Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 122

- Я отвезу вас, - поднялся из-за стола Чартинский.

- Право не стоит, - улыбнулась княгиня Луиза. – У нас есть свои маленькие женские секреты, которые нам хотелось бы обсудить без мужского общества, - повернулась она к Софье.

Софи рассеянно кивнула головой в ответ на реплику княгини.

- Я только переменю платье, - поднялась она из-за стола и торопливо вышла из столовой.

Чартинский догнал ее на лестнице, ведущей на второй этаж.

- София, надеюсь, вы не станете совершать поступки, о которых в последствие пожалеете? – ухватил он ее за руку чуть повыше локтя.

- Боитесь, что я убегу? – вздернула бровь Софья. – Полно, Адам. Вы лучше меня знаете, что мальчики удержат меня подле вас надежнее самых крепких оков.

Софья вырвала у него руку и продолжила подниматься вверх, но не успела преодолеть и двух ступеней, как Адам вновь ее остановил, преградив ей путь.

- Мне право жаль, что вы смотрите на меня как на своего тюремщика, - торопливо заговорил Чартинский. – Признаться, я вовсе не желал, чтобы мы с вами стали врагами.

- Вы сделали все для того, monsieur (сударь), - сделал попытку его обойти Софья.

- София, Бога ради, - стукнул кулаком по перилам Адам. – Что мне было делать тогда? Оставить вас в пылающем флигеле, подле тела вашего брата? Я спас вам жизнь! – горячо возразил он.

- Я вас о том не просила, - вздохнула Софи, глядя на него снизу вверх.

- Нежели вы бы предпочли смерть жизни со мной? – тихо спросил Чартинский.

Софья отвернулась. Ей не хотелось лгать, но сил ответить на этот вопрос, глядя ему в глаза она в себе не ощущала. Да и что сказать? Нет, конечно же, нет. Разве можно предпочесть смерть жизни. Кто его знает, что ждет за той чертой, когда гаснет сознание и разум? Жизнь научила ее все подвергать сомнению. От того и не спешила она с выводами о том, что же лучше: жизнь на земле с ее подчас нешуточными испытаниями силы и воли, страданием от потери близких и родных, или царствие небесное, что должно бы ожидать праведников с окончанием их земного пути?

Разумом она понимала мотивы двух дезертировавших поляков, оказавшихся во враждебно настроенном к ним окружении, для которых оказалась случайным и нежеланным свидетелем. Зелинский, тот бы без колебаний свернул ей шею, и может быть, в том, что она до сих пор жива и живет в достатке и комфорте, есть заслуга Чартинского, но, Боже правый! Как же невыносимо было само его присутствие рядом, неусыпный надзор с его стороны и навязчивое внимание.

- Не требуйте от меня невозможного, Адам, - повернулась она к нему. – Я не люблю вас и никогда не смогу полюбить.

Чартинский отступил в сторону, освобождая ей дорогу.

- Моей любви хватит на двоих, - прошептал он ей вслед.

Софья замерла на мгновение, но не стала отвечать ему, лишь ускорила шаги, стремясь оказаться как можно дальше. После разговора с Адамом. Поездка с княгиней в Париж воспринималась ей уже как маленькое приключение, главное достоинство которого заключалось в том, что князя не будет рядом.

Она уж давно привыкла довольствоваться малым, забыла о том, когда с увлечением предавалась выбору тканей, кружева, представляла в своем воображении новые великолепные наряды, призванные подчеркнуть ее изящество и красоту. Салон Нанси, куда привезла ее княгиня Луиза, пользовался самой что ни есть лучшей репутацией. Многие модницы готовы были заложить душу, дабы стать клиентками несравненного мастера, но Нанси в выборе клиентуры был чрезвычайно привередлив, и не каждая парижанка могла похвастаться, что одевается у великого мэтра.

Княгиня Луиза, потомственная аристократка, обладательница врожденного изящного вкуса и истинная ценительница строгого и на первый взгляд аскетичного стиля Нанси, всегда была желанной гостьей в его салоне.

Поначалу Софи даже не собиралась принимать участие в этом действе, настроившись на то, чтобы завершить сие, как можно скорее. По дороге, она даже намекнула княгине, что полагается на ее выбор и вкус, но неподдельная страсть великого мэтра к тому, что касалось непосредственно его маленького царства из тканей всевозможной фактуры, тончайшего кружева, к тому волшебству, из которого создавалась мода, захватила и ее. Нанси не скупился на комплименты ее красоте, тут же воображая вслух, каким образом следует подчеркнуть те или иные ее достоинства.

