Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 121

Налетел шквал, зашумели, потревоженные им кроны, вслед за этим порывом на землю, шурша в пыльной листве, упали первые крупные капли. Напряжение, нагнетавшееся всю вторую половину дня, вылилось в ночном ливне. Встав с подоконника, Раневский закрыл окно. Время было уже достаточно позднее, и пора было ложиться, но сна не было. Однако, следуя голосу разума, Александр все же отправился в спальню. Проходя мимо комнаты, которую занимала Мари, он остановился. Раневский невольно прислушался. В комнате царила тишина, слышно было только, как дождевые капли ударяются о стекло, будто кто-то сыплет горохом по деревянному полу. Он сделал шаг, другой, но будто что-то продолжало удерживать его у двери. Тихо чертыхнувшись, Александр толкнул дверь и ступил на порог. Спальня была погружена во мрак.

- Мари, - собственный голос показался Раневскому слишком громким в этой темной комнате.

Мелькнула мысль, что в комнате никого нет, и он напрасно тревожится. Александр повернулся к выходу.

- Саша, прости меня. Я не смогла, - прошелестел тихий шепот.

Вспышка молнии на мгновение осветила спальню, выхватив из темноты бледное лицо Мари в обрамлении темных, распущенных по плечам волос. Стало нестерпимо горячо во всем теле, обожгло, словно этот же разряд молнии прошил его насквозь.

- Тимошка! Огня! – окрикнул денщика Раневский, шагнув к постели.

В коридоре прогрохотали торопливые неловкие шаги. Тимофей ввалился в комнату, прикрывая ладонью дрожащий огонек свечи, и застыл на пороге. Белоснежные простыни были перепачканы кровью. Серебряный ножик для разрезания бумаги, тот самый, о который однажды поранился Александр, взламывая замок шкатулки, лежал тут же на постели. Метнувшись к кровати, Раневский сгреб в объятья Мари. Ее тонкие запястья были сплошь изрезаны, неглубоко, но кровь все продолжала сочиться из порезов, пропитывая белые простыни, тонкую ночную рубашку.

- Маша! Боже! Что ты делаешь?! - укачивая ее в руках, зашептал он. – Беги к Кохману, - прикрикнул он на денщика. – Да скорее же ты, окаянный!

На шум прибежала Настена, которую madame Домбровская отослала из спальни, и велела той до утра не возвращаться и зашлась в истошном крике.

- Замолчи! – прикрикнул на нее Раневский. – Свечи принеси, воды, доктора встреть в передней.

Опустив Мари на подушку, он оторвал от простыни длинный лоскут и принялся дрожащими руками перебинтовывать раны на ее руках.

- Не надобно, Саша. Не надобно. Я умру, - шептала она, сделав слабую попытку вырвать ладонь из его крепкой хватки.

- Не нынче, Маша, - севшим голосом проговорил он в ответ. – Не нынче. Все мы когда-нибудь умрем, но не нынче.

Кохман, встревоженный сбивчивым рассказом денщика Раневского явился спустя минут двадцать, после того как за ним был послан Тимошка. Вода стекала с его шляпы и длинного плаща. Сбросив его на руки, оторопевшей Насте, доктор поставил на изящный бобик свой саквояж.

- Ваше высокоблагородие, - тронул он за плечо Раневского, - позвольте мне взглянуть.

Александр отступил. Кохман принялся торопливо разматывать наложенные повязки, сосредоточенно хмурясь.

- Madame, ваше счастье, что порезы не глубоки, но крови вы потеряли изрядно, - сухо произнес он. – Не знаю, да и знать не хочу, что послужило тому причиной, - обернулся он к Раневскому, - Это ваши дела, полковник, могу лишь заверить, что от меня никто и ничего не узнает. За остальных поручиться не могу.

- Остальных? – тяжело опустился в кресло Александр.

- Видите ли, случилось так, что когда ваш слуга разыскал меня, я был не один. Поручик Истомин сегодня вечером во время маневров вывихнул плечо и обратился ко мне, дабы я вправил его. Боюсь, он слышал все, что мне поведал ваш денщик.

Кохман туго перебинтовал запястья Мари.

- Скажите, с ней все будет хорошо? – провожая его до дверей спальни, в полголоса осведомился Раневский.

- Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, - откланялся Кохман. – Безусловно будет лучше, если madame некоторое время будет оставаться в постели, все же потеря крови довольно велика, но к счастью, нож, которым она попыталась лишить себя жизни довольно тупой и потому порезы не глубоки. Шрамы, конечно, останутся, - пожал он плечами, - но меня больше волнует не физическое здоровье madame. Попытка суицида, знаете ли, это ни есть хорошо. Вам надобно присматривать за ней. О, я понимаю, что полк завтра выступает, но ее нельзя оставлять без присмотра.

