были кирпичными или каменными, имели центральное отопление и водопровод. Одной из главных достопримечательностей Харбина и предметом особой гордости горожан была Соборная площадь со знаменитым Свято-Николаевским собором. Кто-то уверял, что этот храм рубили русские мастера на Вологодчине, а затем заново собирали в Харбине.

В отличие от центра города, окраинная часть его, Пристань, развивалась исключительно благодаря частной инициативе и без всяких строительных планов. Возникла она естественным, самобытным путем – из первых поселков русских и китайских рабочих, поэтому и застраивалась очень своеобразно: каменные двух– и трехэтажные дома разбогатевших предпринимателей соседствовали с деревянными избами и глиняными фанзами. Пристань быстро превращалась в крупный торгово-промышленный поселок, поэтому вскоре строительное управление решило воспрепятствовать самовольной застройке района: составило специальный план, произвело разбивку улиц и кварталов и даже ввело полицейскую охрану. Однако жизнь этого района Харбина так и не удалось ввести в законопослушное русло. Один из ярких примеров самоуправства жителей Пристани – возникновение Китайской улицы, еще одной достопримечательности Харбина. Группы китайцев и маньчжур самовольно распланировали эту часть Пристани и произвели разбивку участков колышками. Несмотря на приказы начальства убрать колышки, мазанки вырастали ряд за рядом, создавая типично «китайскую» улицу. В итоге власти вынуждены были уступить и узаконить разбивку земельных участков. Позже китайские глинобитные домишки были заменены солидными каменными зданиями. На самой дальней от центра города окраине Пристани и жил Мизинов. Казаки же его стояли в Модягоу, харбинском «Царском Селе», где селились по преимуществу богатые люди и где держал одну из своих скобяных лавок «купец Усцелемов».

«Что за дивный город! – говорил по приезде Мизинов слушавшим его казакам, а больше самому себе. – Большой проспект в Новом Городе – точь-в-точь Кузнецкий Мост в Москве или даже петербургский Невский, в уменьшенном, правда, варианте».

Генерал был поражен какой-то наглядной, откровенно выпирающей «русскостью» этого города, кирпичной вычурностью его фасадов с куполами завершия, полотняными «маркизами» над стеклом витрин, солидностью торговых домов и, конечно же, такими милыми, родными, круглыми цокающими булыжными мостовыми.

Вскоре Харбин стал привлекать внимание дельцов самого разного толка, кинувшихся делать деньги на девственных просторах Маньчжурии. Со всех концов Российской империи сюда хлынули коммерсанты, подрядчики, биржевики, спекулянты, а также и простой люд – рабочие, ремесленники, лавочники, прислуга…

К описываемому нами времени Харбин успел стать отчим домом для сотен тысяч тех русских людей, которым возвращаться в новую Россию уже не было никакого резона. Поэтому они селились где придется – в двухквартирных одноэтажных домах и двухэтажных зданиях на четыре-шесть квартир, в простеньких домиках для рабочих. Дома окружали садами и цветниками. Во дворах были сараи, летние кухни, ледники и другие подсобные строения. В квартирах богатых людей имелись веранды, удобства для прислуги.

Один писатель-эмигрант зачитывал как-то Усцелемову отрывки из своих мемуаров. Мизинов хорошо запомнил, что там было очень много про «казенную квартиру в краснокирпичном доме типовой постройки, где было все для жизни русского человека – погреб-ледник во дворе и сараи-коровники, и, конечно, веранда, на которой при медлительных маньчжурских закатах можно было пить чай с вареньем из всего ягодного, растущего рядом в тайге и малиново-смородиновых палисадниках».

Да, после Октябрьского переворота в России и отступления колчаковской армии русская эмиграция в Харбине почувствовала себя совсем неуютно. Материально она была не обеспечена, страдала от безработицы, постоянно нуждалась. Им помогали не только состоятельные люди (Мизинов, например, жертвовал почти половину своего торгового капитала на строительство школ, храмов, приютов, больниц), но и, что удивительно, сами бедняки. Они всем миром, путем «кружечных сборов» собирали немалые средства, достаточные для сносного проживания соотечественников…

Скобяная лавка была типичным харбинским магазином средней руки. Едва Мизинов с Маджугой вошли внутрь, приказчик Зарядько (сын одного из первых строителей КВЖД), объяснявший покупателю устройство задвижки, выпрямился, положил товар на прилавок и выжидательно посмотрел на хозяина.