Если парни всего мира... - Реми Жак. Страница 23

Лоретта поднимает руку к телефонной трубке.

— Ну, как быть?

— Закажи — все-таки срочный разговор.

Она послушно звонит на междугородную, но при этом невольно думает о том, что счет за телефонные переговоры вырастет в конце месяца на несколько лишних тысяч франков. А при их бюджете это заметный расход. Радио стоит дорого, особенно когда люди играют в спасителей.

Лоретта задумывается, поток ее мыслей следует самым случайным направлениям.

Вечер может обойтись ее мужу гораздо дороже, чем он это себе представляет. Но вот ей самой не приходится жаловаться на радиолюбителей. Если бы не они, она не встретила бы Мерсье. К чему приведет их встреча, она не знает. Но она уже успела провести несколько часов, о которых не жалеет. Необыкновенные часы, полные чудесных переживаний. Надо будет потом еще не раз мысленно вернуться к ним, снова все обстоятельно перебрать в памяти, стараясь ничего не забыть. Тут хватит пищи на целые недели одиночества. Может случиться, что эта встреча будет иметь иное продолжение; ум Лоретты не отличается строгостью определений. Она не в состоянии ни представить себе Мерсье, занимающего место в ее прошлой жизни, ни то, как сложилась бы ее жизнь с ним в будущем. Лоретта отдается течению событий, не делая ни малейшего усилия, чтобы изменить их. Если бы ей пришлось рассуждать по этому поводу, она стала бы уверять, что бесполезно пытаться управлять своей судьбой: все равно окажешься там, где тебе предназначено быть. Этот безотчетный фатализм определял ее поведение всю жизнь: она была согласна с тем, что Мерсье пришел, будет согласна, если он останется, смирится, если он уйдет, как была согласна с тем, что когда-то к ней пришел Корбье, так же, как перенесла несчастье, сломившее его жизнь. Лоретта радовалась или грустила по поводу этих событий, точно так же, как ее предки, крестьяне, ликовали или грустили при наступлении ненастных дней или ясной погоды, новолуния или наводнения — пассивно и безропотно.

— Ждать целый час! — говорит Корбье. — Многовато. Самолет будет уже там.

Лоретта и Мерсье вздрагивают. Мысли обоих были далеко в этот момент.

— Чего ждать целый час?

— Да разговора с Берлином! Разве телефонистка не сказала, что надо ждать целый час?

— Да, сказала.

— Так что же тебя удивляет?

— Нет... ничего.

— Ты как будто с неба свалилась.

— Ну, что ты!

— Уверен, что доктор со мной согласится. Что вы скажете, Мерсье?

— Я слишком мало знаю вашу супругу, чтобы иметь возможность судить.

— Вы лицемер.

Ги передернула.

— Простите?

— Лицемер, как все хорошо воспитанные люди. Как вы думаете, что я хотел сказать?

— Да... не знаю. У вас странная манера выражаться.

— Она вам не нравится? А между тем вам следовало бы привыкнуть к манерам больных.

— Вы правы. Простите, что я забыл об этом.

— Это я должен извиниться.

Лоретта размышляет, как бы положить конец этой пикировке.

— Можно предложить вам по чашке кофе?

Это все, что она могла придумать.

— С удовольствием, — улыбается Мерсье, — это полезно.

— Мне не нужно, — сухо говорит слепой.

Фриц Холлендорф тяжело поднимается с места и идет в соседнюю комнату. У него есть готовое решение волнующей его задачи. Как он раньше не подумал об этом?

На кровати спит мальчик лет десяти. Ганси один уцелел при бомбежке, во время которой погибли под обломками дома жена и дочь Холлендорфа. Некоторое время отец с нежностью смотрит на сына, потом, после недолгого раздумья, трясет его за плечо. Ганси мгновенно просыпается:

— Что такое?

— Одевайся.

Ганси трет глаза.

— Но ведь еще совсем темно, — возражает он, — наверное, еще слишком рано.

— Я разбудил тебя не для того, чтобы идти в школу. Слушай меня хорошенько. Для тебя есть важное поручение.