- Благодарю вас, - отозвался Раневский. – Доктор, вы не могли бы оказать мне услугу?

- Полковник, я лечу недуги телесные, увы, здесь я бессилен, - вздохнул Кохман.

- Я всего лишь попрошу вас остаться с madame Домбровской до тех пор, пока она не поправиться, а после сопроводить ее в расположение моего эскадрона.

- Только из уважения к вам, Александр Сергеевич, - кивнул головой Кохман.

Александр вернулся в спальню, присел на кровать подле Мари.

- Сашенька, прости меня, пожалуйста, - прошептал она, едва его рука коснулась ее разметавшихся по подушке волос.

Подняв ее на руки, Раневский зашагал в сторону своей спальни. Тимофей тихо чертыхаясь придержал двери, помогая барину. Опустив ее на постель, Александр махнул рукой, чтобы слуга оставил их наедине.

- Не оставляй меня, - обратилась она к нему.

Погасив свечи, Раневский прилег рядом с ней, осторожно обнял тонкий стан.

- Я здесь, Машенька. Я никуда не ухожу, - прошептал ей на ухо.

- Я думала, что смогу, - заговорила Мари. – Смогу уйти, оставить тебя. Зачем мне жизнь, если в ней не будет тебя?

- Не надобно слов, - тихо отозвался Раневский. – Я с тобой. Все будет хорошо. Ты поправишься, и мы скоро обязательно увидимся.

Александр не спал всю ночь, прислушиваясь к тихому неровному дыханию Мари. После полудня, оставив ее на попечении Настены и Кохмана, Раневский отправился нагонять свой эскадрон.

Пока шли в горах, не было слышно пушечных выстрелов, и полки были далеки от мысли о предстоящем им участии в сражении. Князь Голицын и Де-Прерадович отправились вперед к Теплицу. Старшим при дивизии остался командир Конной гвардии Арсеньев. Кавалергарды уже начали спускаться в Теплицкую долину, как прискакал квартермистерский офицер Диет, настоятельно требуя подкрепления Остерману. Завязался двухдневный бой. После которого, полк, понесший значительные потери, как в людях, так и в лошадях, был отведен к югу от Теплица, где и был расквартирован в резерв.

Глава 36

После появления на свет близнецов весь мир Софи сосредоточился вокруг них, почти все свое время она проводила в детской, сознательно избегая Чартинского и княгиню Луизу. Но невозможно было бесконечно прятаться от жизни за стенами детской комнаты. Эта жизнь так и норовила ворваться в ее уютный тихий мир и напомнить ей, что за пределами маленького тесного круга обитателей живописного поместья в предместьях Парижа жизнь летит стремительно и неудержимо.

В одно погожее августовское утро за завтраком под предлогом того, что Софье необходим новый гардероб, княгиня Луиза уговорила ее поехать в Париж. На резонное возражение Софьи, что модистка могла бы приехать и в Сен-Дени, Луиза весело рассмеялась.

- О, моя дорогая, конечно, какая-нибудь безвестная белошвейка могла бы и приехать в поместье, и почла бы это за честь, но вы достойны самого лучшего, потому мы поедем в Париж. Фели, - обратилась она к дочери, - не желаешь составить нам компанию?

Фелисия оторвалась от созерцания содержимого своей тарелки и вяло улыбнулась матери.

- Если вы не возражаете, maman, мне бы хотелось статься дома, - отозвалась девушка. – Уверена вам и без меня не будет скучно.

Софья давно заметила, что сестра Адама ее не жалует. Впрочем, она и не искала ее расположения, прекрасно понимая причину подобного к себе отношения. Не было сил изображать счастливое замужество, и она, насколько хватало ее изобретательности в поиске различных поводов, старалась держаться от Чартинского подальше. Впрочем, в последнее время она не сильно преуспела в том. Адам все чаще вторгался в ее дела и мысли, невозможно было жить бок о бок с ним и не замечать его вовсе. Сие не осталось незамеченным и потому отношения между Софи и Фелисией день ото дня становились все холоднее. Княгиня Луиза также отметила весьма напряженные отношения между молодыми супругами, но отнесла последнее насчет тоскливой меланхолии, овладевшей молодой женщиной после рождения мальчиков. От того Луиза всеми силами старалась окружить Софи заботой и вниманием, вывести ее из этого состояния, развлечь по мере сил и скрасить ее досуг. Именно для того и затевалась поездка в Париж.