Сироты Цаво - Шелдрик Дафни. Страница 18

Что бы вы думали! Дэвид сидел в своем кресле и читал книгу, а Хиглети и Пикл кружились друг около друга. Было видно, что отношения между ними налаживаются. Они еще немножко побаивались друг друга, но к вечеру совсем привыкли.

С тех пор они с удовольствием проводили время вместе, и Хиглети с гордостью показывал Пикл все свои любимые места. Позднее, когда общество Пикл потеряло прелесть новизны, любопытство Хиглети стало снова толкать его на дальние походы. Частенько он не возвращался на ночь, а иногда даже пропадал по нескольку дней. Мы знали, что он всегда способен постоять за себя, осторожен и чутко реагирует на опасность появления орлов и ястребов — своих злейших врагов. Однако мы очень забеспокоились, когда заметили, что Хиглети всеми силами пытается сманить Пикл в свои походы. Мы считали, что она еще слишком молода и неопытна для таких приключений. Хиглети приглашал Пикл следовать за собой, отбегая на несколько шагов и издавая призывные крики, затем он останавливался и оглядывался, чтобы убедиться, следует ли за ним его подруга. Если она игнорировала приглашение, то зверек толкал ее носом и снова повторял свои маневры.

Некоторое время Пикл отказывалась следовать призывам Хиглети и предпочитала оставаться со мной, но он был так настойчив, что как-то раз она не устояла и пошла с ним.

Я очень за нее волновалась. Мне казалось, что если Пикл каждый раз будет уходить с Хиглети, то рано или поздно наступит трагический конец. Мы уже пришли к выводу, что Хиглети достаточно самостоятелен, чтобы прокормиться на воле, и его тяга к приключениям совершенно естественна для самца. А Пикл, как мы полагали, если ее избавить от влияния Хиглети, будет совершенно счастлива дома, хотя бы до тех пор, пока не настанет время искать себе пару. Гак, не без долгих колебаний мы твердо решили, что лучше всего вернуть Хиглети к жизни на воле.

Множество его собратьев обитало на берегах Вои. Здесь мы и решили выпустить мангусту, надеясь, что зверек присоединится к ним. Место, казалось, выбрали идеальное: здесь было вдоволь еды и воды, а также хороших укрытий. Короче говоря, подлинный рай для мангусты.

Вечером, чувствуя себя Иудой, я посадила Хиглети в его коробку, и мы отправились к Вои. Здесь я вынула его и опустила на землю рядом с машиной. Он выглядел удивленным и некоторое время искоса с подозрением поглядывал на нас, но потом занялся обследованием какой-то интересной норы в траве. Пока Хиглети был занят своим делом, мы тронулись. Последнее, что удалось увидеть, заворачивая за угол, был Хиглети, удивленно смотрящий вслед машине.

Дома нас мучали угрызения совести, и мы с трудом могли разговаривать друг с другом.

— Я чувствую себя последним подлецом, — признался мне Дэвид.

Последовавшее затем молчание показало, что он не одинок. Ко мне подошла Пикл, вспрыгнула на колени и растянулась, мурлыкая от удовольствия. Машинально поглаживая ее, я пыталась убедить себя, что мы поступили правильно. Но это мало помогало: я по-прежнему чувствовала себя глубоко несчастной. Хиглети жил у нас почти целый год, за это время он буквально стал членом семьи, и я, конечно, понимала, что нам будет очень его не хватать.

Час спустя мы все еще сидели на веранде. Настроение все ухудшалось. Бедный Хиглети, думала я, каково-то ему сейчас одному на свете даже без своей коробки и подстилки, которые он так любил.

Вдруг раздался шум. Оглянувшись, мы увидели на ступеньках лестницы… Хиглети. Хвост его топорщился, а на мордочке была написана явная обида. С чувством огромного облегчения я бросилась к нему и хотела взять на руки, желая показать, что он опять дома. Однако зверек, куснув меня за ногу, явно дал понять, что не желает иметь со мной ничего общего. Я снова почувствовала себя виноватой: ведь это я посадила его в коробку и увезла. Хиглети был так оскорблен, что даже Пикл не удостоил вниманием. Он отказался от еды и надменно проследовал в свою коробку.