Веки ребенка снова смыкаются. Отец идет в кухню, открывает кран и, намочив в воде губку, приносит ее сыну.

— Протри лицо. Это прогонит сон.

У Холлендорфа созрел план: только американцы могут быстро передать сообщение в Берлин — значит, именно к ним и надо обратиться. Но где можно найти в четыре часа утра военного, который согласился бы взяться за выполнение такой необычной задачи? Одна надежда — на офицерский клуб. Там иногда засиживаются очень поздно. Надо испробовать этот шанс. Холлендорф не решается отойти от приемника. Может быть, ему все-таки удастся связаться с каким-нибудь радиолюбителем, который согласится отправиться в Темпельхоф. К тому же Ганси гораздо легче пробраться в клуб, чем ему. Он хитрый, как обезьянка. Послевоенные трудности заставили ребят пройти суровую школу.

— Если тебе удастся убедить какого-нибудь офицера помочь нам, ты попросишь его прийти сюда. Объясни, что это очень срочно. Дело касается корабля, на борту которого есть больные; мы пытаемся переслать им сыворотку.

Холлендорф тащит Ганси в кухню и подставляет его голову под кран; теперь он уже вполне уверен, что сын окончательно проснулся.

Пока Ганси одевается, Холлендорф торопливо набрасывает записку, которую мальчик должен отнести в клуб.

Лаланд сдержал слово, данное полицейскому радиотехнику из Италии. Через равные промежутки, примерно каждые пять минут, повторяет он свой вызов.

По палубе судна с трудом тащится человек. У него подкашиваются ноги, кружится голова. Он с ужасом убеждается, что чувствует себя все хуже и хуже. Только бы другие не заметили — товарищей он боится больше, чем болезни. Стараясь остаться незамеченным, человек направляется в дальний конец судна. Около капитанской рубки он слышит, как далекий настойчивый голос в приемнике повторяет: «Вы меня слышите?» Этот голос переполняет человека надеждой. К нему возвращаются силы, мужество, даже бодрость. Он кричит:

— Радио! Скорее! Связь восстановлена.

Ларсен услышал. Окидывает взглядом окружающих его рыбаков. Он уверен, что снова держит их в руках; они не двинутся с места, можно уйти, ничего не опасаясь. Ларсен возвращается в рубку, хочет закрыть за собой дверь, но Франк, идущий следом, придерживает ее и тоже входит. После минутного колебания, не зная, как отнестись к поступку Франка, капитан молча подходит к приемнику. Комната постепенно наполняется людьми. Теперь, когда рыбаки поняли, какая опасность нависла над ними, они имеют право знать все.

Через Лаланда и итальянского техника Ларсен начинает разговор с доктором, который спрашивает:

— Вы можете дать мне полный список медикаментов, имеющихся в вашей аптечке?

По знаку капитана один из рыбаков снимает со стены ящичек и опрокидывает его на стол. Ларсен перечисляет медикаменты. Он часто перевирает названия, но доктор поправляет его про себя. В одном месте доктор прерывает Ларсена:

— Сколько ампул?

Капитан открывает последнюю коробку, название которой только что прочел, считает:

— Двадцать ампул.

— Какой срок хранения? Это должно быть написано где-нибудь на упаковке. Посмотрите хорошенько.

Ларсен находит дату.

— Очень хорошо. Сделайте уколы всей команде.

— Вы хотели послать нам сыворотку, — говорит капитан.

— Уже отправлена.

Сыворотка действительно отправлена, она в пути и находится сейчас на французском самолете, летящем в Берлин. Но прибудет ли она вовремя? Коробка с ампулами стоит на полу, в ногах у летчика, которого зовут Эрнест. Это все, что знает Лоретта о том, кому доверила бесценный груз. Этого было бы достаточно, если бы кто-нибудь поехал в Темпельхоф и забрал посылку по прибытии самолета. Но успеют ли Корбье и Холлендорф предупредить вовремя какого-нибудь радиолюбителя? Захочет ли тот отправить эту посылку дальше? Если они этого не добьются, цепочка доброй воли, протянувшаяся уже через Африку, Неаполь, Париж и Брауншвейг, разорвется и все, что было сделано до сих пор, пропадет впустую.