После почти трехчасового пребывания в святая святых парижской моды, Софи и княгиня Луиза, наконец, покинули Париж. У Софьи голова шла кругом от того изобилия, что явилось ее взгляду: перчатки, шляпки, чудные кружевные шали, чулки, тончайшее белье. Как и всякая молодая женщина, она легко была вовлечена в этот таинственный мир, где все подчинялось тому, чтобы сделать из просто хорошенькой барышни настоящую богиню, у ног которой будет бесчисленная армия поклонников.

- Я знала, что вам понравится, - заметила княгиня, с удовольствием наблюдая за ней.

Софья, все еще пребывая во власти радостного душевного подъема, вызванного поездкой, даже не предполагала, как похорошела: на бледных щеках выступил легкий румянец, улыбка то и дело скользила по ее губам, отражаясь в серо-голубых глазах, придавая лицу чуть мечтательное выражение, что необычайно шло ей. Исчезли хмурые складочки на лбу, уголки губ более не были опущены вниз, что ранее придавало ей выражении скорби и озабоченности.

- Я все же думаю, что мы позволили себе излишнюю расточительность, - вздохнула она, когда подумала о том, что платить за все это придется Адаму.

Сама мысль о том была ей неприятна, но даже она не в силах была совершенно испортить ей настроения.

- Глупости, - отмахнулась княгиня. – Пусть вас это не заботит, моя милая. Довольно вам уже прятаться в четырех стенах. Париж будет сражен вашей красотой.

- Я вовсе не желаю сражать, кого бы то ни было, - довольно сухо отозвалась Софи.

- Не лукавьте, - усмехнулась княгиня. – Каждая женщина желает быть предметом восхищения, но мало кто того достоин.

Софи опустила глаза. Вспомнилась собственная юность, трепетное ожидание первого выхода в свет, первое волнение влюбленного сердца и грандиозный провал, за которым последовало поспешное замужество и скорое вдовство. При мыслях о Раневском вновь болезненно заныло сердце: «Где он нынче? Что с ним?» Вопросы эти часто не давали ей спать по ночам, когда она лежала без сна, глядя в потолок, пытаясь представить или придумать, как ему живется нынче без нее, думает ли о ней, вспоминает, или уже забыл? Догадывается ли о том, что произошло на самом деле?

Княгиня, заметив, что ее молодая спутница вновь впала в уныние, тихонечко вздохнула:

- Простите меня, Софи, я вовсе не желала вас обидеть, - добавила она.

- Вы вовсе не обидели меня, madame, - отозвалась Софья. – Вы правы, - робко улыбнулась она. – Каждая женщина в тайне, даже если не желает признаваться о том вслух, мечтает о том, чтобы ей восхищались.

- У вас будет возможность сполна насладиться тем, - весело произнесла княгиня Чартинская. – На будущей неделе Изабелла устраивает небольшой вечер и нас ожидают с визитом.

Не то, чтобы Софи не догадывалась о планах матери Адама ввести ее в Парижское общество, попросту предпочитала не думать о том. Все это время она жила в каком-то ожидании чего-то, какого-то события, что непременно должно произойти и изменить ее жизнь. Сколько раз она говорила себе, что надобно потерпеть еще немного, еще чуть-чуть, вот-вот, совсем скоро, может быть, даже завтра все изменится. Но дни проходили за днями, и ничего не менялось, но чувство ожидания не покидало ее, хотя объяснить даже самой себе, чего именно она ждет, Софи была не в силах.

Ей хотелось отговориться от посещения салона madame Дюбуа, но с ходу не удалось придумать мало-мальски правдоподобной отговорки: «Всего через седмицу, - нахмурилась она. – Это неизбежно, увы. Ведь Адам наполовину француз», - вздохнула Софи.

То, что Изабелла именовала небольшим раутом, на деле оказалось довольно внушительным собранием. У madame Дюбуа собирались в основном уцелевшие после кровавого революционного террора представители старой аристократии и их отпрыски. Этот вечер чем-то напомнил Софье салон у Бетси, с той лишь разницей, что в Петербурге все же хоть иногда да была слышна русская речь.