Как мы ни унижались перед ним в последующие дни, стараясь искупить свою вину, он оставался непреклонным. Было видно, как глубоко потрясло Хиглети наше предательство. Все же время взяло свое, постепенно зверек смягчился и снова стал таким, как прежде.

Мангуст принято считать истребителями змей, и мы часто задавали себе вопрос, как поведет себя наша пара, встретив пресмыкающееся. Как-то раз нам представилась возможность увидеть это. Однажды к нам заехал один из наших друзей, занимавшийся змеями. В багажнике своей машины он разместил по разным ящикам нескольких представителей различных видов пресмыкающихся. Открыв багажник, он с гордостью показал нам великолепный экземпляр молодого питона. Здесь же на стоянке автомашин наш друг опустил змею на землю, чтобы все могли ею полюбоваться. И тут, к ужасу владельца, на сцене появился Хиглети. Он приближался очень осторожно, инстинктивно чувствуя, что с этим незнакомцем шутки плохи. Змея, завидев мангусту, бросилась на нее с быстротой молнии. Бедный Хиглети, застигнутый врасплох, высоко подпрыгнул и шлепнулся прямо в цветочную клумбу. Потом он окончательно осрамил нас, сделав вид, что ему нет никакого дела до этой паршивой змеи. Хиглети притворился, что у него есть масса других, гораздо более интересных дел. Ничто не могло принудить его приблизиться к змее.

Как раз в это время Дэннис Кэрни, который некоторое время участвовал в нашей кампании по борьбе с браконьерством, поступил на службу в департамент охоты. Управление по делам национальных парков направило его в Восточный Цаво на должность помощника смотрителя по транспортным средствам и механизмам.

Как-то утром Дэвиду сообщили, что в тюремном лагере Маньяни (примерно в сорока милях от нас) в загон для телят забрался лев; выбраться оттуда он не может и в лагере страшный переполох. Дэвид взял с собой Дэнниса, и они отправились на место происшествия. Оказалось, что в одной из секций телятника вместе с телятами заперли девятимесячную львицу, как-то ухитрившуюся ночью забраться туда. К утру ей стало так плохо, что она уже не могла стоять на ногах.

Накинув зверю на голову брезент, Дэвид и Дэннис вытащили львицу из загона. Маленькая львица совсем не сопротивлялась. Внимательный осмотр показал, что привело ее в такое печальное состояние: морда страшно распухла, а из носа торчала игла дикобраза. Ее тут же без труда удалили, а львицу поместили в клетку, стоявшую в кузове «лендровера», и привезли в Вои. Я быстро смешала молоко с глюкозой, и маленькая львица жадно вылакала эту питательную смесь. Уже через полчаса она настолько окрепла, что смогла встать. Мы хорошо накормили ее мясом и затерли в старом курятнике, где когда-то жил Пиглет.

Хиглети и Пикл с огромным интересом следили за всеми нашими действиями. Львица их очаровала. Они не смогли сдержать своего любопытства, все время бегали вокруг клетки, обмениваясь взволнованными замечаниями, и иногда присаживались на задние лапы, чтобы получше рассмотреть зверя.

На следующий день львица была уже на пути к полному выздоровлению. Когда мы заглянули в зарешеченное окно, она громко зарычала и бросилась на нас. Мы поспешно отступили. Теперь львица казалась намного больше ростом, чем представлялось сначала.

Возле курятника Дэвид соорудил еще и ограду из металлических решеток, чтобы выздоравливающее животное могло выходить наружу и греться на солнышке. Звон и грохот, сопровождавшие эту работу, звучал как аккомпанемент грозному рычанию, доносившемуся из курятника.

Кормить нового приемыша пришлось мне. Это потребовало весьма крепких нервов. Сначала львицу надо было заманить в противоположный от двери угол клетки, что осуществлялось довольно просто — ей что-нибудь бросали туда. После того как внимание львицы сосредоточивалось на приманке, я быстро открывала дверцу, бросала кусок мяса и захлопывала ее, пока зверь мчался в мою сторону. Хотя нас и разделяла металлическая преграда, требовалось немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не отпрянуть, когда на стенку клетки с рычанием кидался этот живой клубок ярости.

Мы назвали львицу Амбер. Дня через два-три она стала поспокойнее: лежала совсем тихо в то время, когда я сидела у решетки.